Зенон Косидовский - Сказания евангелистов
Исходя из этого, некоторые библеисты пришли к выводу, что суд синедриона над Иисусом вообще не имел места. И в самом деле, если убрать из текста отрывок об этом суде, остальная часть сказания евангелистов становится вроде бы даже более убедительной. На след того, что произошло в действительности, нас наводит Иоанн в своей версии. Прежде всего, как нам уже известно, он утверждает, что Иисуса арестовали не только евреи, что в этом принимали деятельное участие также и римляне. А еще раньше священники на общем совещании решили: «Если оставим его Иисуса так, то все уверуют в него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом» (11: 48). А первосвященник Каиафа добавил: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (11: 50). Из этого неопровержимо явствует, что Иоанн нечаянно проговорился и выдал то, что замалчивают остальные евангелисты: арест Иисуса был вызван не религиозными, а политическими мотивами. Правящая каста священников, державшая в руках власть и богатства, боялась как огня всяких социальных пертурбаций, которые могли бы послужить Пилату предлогом для репрессий и поставить под угрозу их имущество и привилегии. Иисус же был слишком похож на тех мессий и пророков, которые то и дело появлялись в Палестине, вызывая беспорядки и кровопролитие. Священники наверняка приложили руку к тому, что Иисуса потащили в римский трибунал и приговорили к распятию как политического преступника.
По всей вероятности, именно таков и был подлинный ход событий. Суд синедриона, вставленный в сказание авторами, не позаботившимися о его логической связи с контекстом, ломает своими несоответствиями драматургию основного действия, так что в результате читатель не может разобраться, за что, в сущности, был осужден Иисус: за то, что назвал себя сыном божьим, или за то, что объявил себя потомком Давида и царем израильским.
Кто пустил в ход версию о суде синедриона и откуда вообще возникла подобная идея? Можно было бы предположить, что ее выдвинул Марк, а Матфей и Лука лишь повторяют прочитанное у него. Но о процессе пишет также Иоанн, о котором известно, что он не пользовался синоптическими евангелиями. Стало быть, генезис этой идеи надо искать в другом месте. Уже Павел обвинил евреев в богоубийстве. Однако самый суд в таком виде, в каком мы знаем о нем изевангелий, является, очевидно, драматическим воплощением настроений вражды и ненависти к евреям, вспыхнувших в христианских кругах в первые годы после разрушения Иерусалима, когда, в связи с большим притоком в эллинские города еврейских беженцев, начались резкие столкновения и конкурентная борьба между общинами двух родственных религий.
В этой атмосфере споров и взаимных обвинений в среде христиан возникло и укоренилось убеждение, что не римляне виноваты в гибели Иисуса, а евреи, приговорившие его к казни за то, что он явился им как сын божий. Это тяжкое обвинение, которое было поначалу лишь оружием в ожесточенной полемической борьбе, вскоре превратилось в сознании последователей Иисуса в неоспоримый исторический факт. И евангелисты, фиксируя это ходячее мнение, несомненно, считали, что пишут чистую правду. В евангелиях можно даже проследить эволюцию этих антиеврейских настроений. В двух более ранних евангелиях (от Марка и от Матфея) в выдаче Иисуса римлянам и в его казни обвиняются только еврейские первосвященники и старейшины (Матфей, 27: 1; Марк, 15:1). Вероятно, эта версия, хронологически самая древняя, ближе всего к истине. А в двух других евангелиях обвиняются уже не руководители, а все иудеи вообще. В Евангелии от Луки смерти Иисуса требует толпа, собравшаяся перед дворцом Пилата, а в Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи увели и распяли Иисуса.
Связана с антиеврейскими настроениями и явственно проступающая в евангелиях тенденция к реабилитации Пилата. В основе этой тенденции лежали изменения, происходившие постепенно в классовой структуре христианских общин. Над беднотой, составлявшей первоначально большинство верующих, брали понемногу верх представители средних, более зажиточных общественных слоев.
Стремясь сохранить в неприкосновенности свой устоявшийся жизненный уклад, эти люди искореняли в христианстве все элементы изначального социального радикализма и всячески стремились убедить римские власти в том, что приверженцы Иисуса всегда были лояльными подданными Римской империи. В эпоху, когда была еще жива память о кровавом восстании в Палестине, для того чтобы завоевать доверие властей, нужно было прежде всего доказать, что христиане ничего общего не имеют с иудеями, что, наоборот, иудеи были их злейшими врагами, мучившими и убившими основателя их религии. Нетрудно догадаться, что трактовка характера и поведения Пилата была продиктована насущными апологетическими нуждами. Евангелисты — умышленно или по своей наивности — с поразительной беззаботностью игнорировали неопровержимые исторические факты и подгоняли биографию Иисуса под требования текущей политики. В несколько завуалированной форме это признала сама католическая церковь. В «Догматической конституции о божественном откровении», принятой вторым Ватиканским собором, говорится, в частности: «Святые авторы написали четыре евангелия, пользуясь устными и письменными источниками, трактуя некоторые вещи синтетически или объясняя с учетом положения церкви».
Каждый из евангелистов описывает судебный процесс перед римским трибуналом по-своему, но все варианты объединены общей тенденцией. В них явственно видно постепенно усиливающееся стремление отмежеваться от иудеев и изобразить Пилата защитником Иисуса. Причем дальше всех в обеливании римского прокуратора зашел Иоанн.
В самом древнем евангелии — от Марка — описание суда еще сравнительно краткое и деловое. Правда, Пилат и тут убежден в невиновности Иисуса, но быстро поддается давлению иудеев, велит Иисуса избить и повести на Голгофу. Матфея, которому, как известно. Евангелие от Марка было хорошо знакомо, такой Пилат уже не совсем устраивал, и он дополнил основной рассказ двумя эпизодами, долженствующими показать, что Пилат всячески тянул время и делал, что мог, чтобы спасти Иисуса. Прежде всего, он вводит в повествование новое лицо, о котором не упоминают другие евангелисты, а именно — супругу прокуратора. Эта дама вдруг посылает к Пилату человека сказать: «Не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за него» (27:19). Пилат после этого пытается отстоять Иисуса, но, встретив яростное сопротивление иудейских священников и толпы, капитулирует. И тут Матфей вводит второй эпизод, тоже неизвестный остальным евангелистам, а именно — знаменитую сцену умывания рук. Пилат, совершив символическое омовение, заявляет: «Невиновен я в крови праведника сего; смотрите вы» (27:24). Вводя в повествование этот театральный эпизод, Матфей хотел подчеркнуть, что, несмотря на вынесение смертного приговора, Пилат непоколебимо до конца верил в невиновность Иисуса и сказал это иудеям прямо в глаза. И вдруг в этом месте происходит неожиданный поворот сюжета. Перед распятием Иисуса Пилат, никем не принуждаемый, по собственной воле отдает его на истязание своим солдатам. Тут налицо совершенно нелепое, ничем не объяснимое нарушение логики в изображении Пилата, который в одном месте представлен человеком справедливым, а тут же рядом — безжалостным солдафоном, каковым он и был в действительности. Здесь, несомненно, сквозь созданную Матфеем легенду проглядывает внезапно подлинная история суда и подлинное лицо римского сановника. Лука, наделенный, как мы знаем, более богатым воображением, чем Марк и Матфей, благоразумно избегает этой ловушки. В его версии нет ни слова о том, что солдаты в претории бичевали Иисуса. Таким образом, Лука устранил последний штрих, нарушавший легенду о невиновности Пилата, и в результате добился того, что все негодование христиан обратилось против иудеев, избивавших Иисуса пред синедрионом. Стремясь снять с Пилата всякую ответственность, Лука рассказывает, что он трижды объявил Иисуса невиновным и трижды пытался спасти его от ярости иудеев. Пытаясь выгадать время, он отправляет Иисуса к Ироду, чтобы тот выяснил, в чем суть его учения. Ирод и его придворные насмехаются над Иисусом, но возвращают его римлянам, облачив в белую одежду, в знак того, что на нем нет никакой вины. Тогда Пилат заявляет иудеям следующее: «Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете его» (23:14). Иоанн отнесся к вопросу о бичевании иначе, чем Лука. Он не вычеркнул этого эпизода, очевидно считая, что этого делать нельзя, поскольку бичевание прочно вошло в традицию Страстной недели. Но он его толкует таким образом, что это не только не бросает тень на Пилата, но, напротив, показывает его в выгодном свете. В Евангелии от Иоанна, как и у синоптиков, Пилат хочет освободить Иисуса и тоже наталкивается на сопротивление евреев. Он приказывает избить Иисуса, но руководствуется при этом не бессмысленной жестокостью, а стремлением спасти его. Он, оказывается, надеялся, что евреи, увидев Иисуса избитым и измученным, пожалеют его и согласятся оставить его в живых. С этой целью он выводит к толпе Иисуса в терновом венце и в багрянице и восклицает: «Се, человек!» Однако его усилия были напрасны. В этой одной из самых драматических и волнующих сцен Нового завета римский прокуратор дважды предпринимает попытку спасти Иисусу жизнь, но евреи, неумолимые в своем озлоблении, кричат: «Распни, распни его!» В конце концов они пригрозили, что пожалуются самому императору. И Пилат, отчаявшись добиться своего, вынужден был объявить смертный приговор. Его продолжали терзать угрызения совести, и в последний момент он еще с горечью спросил: «Царя ли вашего распну?» На что первосвященники отвечали: «Нет у нас царя, кроме кесаря» (Иоанн, 19:15). О популярности среди христиан Понтия Пилата, как римского чиновника, который обошелся с Иисусом благородно и справедливо, свидетельствует богатая апокрифическая литература. Это, прежде всего, цикл о Пилате, состоящий из семи отдельных, якобы подлинных отчетов, содержащих также четыре письма, написанных будто бы Пилатом к императорам Клавдию и Тиберию. Авторы цикла нам не известны, но это были, несомненно, люди, отличающиеся буйной фантазией и поистине беспредельной наивностью. Впрочем, не следует забывать, что в то время легковерность ревностных почитателей Иисуса, жаждавших побольше узнать о его жизни, тоже не имела границ. Они читали эти байки с таким же благоговением, как и канонические евангелия.
