Дмитрий Володихин - Петр и Феврония: Совершенные супруги
Автор «Повести…» вставляет в этом месте собственный комментарий к происходящему, и слова его исполнены здравого смысла: «Враг[6] помутил их разум — каждый подумал, что, если не будет князя Петра, придется ставить другого самодержца. А ведь в душе каждый из бояр надеялся самодержцем стать». Иначе говоря, восстание против князя подготовлено было гордыней — матерью всех грехов; через нее бес зацепил бояр муромских и повлек на горший соблазн.
В сущности, совершалось то, чего Петр ждал и к чему готовился. Годы жизни в тени венценосного брата лишь оттянули неизбежное. Надо полагать, князь всё давно решил для себя. Долг христианина и любовь к жене перевесили в его душе долг знатного человека и любовь к власти.
Автор «Повести…» объясняет его решение твердой волей жить по евангельским истинам: «Блаженный… князь Петр не захотел нарушить Божьих заповедей ради царствования в жизни этой, он по Божьим заповедям жил, соблюдая их, как Богогласный Матфей в своем Благовествовании вещает. Ведь сказано, что если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: пренебрег княжением своим, чтобы заповеди Божьей не нарушить».
Для боярского заговора это была невиданная удача: князь сам, без боя, уступает престол! О чем они говорили между собой? Очевидно, произносили слова презрения: «Тряпка! За подол бабы своей держится, сам сделался как баба! Ему бы не державой править, а за прялкой сидеть». Подобные разговоры — всегда одни и те же, им тысячи лет.
Заговорщики приготовили княжеской чете и немноголюдной свите, которая при них осталась, суда на Оке: плывите прочь, куда вздумается, только возвращаться не стоит!
Итак, Петр вышел из испытания с честью, ибо в его воле было остаться на престоле, бросив жену, но он отверг такой выбор.
Настало время быть испытанной для Февронии. Кто она теперь? Жена изгоя. Была владычицей на богатом княжении, а стала беглянкой.
Возможно, кое-кто в свите муромской четы подумал, что теперь премудрая Феврония предпочтет Петру более сильного, более волевого мужчину. «И вот поплыли они по реке в судах, — рассказывает „Повесть…“. — В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: „Зачерпни воды из реки сей с этой стороны судна сего“. Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: „Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего“. Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: „Одинакова вода или одна слаще другой?“ Он же ответил: „Одинаковая, госпожа, вода“. После этого она промолвила: „Так и естество женское одинаково. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь?“ И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям».
Так и Феврония победила искушение — с легкостью, не испытав даже малого сомнения. Глубокая, прочная вера руководила ее поступками.
Суть притчи о жестоких испытаниях супругов высказана задолго до того, как на Руси поднялся славный город Муром. Христиане знают ее из слов апостола Павла: «Любовь… не мыслит зла».
Представим себе на минуту аналогичную ситуацию в современности: многие ли мужчины рискнут лишиться — нет, не престола, а, допустим, работы — из-за любви к жене? Многие ли женщины рискнут остаться при нищем муже и не искать лучшей доли?
Идеал семьи, заданный «Повестью…», мучительно высок. Трудно его достигнуть! Но разве в мире не прибавляется скотства всякий раз, когда им пренебрегают?
Когда приспел вечер, усталые, опечаленные путники пристали к берегу и начали устраиваться на ночлег[7]. Грусть закралась в сердце Петра. Он задумался: «Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княженья отказался?» Жена его, пусть и украшенная Божьим даром, представляла собой чудовищную обузу. Кто примет князя-изгоя с такой супругой? Кто не откажет им в гостеприимстве, боясь, что подобный пример приведет к смуте среди собственных бояр и дружинников? Мало, очень мало надежд на помощь со стороны… Феврония, прочитав мысли Петра на лице его, молвила утешительно: «Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех, не оставит нас в беде!»
И Бог послал им ободрение, совершив руками Февронии чудо: «На берегу тем временем готовили ужин князю Петру. И повар его обрубил маленькие деревца, чтобы повесить на них котлы. А когда закончился ужин… княгиня Феврония, ходившая по берегу и увидевшая обрубки эти, благословила их, сказав: „Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой“. Так и было: встали утром и нашли вместо обрубков большие деревья с ветвями и листвой».
В отсутствие Петра верхушка муромского общества затеяла смуту. Всякий искал престола, стремился занять первенствующее место, никто не желал уступать. И гордецы истребили друг друга во множестве. Только тогда наступило горькое отрезвление…
Город послал за прирожденным князем своим, каялся перед ним, просил вернуться на законное место. Вельможи, отведав горького напитка своевольства, досыта наевшись распрями, теперь молили Петра и Февронию о милости — не оставлять обагренный кровью Муром… И те приняли власть от коленопреклоненных бояр.
Утром, когда слуги собрались грузить с берега на суда пожитки, явились муромские вельможи. Они умоляли: «Господин наш князь! Ото всех вельмож и от жителей всего города пришли мы к тебе. Не оставь нас, сирот твоих, вернись на свое княжение… Господин наш князь, хотя и прогневали, и обидели мы тебя тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими, но теперь со всеми домочадцами своими мы рабы ваши и хотим, чтобы были вы. И любим вас, и молим, чтобы не оставили вы нас, рабов своих!»
Неуместно боярам править городом и областью вокруг него. Это может парадоксально прозвучать для современного человека, но… боярину само происхождение не позволяет стать князем, если в роду его не было князей. На престол может взойти только особа княжеской крови. Или в крайнем случае деятель, которого в полном согласии выбрала вся земля. Но если нет согласия, боярину лучше не покушаться на то, к чему ведет его неумеренное властолюбие. Автор «Повести…» вывел на страницах произведения общественную норму своего времени: не стоять стране без государя, а государь должен быть из государского рода.
Через полстолетия после создания «Повести…» историческая реальность Московского государства подтвердила картину «раздрасия» меж боярами, нарисованную гениальным автором. В эпоху Смуты, когда династия московских Рюриковичей пресеклась, разные знатные рода претендовали на трон. Много крови пролилось, немало горделивых аристократов лишилось жизни или же хлебнуло позора, опалы, унижения. Лишь когда вся земля и Церковь высказались за Романовых, связанных брачным свойство́м с Рюриковичами, они смогли занять престол и, главное, удержаться на нем.
Боярин — знатный слуга. Высший из слуг, богатейший, допущенный к делам большой политики, но всё же именно слуга. А слуге править негоже, править должен господин.
Княжеская чета возвратилась в Муром. С тех пор они правили городом и областью спокойно. Автор «Повести…» рисует портрет идеальных христианских государей, как будто составивших вдвоем одну личность: «И правили они… соблюдая все заповеди и наставления Господни безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать».
Княжеской чете была присуща равная любовь ко всем подданным. Иными словами, они не заводили привилегированных фаворитов. Петр и Феврония чуждались жестокости, гнева и корысти. Управляли Муромской землей кротко, стремились к справедливости, не давали страстям лишить силы ясный ум. Блюдя долг перед Создателем, обильно творили милостыню, заботились о бедных, принимали странников.
Но вот пришло время дряхлости. Оба встали на краю земного срока, и врата смерти начали растворяться перед ними. Как сообщает «Повесть…», Петр и Феврония не желали оставаться на земле друг без друга: «Умолили они Бога, чтобы в одно время умереть им. И завещали, чтобы их обоих положили в одну гробницу, и велели сделать из одного камня два гроба, имеющих меж собою тонкую перегородку. В одно время приняли они монашество и облачились в иноческие одежды. И назван был в иноческом чину блаженный князь Петр Давидом, а преподобная Феврония в иноческом чину была названа Евфросинией».
Для Руси обычай одновременного пострижения супругов не являлся чем-то необычным. Так было, скажем, с родителями преподобного Сергия Радонежского. Неизвестно, порадовал ли Господь Бог Петра и Февронию потомством, но по обычаям русской древности они могли принять иночество и после того, как дети их подросли, сделавшись самостоятельными людьми.
