Идрис Шах - Командующее Я
Все перечисленные подходы имеют нечто общее, не воспринимаемое самими авторами, хотя, возможно, сторонний наблюдатель способен разглядеть то, что их объединяет.
Первая очевидная характеристика: каждый из упомянутых людей предполагает, что делает нечто полезное, не зная в точности, так это или нет. Во-вторых, они исходят из предположения, что мы работаем так же случайно и на столь же поверхностном базисе, который единственно им известен: то есть фактически они заведомо отказывают нам в видении перспективы; в-третьих, они предполагают, что какой-то отдельный аспект, объект и т. д. может сыграть положительную роль в нашем деле; четвертое предположение — что мы работаем не по плану; пятое — что нет иного плана, в котором данный человек мог бы участвовать; шестое — что он может начать с середины. То есть они полагают, что способны усвоить идею, и то, что она будет ему полезна без какого-либо абсолютно необходимого обучения, которое только и может подготовить кого бы то ни было к участию в программах подобного рода.
Короче говоря, такому человеку надо было бы озаботиться следующими вопросами: «Могу ли я учиться? Что я могу делать, если вообще что-то могу?»
Все суфии вначале учат этому, но их указаниям тяжело следовать, так как прямое утверждение: «сначала вам нужно делать нечто иное» — очень часто воспринимается Командующим Я в качестве отказа или вызова, а не того, чем оно в действительности является, — конструктивным описанием нынешнего положения и потребностей данного человека, сделанным из самых лучших побуждений.
Именно это лежит в основе понятий Taubat (Таубат) — в данном случае — раскаяние, отказ от невежественных предположений и Khidmat (Хидмат) — служение, что в данном контексте означает: воздержание от неуместного — наилучшее служение самому себе так же, как и служение Истине.
КРИТИЦИЗМ И ОБУЧЕНИЕ
В.: В своих книгах и историях об учебных взаимодействиях с искателями суфийские учителя часто сетуют на проблемы в общении с людьми и постоянно критикуют собственных последователей и всех прочих. Если дела обстоят так плохо, есть ли надежда, что обучение вообще начнется?
О.: Во-первых, то, что некоторые люди считают критицизмом, также можно рассматривать в качестве описания ситуации;
во-вторых, описание людей и их поведения уже само по себе является неотъемлемой частью обучающего процесса. Когда вы становитесь свидетелем такого диалога, или слышите, или читаете о нем, вы фактически наблюдаете как разворачивается обучение, поэтому вопроса «когда оно начнется?» не существует. Эффект обучения частично проявляется в том, что человек начинает наблюдать подобные вещи. Если же он по-прежнему их не замечает, то это не значит, что обучение не действует, а означает, что вы не учитесь.
В.: Таким образом, похоже, что тот, кто не видит подобных вещей, не может быть обучен?
О.: Вовсе нет. Не увидеть чего-то одним способом, или в одной какой-то ситуации, или одним из множества способов, или во многих ситуациях — еще не показатель неспособности к обучению. В обучении настойчивость учителя идет рука об руку с настойчивостью ученика в учении. Самые разнообразные подходы, применяемые к людям, способны выявить различные их грани по отношению к обучению, с тем, чтобы они могли начать в конечном счете учиться. Возвращаясь к первому вопросу, можно сказать, что фактически ученика часто принуждают отказаться от некоторых подходов, и само по себе это уже может заставить человека прекратить играть в игры и побудить серьезно сосредоточиться на том, чему его обучают. Но если из-за споров или пререканий все перечисление усилия не сработают, то он учиться не сможет. Вот почему философ-диалектик не способен научить чему-либо на суфийском Пути, так же как интеллектуальные или эмоциональные подходы учеников не могут принести иных результатов, кроме взаимно стимулирующих реакций, которым нет места в суфийской обучающей ситуации. Отсюда и возникает необходимость устранить их или подавить той разновидностью «критицизма», о которой вы упомянули.
ЗАЧЕМ МНЕ МЕНЯТЬСЯ ПРЯМО СЕЙЧАС?
Жил-был один купец. Однажды он приобрел пару башмаков. Он ходил в них до тех пор, пока почти совсем не износил. Но так как они были очень удобны, он поставил на них заплаты и продолжал носить, пока и починка не изорвалась в клочья. Поверх старых заплат были поставлены новые и, хотя скупцы и люди, не утруждавшие себя размышлениями о жизни, одобряли его экономность, башмаки стали неуклюжими и неприглядными и поднимали тучи пыли на дороге. Когда прохожие жаловались на пыль, купец всегда отвечал: «Если бы на дороге не было пыли, башмаки бы ее не поднимали, — идите к властям и жалуйтесь на дороги!»
Башмаки сильно шумели, топая по улице, но большинство людей привыкло к этому, другие были в меньшинстве, но и они в конце концов тоже притерпелись.
Итак, столько людей одобряли бережливость купца и столь многие смирились с неудобствами, что остальные мнения не принимались в расчет. И сам купец, и все остальные стали считать само собой разумеющимся, что его башмаки и должны быть такими, как есть. Это стало настолько обычным, что должно было случиться что-то совершенно из ряда вон выходящее, чтобы заставить всех взглянуть на вещи по-другому. И, вполне естественно, однажды «что-то» и начало происходить. Как-то раз, по случаю, наш герой очень дешево купил партию редкой стеклянной посуды, полагая, что сможет выгодно перепродать ее. Желая отметить эту удачную сделку, он решил пойти в турецкие бани и хорошенько попариться. Пока купец был в бане, ему пришла в голову мысль, а почему бы с прибыли от продажи посуды ему не купить новые башмаки. Но затем он прогнал эти фантазии, сказав себе: «Башмачки мои еще послужат».
Тем не менее идея эта как-то застряла у него в голове и неким образом, как мы увидим далее, повлияла на мысли купца, судьбу его башмаков и посуду, да и на многое другое. Сначала, уходя из бани, совершенно автоматически сунул ноги в пару очень дорогих сандалий и в них пошел домой. Произошло это потому, что он вышел не в ту дверь и оказался в другой прихожей, где на месте его ужасных башмаков стояла обувь главного городского судьи.
Выйдя из бани и не найдя своих роскошных сандалий, судья стал искать пропажу, но единственное, что он нашел, — это страшные башмаки купца, в которых ему и пришлось дошлепать до своего дома. Конечно, как и все в городе, он сразу узнал, кому принадлежат эти чудовища.
Быстрее, чем об этом можно рассказать, судья вызвал купца в суд и оштрафовал его на огромную сумму за воровство.
Дрожа от негодования, купец прибежал домой, подошел к тому окну, что выходило на реку, и выбросил свои башмаки в воду. «Теперь, — подумал он, — я избавлюсь от этого орудия злого рока и смогу избежать его злосчастного влияния». Но сила башмаков на этом не исчерпалась…
Вскоре какой-то рыбак, вытащив из воды свою сеть, увидел застрявшие в ней туфли. Из-за множества гвоздей, которые были вбиты в них в процессе бесконечных починок, башмаки купца отличались немалым весом и конечно же сильно повредили рыбацкую сеть.
Сразу узнав, чья это обувь, — как ее узнал бы кто угодно в том городе, — возмущенный рыбак пришел к дому купца и швырнул башмаки в окно. Они приземлились прямо на драгоценную посуду, разбив ее вдребезги.
Увидев, что произошло, купец чуть не взорвался от ярости. Он пошел в сад и стал рыть яму, чтобы навсегда похоронить свои коварные башмаки.
Когда соседи увидели его за столь необычным занятием, они тут же доложили городскому голове, что купец, по-видимому, ищет в своем саду клад, а по закону той страны все клады принадлежали государству. Убежденный, что здесь пахнет немалой добычей, городской голова тут же одолжил денег под будущий барыш и купил сервиз тончайшего фарфора, на который давно положил глаз. Затем он вызвал к себе купца и велел ему сдать золото.
Купец объяснил, что всего лишь хотел избавиться от проклятых туфель. Тогда городской голова приказал перелопатить весь сад и, ничего не найдя, присудил купцу уплатить компенсацию за доставленное беспокойство, в каковую сумму входила стоимость фарфора, расход на произведенные в саду работы плюс небольшая плата за время, потерянное властями.
После этого купец унес башмаки далеко за город и выбросил в канал. Поток вынес их в ирригационную систему, где они перекрыли трубу, по которой вода поступала в королевский сад. Все цветы погибли. Когда садовники нашли и узнали башмаки, купец был вызван в суд и опять оштрафован на баснословную сумму.
В отчаянии несчастный разрезал туфли пополам и закопал каждый кусок на одной из четырех мусорных свалок города. Случилось так, что четверо псов, копаясь в отбросах, нашли по половинке башмака, принесли их к дому купца и стали лаять и выть, требуя награды. Эти собаки были так агрессивны и навязчивы, что люди не могли ни глаз сомкнуть, ни выйти на улицу. Когда псов утихомирили, купец пошел в суд.
