Дмитрий Мережковский - Франциск Ассизский

Здесь геометрия становится уже религией, — может быть, тою геометрией Божественного зодчества, по которой строятся миры; и восходящая лестница наших измерений геометрических становится лестницей все бóльших и бóльших освобождений, до той последней Свободы, чье имя — «Дух».

Кажется, именно таков подлинный нашими словами сказанный, религиозный опыт Иоахима, — новый не только в христианстве, но и во всех религиях, — опыт «трех состояний мира», tres status saeculi.[31] Ясного понятия о том, что ожидало бы нас, если бы мы перешли из «второго состояния мира», — «царства Сына», в «третье состояние», — «царство Духа», не может, конечно, дать нам Иоахим, без пережитого нами соответственного опыта — пронзающей сердце молнии Трех; он может только дать это смутно почувствовать — «увидеть, как сквозь тусклое стекло», — в религиозных символах, симфониях, созвучиях, «согласиях», concordia, Трех Заветов, — что он и делает.

Символы эти в Иоахимовом «Истолковании Апокалипсиса» следуют тройными рядами — созвучьями, сливаясь в одну божественную симфонию Трех.

«В первом Завете, Отца, — ночь; во втором Завете, Сына, — утро; в третьем Завете, Духа, — день».

«Звездный свет, ночной, — в первом; во втором — сумеречный; солнечный — в третьем».

«Всходы зеленеющие — в первом; во втором — колосья; в третьем — пшеница».

«В первом — крапива; розы — во втором; в третьем — лилии».

«Старцы — в первом; во втором — юноши; дети — в третьем».[32]

Мир для Иоахима не стареет, как для нас, а молодеет: старец — мир становится юношей; юноша — младенцем, и младенец снова рождается.

Если кто не родится (снова) от Духа, не может войти в царство Божие (Ио. 3, 5).

Это, кажется, первый из людей понял Иоахим, как закон для жизни не только человека, но и всего человечества. Мир движется во времени вперед, а в вечности — «вперед» и «назад» вместе, потому что в Третьем Царстве Духа, или в «четвертом измерении», по геометрическому символу, — все, что «впереди», то и «позади»: бывшее, райское утро, детство мира, есть и будущее царство Божие.

Или в ином порядке символов: «В первом Завете — вода; во втором — вино; в третьем — елей».

Или еще в ином порядке: «В бывшем состоянии мира, status totius saeculi, — земля; в настоящем — вода; в будущем — огонь». Gherardo da San Donnino. Introductio in Evang. Aetern. (Manouscr. Sorbon.). Fol. 100. verso: «vocat terram scripturam prioris Testamenti, acquam scripturam Novi Testamenti, ignem vero scripturam Evangelii Aeterni». Третий Завет для Иоахима и есть «Вечное Евангелие». Твердое, как земля, неподвижное — в Отце; движимое, текучее, как вода, — в Сыне; движущее, воздушное («газообразное», по-нашему), как пламя, — в Духе.[33]

Или еще в ином порядке: семя в земле — мир, в Отце; росток во влаге — человек, в Сыне; растение в солнце — человечество, в Духе.

«В Ветхом Завете — страх; в Новом — вера; в будущем — любовь». Или еще в ином порядке: «Рабство — в Отце; послушание — в Сыне; в Духе — свобода».[34]

Так, неподвижная ось, на которой все в Боге и в мире движется: Три, а всего мирового движения последняя цель: Свобода.

Вся эта музыка символов ничего, конечно, не скажет тому, у кого не было соответственного религиозного опыта, хотя бы только в первой точке его; но у кого он был, для того она внятна, как родной язык на чужбине или далекого друга во сне услышанный зов.

К Сыну может привести только Отец; к Духу — только Сын: вот почему Третье Царство — Духа есть вечное дело Сына, в Духе — «Вечное Евангелие», Evangelium Aeternum, — то самое, которое и мы читаем, — но уже возвещаемое не только в слове, а в слове и в деле. Сказанное Евангелие — «временное»; сделанное — «вечное». То — все еще только мертвая буква, Закон; это — Дух Живой — Свобода;[35] «то претворяется в это, как на браке в Кане Галилейской, вода — в вино».[36]

«Двух Заветов, первого и второго, согласие несомненно, — учит Иоахим, — потому что вывод из обоих — одно разумение (откровение) Духа Святого».[37] «Третий Завет, исходящий от двух первых, как Дух исходит от Отца и Сына, и есть Вечное Евангелие», уже «не Церкви, а Царства, Evangelium Regni, то самое, что возвестил Иисус».[38]

Царство Божие только на земле исполняется, в Ветхом Завете Отца, в иудействе; в Новом Завете Сына, в христианстве, — исполняется Царство Божие только на небе; а в будущем Завете Духа исполнится оно «на земле, как на небе». Вечная молитва Сына в Духе: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе», — и есть «Вечное Евангелие Духа Святого», Evangelium Spiriti Santci.[39]

Только два Лица Божия — Сын и Отец увидены христианством во временном, историческом, известном нам Евангелии, а в неизвестном, апокалипсическом, Вечном, — увидены будут все три Лица: Отец, Сын и Дух.

Когда Господь заповедал ученикам в последнем на земле сказанном слове: идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, Сына и Духа Святого (Мт. 28, 19), — Он заповедал им благовествовать не временное Евангелие — Двух, а Вечное — Трех.

Ближе всего к нам и легче всего мог бы нами понят Иоахим в ответе на то, что мы называем так плоско и недостаточно, потому что нерелигиозно, «социальной проблемой». За семь веков до нас понял он то, чего и в наши дни почти никто не понимает, — что страшный узел «социального неравенства», который именно в наши дни грозит, затянувшись в мертвую петлю, задушить человечество, может быть развязан уже не в христианстве, как все еще многие христиане думают, а в том, что за христианством, — в «Третьем Завете».

В личном спасении, в правде о человеке, — главная сила святости христианской, Новозаветной, а Третьезаветной — в правде о человечестве, в спасении общественном. «Вся жизнь Града Божия будет общинной, socialis», — мог бы согласиться с Августином Иоахим. Общество человеческое строится в Третьем Завете по образу того, что св. Тереза Испанская называет «Божественным Обществом», — Троицы: сплавить все металлы человеческие — церкви, государства, народы, сословия («классы», по-нашему) — в один нужный для царства Божия, сплав все та же молния — Три.

Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я — в Тебе, так они да будут в Нас едино (Ио. 17, 21).

Только в Третьем Царстве, Духа, совершится этот «великий переворот», — совсем, совсем иной качественно, чем тот, что мы называем «социальной революцией». Собственники — «богатые, великие, сильные мира сего, — учит Иоахим, — будут низвергнуты, а нищие, малые, слабые, возвышены… И увидят они, наконец, правосудие Божие, совершенное над их палачами и угнетателями руками неверных».[40]

Для Иоахима, так же как для Августина, «кто владеет лишним, — владеет чужим»; «частная собственность — закон человеческий, общая — закон божественный». Иоахим — такой же «противособственник», «общинник», «коммунист» во имя Христа, как Арнольд Брешианский, Пьетро Вальдо, св. Франциск Ассизский, — все «люди Духа», viri spirituales, XI–XII века, но с тою существенной разницей, что он один знает, что «этот великий переворот», который заменит частную собственность общею, совершится уже не в христианстве — «втором состоянии мира, водном», а в «третьем, огненном», ибо «небеса и земля, составленные из воды и водою… сберегаются огню, на день Суда» (II Птр. 3, 5–7).

Только тогда, после того «великого переворота», наступит покой субботний, — мир всего мира, всех войн конец, и воздвигнуто будет из новых камней, на развалинах старого «Града человеческого — диавольского („civitas hominum — civitas diaboli“, no Августину), тысячелетнее Царство Святых на земле».[41]

Ближе всего к нам и легче всего мог бы нами быть понят Иоахим и в ответе на вопрос о том, что мы называем тоже неверно и недостаточно, потому что слишком «вторично», «водно», а не «третично», «огненно», — «соединением Церквей».

За семь веков до нас понял Иоахим то, что, кажется, «последние христиане» наших дней начинают понимать или скоро начнут, — что христианство может быть спасено не одной из двух поместных Церквей, Восточной или Западной, и не одной из бесчисленных церквей, в Протестантстве-Реформации, а только единою Вселенскою Церковью, потому что вся нисходящая за второе тысячелетие линия христианства есть не что иное, как медленный провал в пустоты, зазиявшие после Разделения Церквей.

«Нынешняя Римская Церковь, в своем земном владычестве, есть Вавилон», — говорит Иоахим теми же почти словами, как через полтораста-двести лет скажут Лютер и Кальвин.[42] Нынешние прелаты Римской Церкви, «друзья богатых и союзники сильных мира сего, истинные члены синагоги сатанинской, возвещают и готовят пришествие Антихриста».[43] — «В Риме уже родился Антихрист и скоро воссядет на престол римского первосвященника».[44] — «Нынешнее состояние Церкви должно измениться, commutandum est status iste Ecclesiae».[45] Дни Римской церкви сочтены: так же, как новый Град Божий — на развалинах старого Града Человеческого, «воздвигнута будет и новая Вселенская Церковь, на развалинах старой Церкви Петра».[46] Дышит Дух уже и сейчас в Церкви Восточной и влечет ее к Западной. Когда же обе поместные Церкви соединятся в одну, Вселенскую, то «войдут в нее Иудеи, войдут и язычники», да будет воистину «един Пастырь и едино стадо», а не так, как теперь, — множество стад и пастырей множество.[47]