Борис Романов - Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов
12-дневная дискуссия Комуры и Розена в Токио, после ряда примериваний и изменений японских поправок, выяснила, что по корейским пунктам Розен готов принять японские поправки ad referendum (для доклада своему правительству). Зато по ст. 7 русского проекта - об исключении Маньчжурии из сферы интересов Японии - стороны "ни к какому соглашению прийти не могли". "Вопрос Маньчжурии касается исключительно России и Китая" - на этом твердо стоял Розен. Но в дни дискуссии, когда но договору срок оккупации Маньчжурии истек, Япония и США подписали с Китаем торговые договоры, по которым Китай "открывал" для их торговли несколько "портов" в Маньчжурии. И Комура мог настаивать уже на том, что "Япония обладает в Маньчжурии трактатными правами и торговыми интересами и должна получить от России обеспечение" их сохранности +35.
Свои поправки в этом смысле, как и весь ход дискуссии, Комура передал, разумеется, в Лондон на заключение (22 октября). Приспособляясь к структуре русского проекта, Комура предложил заменить одиозную русскую статью 7 тремя новыми и перенести туда китайские требования из первых статей, видоизменив и смягчив их следующим образом:
7. Обязательство России уважать суверенитет и территориальную неприкосновенность Китая в Маньчжурии и не вступаться в торговую свободу Японии там.
8. Признание Японией русских специальных интересов в Маньчжурии (не только железнодорожных. - Б.Р.) и право России принимать меры, какие могут быть необходимы для защиты этих интересов, поскольку они не нарушают ст. 7.
9. Взаимное обязательство не препятствовать соединению Корейской и Восточно-Китайской железных дорог, если они, возможно, дойдут до Ялу (речь о Японской железной дороге по Маньчжурии отпадала. - Б.Р.).
В Лондоне должны были внутренне ахнуть: японцы выговаривают себе возможность допустить дальнейшую оккупацию Маньчжурии для защиты "этих (специальных. - Б.Р.) интересов" России, если Россия откроет Маньчжурию только для японской торговли! Лондон ответил (26 октября) не без яду: "Нам кажется излишним, ввиду уже данного Россией обязательства (т.е. декларации 11 июля 1903 г. - Б.Р.), требовать от нее подтверждения ее намерения уважать неприкосновенность Китая и торговую свободу Японии в Маньчжурии". А далее, спасая себя, предложил выбросить статью 7 в японской редакции и вместо нее добавить в ст. 8 после слов "этих интересов" - то, что только что было объявлено излишним, повернув это в свою пользу: "Поскольку эти меры не нарушают обязательства России уважать независимость и территориальную неприкосновенность Китая и трактатные права других держав (не одной Японии! Б.Р.) в отношении к свободе торгового оборота". Из Токио тотчас же (27 октября) ответили, как бы забыв свою собственную ст. 7, лишь бы поставить Лэнсдоуна в трудное положение: "Россия не согласится (на такое дополнение ст. 8. - Б.Р.), ибо русский посол не раз во время переговоров заявлял, что Россия никогда не вступит в договорное обязательство с одной или всеми державами о поддержании неприкосновенности Китая или уважении трактатных прав или торговых интересов этих держав в Китае. Она сделает декларацию по этому предмету, но не войдет ни в какое соглашение". Так как Япония, с другой стороны, "никогда не согласится на п. 7 русского проекта", то "отсюда видно, что мало надежды на благоприятный исход переговоров". Иными словами: нам придется воевать за нашу ст. 7, хотите ли вы, чтобы мы воевали за трактатные права "всех держав" (по вашей ст. 8)? Или вас удовлетворит односторонняя русская декларация, без договорного обязательства? В Лондоне, очевидно, не были готовы связать себя в этом пункте, и Лэнсдоун забил отбой, сообщив (28 октября) в Токио "на усмотрение" правительства: 1) "исключение русской ст. 7" и 2) следующее изменение, вместо только что предложенной японской ст. 8: "поскольку эти меры не нарушают японских трактатных прав или свободы торговли в Маньчжурии". Иными словами: будь по-вашему и воюйте, если хотите, за ваши интересы, а мы пока ни при чем (т.е., может быть, удовлетворимся и одной декларацией) +36.
"Бесконечно малое" дипломатическое потрясение, пережитое Лэнсдоуном в дни 22 - 26 октября, нисколько не удивило бы, например, германского посла в Лондоне, если бы переговоры не были покрыты строжайшей тайной, потому что за "бесконечно малым" стояли большие факты. Бернсторф и без того видел, что в Лондоне, "несмотря на все опровержения японского посольства, растет мысль о конфликте в Восточной Азии. Англия в данный момент так мало хочет войны, как только можно себе представить. Все вздыхают под все еще давящей финансовой тяжестью трансваальской войны (а она обошлась Англии в 242 млн фунтов. - Б.Р. +37), военное руководство дискредитировано и явно впавшее в состояние распада правительство не пользуется доверием" +38. Камбон, французский посол в Лондоне, рассуждал так же: "...финансовый мир боится (в случае войны. - Б.Р.) форменного краха. В Англии нет наличных денег, и она уже давно держится в финансовом отношении только благодаря помощи Франции и Германии, особенно Франции. События на Дальнем Востоке наверняка произведут такое действие на парижский и берлинский рынки, которое повлечет сокращение французской и немецкой денежной массы в Англии, и Сити с подлинным ужасом взирает на эту перспективу". Впоследствии (в дни Гульского инцидента в октябре 1904 г.) Камбон не постеснялся посоветовать Лэнсдоуну спросить финансовых принципалов Сити о последствиях охлаждения в отношениях с Францией и в глаза ему сказал, что "трансваальские дела еще не ликвидированы, что отлив французских капиталов повлечет за собой для Англии финансовую катастрофу, какой не бывало" +39.
А германский посол в Петербурге Альвенслебен в эти же октябрьские дни "из самого осведомленного финансового источника был заверен, будто Англия в Токио определенно заявила, что Япония ни в коем случае не может рассчитывать на финансовую поддержку Англии" +40. Наконец, пока французский министр финансов Рувье не проговорился своему итальянскому коллеге Луццатти, что французские союзнические обязательства по отношению к России простираются только на конфликт в европейских водах, в Лондоне не знали об этом точно, и Камбон советовал "не рассеивать этой благодетельной неизвестности" +41. Между тем англо-французское тесное сближение зашло очень далеко и стало теперь осью европейской политики Англии.
Отчасти этим и объясняется, можно думать, что Лэнсдоун, давая свой ответ на токийский вызов, теперь же, 26 октября, обратился к посредничеству французов, чтобы снова вызвать Ламсдорфа на разговор, не удавшийся летом этого года. Но поманить русских перспективой соглашения с Англией хотя бы только по вопросу о Маньчжурии не значило ли одновременно развязать им в известной мере руки относительно Японии? Мы не знаем документально, дал ли Лэнсдоун Комуре совет адресоваться к Делькассэ или последний сам вызвал японского посла Мотоно на откровенность, но к приезду в Париж Ламсдорфа (28 октября), временно оставившего царя в Дармштадте, Мотоно имел уже инструкции Комуры, и Делькассэ оказался в самом фокусе англо-русско-японских переговоров.
Что в англо-японских отношениях не так-то уж все гладко, улавливали теперь и в Берлине. Там были убеждены, что "Япония хочет провести переговоры с Россией без английского вмешательства" (это было неверно), так как она понимает, что "Англия теперь больше склоняется к новообретенному французскому другу, чем к союзнице", что воевать с Россией "пришел теперь последний момент", а "позже английский союз может стать совсем иллюзорным" +42. Как раз в тот день, когда Комура дал инструкции Мотоно обратиться к Делькассэ (29 октября), Макдональд потратил много труда на то, чтобы вызвать в Токио японского министра на откровенность и в результате своих выспрашиваний "извлечь" из него следующее пессимистическое признание: он "не думает, что будет война, потому что русские не готовы и не хотят воевать", он "думает, что Россия в конце концов дает обязательство уважать суверенитет и территориальную неприкосновенность Китая в Маньчжурии, которое до известной степени предупредит аннексию ее, хотя Россия не ослабит своей власти, какой пользуется теперь" и "будет продолжать консолидировать свое положение в Маньчжурии"; по мнению Комуры, "японцы не могут этого предотвратить, переговоры же, если приведут к успешному завершению (в чем Комура, по-видимому, очень мало сомневается), позволят японцам консолидировать свое положение в Корее" +43. Признание это Комура просил "держать в абсолютном секрете". Это было мрачное признание, что противник дипломатически выйдет из-под удара, но тогда и Маньчжурии никому не видать; обратиться в Париж - значило для Японии идти именно на это.
На первом месте в Париже оказалась, конечно, Англия. Лэнсдоун просил Делькассэ устроить так, чтобы русские только "заговорили" в Лондоне и дали хоть "какие-нибудь объяснения своих действий" на Дальнем Востоке, которыми ему можно было бы "воспользоваться" при объяснении с китайцами и японцами, требующими вмешательства Англии. А затем, соглашаясь с Камбоном, Лэнсдоун совсем неожиданно прибавил: "Мы тоже хотим поддержания status quo (в Корее), ибо мы не заинтересованы видеть японцев на обоих берегах Корейского пролива", - и создал этим у французского посла впечатление, что Англия "примирилась бы с русской оккупацией в Маньчжурии", будь у нее "какой-нибудь правдоподобный довод для предъявления своим союзникам". Когда на другой день Ламсдорфу сообщили о такой установке Лэнсдоуна и посоветовали "быть немножко откровеннее" в "разговорах" с Лондоном, Ламсдорф охотно обещал дать соответствующие инструкции Бенкендорфу; зато о японцах он уже выразился так: "...пусть они не забывают, что на севере Кореи есть русские интересы - и все может устроиться": когда "у японцев присоединится к этому впечатление, что они изолированы, благоразумие возьмет верх" +44.
