Монах Меркурий - В горах Кавказа (Записки современного пустынножителя)
Знаменательно и то, что они не смогли исполнить своего намерения, то есть похоронить о. Иоанна возле своих келий. Если бы им удалось это сделать, то пророчество пустынницы оказалось бы неисполненным по двум причинам: во-первых, он лежал бы уже не над озером, как она ему предсказала, а вдали от него на расстоянии километра; во-вторых, был бы не один, а в числе других похороненных там монахов, прежде живших в тех кельях: иеродиакона Антония и схимонаха Фалалея.
Через двое суток после похорон о. Иоанна всплыло на поверхность и тело о. Владимира, но оно целых два месяца еще плавало по озеру. Монахини каждый день с великой печалью смотрели на плавающее тело, но помочь беде были не в силах.
В холмистой долине, на западной стороне озера, располагалось в то время небольшое горное селение Азанта. Жители его, от мала до велика, знали о случившемся. Многие из них видели плавающего утопленника, но никто не пытался вытащить его на берег даже тогда, когда тот находился возле южного берега, где был удобный спуск к воде. Это доброе дело было бы для них не слишком обременительным, но никто из них не захотел похоронить неизвестного русского человека. Не слышали они слов Священного Писания: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5,7) и Суд без милости не оказавшему милости (Иак. 2,13).
Но вот к монахиням неожиданно пришел какой-то паломник. Они рассказали ему о случившемся. Он немедленно спустился к берегу озера, смастерил небольшой плот из валежника, подплыл на нем к телу Владимира и, зацепив его веревкой, притянул к берегу. Когда стали вытаскивать тело из воды, то увидели, что оно уже все разложилось и кусками отваливается от костей. Нести эти останки на гору было невозможно. Немного оттащив их от берега, выкопали могилу и здесь предали земле. Тот же добрый паломник на следующий день смастерил два креста и установил их на могилах погибших монахов Иоанна и Владимира.
ГЛАВА 4
Желанное безмолвие — Бесовские страхования — Преуспевший отшельник. — Жизнь по книгам — Царский путь преп. Иоанна Лествичника — Опыт святителя Феофана — Приход на озеро схииеродиакона Исаакия
Выслушав эту печальную историю, братья отказались от мысли строить плот. Пришлось взяться за кувалды, ломы и кирки, чтобы с их помощью проложить достаточно широкую тропу, по которой можно было бы взбираться, хотя и не без риска, до нужного места, держась руками за мелкие деревца или раскинувшиеся по крутому берегу поросли кустарника. Теперь им стало значительно легче добираться от озера к своему скиту.
Так началась долгожданная уединенная жизнь в отшельничестве. Достигнув, наконец, безмолвия, каждый из братьев занялся понуждением себя к приобретению непрестанной Иисусовой молитвы. Это основное делание каждого инока требует прежде всего неустанной, денно-нощной бдительности без малейшего потворства своим даже малозначительным душевным слабостям. Подобного трудничества сейчас почти не найти среди монастырского братства. Оно обусловлено принципом неослабного усердия каждого из подвизающихся. Вся суть именно в усердии, ибо Господь дает молитву молящемуся по мере его ревности. Некоторые получают этот навык за сравнительно короткий срок. Но в большинстве случаев он приобретается в течение долгого времени. Однако степень усердия в деятельном подвижничестве у каждого своя. Поэтому различны и меры преуспеяния.
Припоминается один удивительный случай крайне редкого успеха в умном делании. Однажды летом в пустынь к вышеупомянутым братьям пришел монах-отшельник из соседнего междугорья. У братьев завязалась с ним продолжительная беседа о типичных искушениях, через которые проходят все, живущие в уединении. Говорили в основном о полуночных бодрствованиях, когда чаще всего возникают внезапные диавольские наваждения в виде устрашающих помыслов, сопровождающихся какими-то внешними звуками, едва уловимыми ухом. Из-за этого ум, попадая как бы в сатанинский плен, расслабляется. Парализуется воля, нарушается молитва. Подвижник практически остается безоружным.
Отшельник, по-видимому, еще не сталкивался с подобными явлениями и поэтому не смог высказать никаких собственных соображений. Но он рассказал об интересном искушении своего соседа-пустынножителя, подвизавшегося на заброшенной колхозной пасеке.
В первое время, когда сосед только поселился в пустующей хижине, его ничто не беспокоило. Но вот однажды, глухой темной ночью, сквозь сон он почувствовал, как затряслась и заскрипела вся хижина. Проснулся и чувствует, что она движется, очень ясно чувствует, что ее кто-то возит из конца в конец по всей поляне, потряхивая на кочках.
Неописуемый страх объял отшельника при мысли, что хижина сейчас рухнет и он погибнет под ее обломками. Парализованного страхом подвижника вместе с его хижиной трясли всю ночь, до утра. Перед рассветом хижину привезли на прежнее место и оставили. Когда стало светать, он решился выйти наружу. Хижина стояла так же, как и всегда, ни на сантиметр не сдвинувшись со своего места. Осмотр поляны тоже не дал никаких результатов. Даже трава и кустарники не были примяты. Только тогда стало понятно, что все это — бесовские козни. Успокоившись, отшельник совершил молитвенное правило и принялся за обычные дела.
Вечером, закончив келейное правило, он улегся на топчан и быстро уснул. Ни в эту ночь, ни в следующую ничего подобного не повторялось. Спокойно прошло несколько суток.
Но вот снова в одну из ночей, как и прежде, хижина заскрипела, задергалась и начала двигаться. Стоило бы ему только выйти наружу, и кончилось бы это сатанинское наваждение. Но, скованный нечеловеческим страхом, он не мог даже подняться с топчана. Только подумал: “Если такое начало, каким же будет конец?!” Едва дождавшись рассвета, незадачливый отшельник собрал все свои вещи и ушел к монахам соседней пустыни.
Беседуя с гостем, братья, к своему удивлению, заметили, что в течение почти трех часов, он ни на минуту не оставлял непрестанной молитвы. В те минуты, когда кто-либо из них говорил, гость внимательно слушал, а губы его едва заметно шевелились: он сокровенно творил молитву. Когда же сам собирался что-то сказать, то медлил две-три секунды, мысленно заканчивая молитву, и только потом вступал в беседу. Но как только подвижник замолкал, его губы вновь выдавали, что он продолжает свое молитвенное делание.
Этот монах гостил у братьев двое суток и все это время не оставлял молитвенного бодрствования ни на минуту. Неизвестно, совершалось ли у него действие молитвы во время сна, — об этом братья не решились его спросить, зная, что он уклонится от ответа, по заповеди прежде живших отцов, которые говорили: «Как скрываешь свои грехи, так скрывай и добродетели свои».
Со времени той встречи прошло много лет, но они часто вспоминали об этом примере, свидетельствовавшем о высокой мере преуспеяния в молитвенном делании. Увы нам! Мы и поныне не можем прийти в ту меру, какой он достиг, за краткое время, подвизаясь в пустыне всего лишь пять лет.
Через семь лет братья вновь повстречались с ним, но на этот раз уже не заметили в нем внешних признаков молитвенного действия. Он был так же сосредоточен, как и во время их первой беседы, но его молитвенное бодрствование было уже потаенным, скрытым от взоров в глубине внутреннего человека.
Любой мог бы подивиться столь редкостному преуспеянию, какого достиг этот смиренный раб Божий. Он находился на послушании у одного престарелого монаха-отшельника, который провел сорок лет своей жизни в абсолютном уединении, вдали от суетного мира. Сей богомудрый аскет, видимо, и обучил послушника непосредственно из своего опыта этому сокровенному деланию. Ученик благоговейно и живо воспринял его, как неоценимое богатство, и приумножил в невидимой брани с силами тьмы, восстающими на всякого, кто ревностно простирается вперед.
Достигнув, наконец, желанного безмолвия, наши отшельники все же понимали всю сложность и опасность своего положения. Ведь они оказались в положении самоучек, не имеющих опытного наставника. Им выпало на долю духовное сиротство без старческого надзора и назидания в деле освоения молитвенной науки. Руководствоваться приходилось лишь святоотеческими книгами, в которых были показаны идеалы древнехристианского подвижничества. Но книжное слово, к сожалению, хотя и имеет великое достоинство, все же остается книжным. С его помощью продвижение дается с большим трудом и с великой медлительностью.
Понимая глубину своего духовного убожества и отсутствие руководства, они выбрали путь золотой середины, избрав для себя молитвенный способ св. Иоанна Лествичника. Братия избегали смелых попыток касаться вниманием области сердца, как это предлагается другими наставниками, в частности, епископом Феофаном, который во многих своих письмах о духовной жизни обуславливает успех молитвенного делания только вниманием ума в области сердца. “Существо жизни христианской, — пишет он, — состоит в том, чтобы стать умом в сердце пред Богом, в Господе Иисусе благодатью Святаго Духа”. Святитель Феофан учит далее: “Оставьте голову и низойдите умом в сердце и там стойте вниманием неисходно. Только тогда, когда ум сочетается с сердцем, можно ожидать успеха в памяти Божией. Извольте теперь поставить себе целью достижение сего и начинайте движение к цели. Не думайте, что это так легко, что только захотелось, как и дело тут…” И в другом письме: “Желательно вам умудриться в различении помыслов. Сойдите из головы в сердце, тогда все помыслы ясно видны будут вам, движась пред оком ума вашего острозоркого; а до того не ждите должного различения помыслов”.
