Андрей Кураев - Христианство на пределе истории

Наша немощь в проповеди о Христе приводит порой к странным ситуациям. Однажды на некоем монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада «Православие–Самодержавие–Народность», я заметил, как три весьма милые и интеллигентные женщины, сидевшие впереди меня, оживленно и «на троих» читают книжку под названием «Руническая магия», причем явно воспринимая ее в качестве «учебного пособия». Я попросил этих активисток «русского возрождения» хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что «надо же все знать! со всем познакомиться!». Вот, правда, когда я их спросил – знают ли они «Отче наш» или библейские заповеди, ответом было молчание… Постепенно даже христиане забывают, что значит – «быть христианином».

В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно «выпаривалась». Чудеса превращались в «выдумки», «фольклор», а то и просто в обычные природные феномены. Таинства были превращены в обряды, а последние – в «Библию для неграмотных», то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от «магизма» (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.

И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о Православии – и оно обвиняется в «обрядоверии» и «магизме». Но вот тот же самый человек, только что обвинявший православие во всех грехах, обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских, практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл в самых странных обрядах и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой «энергией». И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли – в развитии «философии культа». Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении – проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

Христиане, оставшиеся только с «социальной доктриной Церкви» в руках и с рассуждениями о «христианском понимании прав человека», – христиане, стесняющиеся святой воды и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его Плоть и Кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно – сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

Нас подталкивают к «реформам». И правда, – когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.

Нам говорят, что если Церковь начнет реформы, – то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что, если Церковь начнет реформы, – это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ – достаточно просто впечатлительности, внушаемости, «современности». Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей «терпимости» и «открытости» от неоязычников – не надо мужества.[36] Но чтобы быть самими собой при любой погоде – нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить «дух времени», настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы «мужественными» называют отступников, безопасно диссидирующих под публичные аплодисменты, а «безвольными соглашателями» («не решающимися разорвать догмы церковных традиций») – тех, кто остается верен Православию[37].

Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В «игровой» цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг – а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный – как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма – разбив все туалеты в техникуме»[38]. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование. Ясное дело: баран нарочно отрастил себе рога, чтоб на волков охотиться…

А бывший доцент Петербургской духовной академии и игумен Вениамин (Новик) вдруг возлагает на себя новое монашеское послушание: «В перерыве игумен Вениамин (Новик) заявил корреспонденту „Метафразиса“: „У вас теперь работы прибавится, мы начинаем борьбу против главной тоталитарной секты в России – Русской Православной Церкви“»[39]. Монах, смысл своей жизни видящий в борьбе против своей Церкви, – это достойный представитель той самой постмодернистской игровой цивилизации, которая делает возможной любые сюжеты – вплоть до «интронизации» антихриста…[40]

Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе.

Современное католичество слишком льстит нынешней цивилизации, полагая, что она может переродиться в «цивилизацию любви», в Царство Божие на земле прежде Второго пришествия Христа и даже прежде воцарения антихриста. Профессор Женевского университета и один из ближайших сотрудников папы Иоанна-Павла II в области выработки социальной доктрины католичества Патрик де Лобье склонен именно к такого рода пророчествам. Как гласит предисловие к его книге, «вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактанцием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле. Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном-Павлом II»[41]. Лобье также считает, что его позиция не маргинальна в современном католичестве: "Папы от Пия XII до Иоанна-Павла II провозглашают возможность «новой жизни человечества в состоянии непрерывного прогресса, порядка и гармонии» (Пий XII. Новогоднее послание 1957 г. ), «новой, столь долгожданной Пятидесятницы, которая обогатит Церковь новыми силами… Новый скачок вперед в создании Царства Христова в мире» (Иоанн XXIII. Речь на закрытии Первой сессии II Ватиканского собора 1962 г. ). Павел VI произнес 25 декабря 1975 года свою памятную речь о цивилизации любви: «Цивилизация любви восторжествует над горячкой беспощадных социальных битв и даст миру столь ожидаемое преображение человечества, окончательно христианского»[42].

Но если действительно произойдет «окончательно христианское» преображение человечества (не отдельных людей, а всего человечества), – то откуда же после этого возьмется антихрист и его владычество? Тогда царство антихриста это daemon ex machina. В таком случае его вторжение есть чистая магия, а не итог нашей истории. Его приход лишен логики, а власть Христа над историей – лишена и смысла, и милосердия. Ибо зачем же Христос предаст людей, живущих в «окончательно христианской цивилизации любви» на поругание сатанинской магии?

Лобье полагает, что события Второго пришествия будут повторять события Страстных дней: Вербное воскресенье–Страсти–Пасха. Сначала торжество Христа-Царя, затем Его поругание, затем – новое торжество. Поэтому он часто говорит о том, что человечеству еще прежде антихриста предстоит увидеть Вход Господень в Иерусалим, который и ознаменует пришествие «цивилизации любви». «Эта Осанна истории должна будет подготовить апостолов последних времен, как некогда первых апостолов»[43]. «Эту историческую Осанну мы называем цивилизацией любви»[44].

Лобье убежден, что «видимое и временное проявление славы Церкви в рамках истории связано с примирением с избранным народом»[45], т. е. с Израилем. По его мнению, посещение папой Иоанном-Павлом II римской синагоги 13 апреля 1986 г. было «пророческим знаком, связывающим некоторым образом наступление цивилизации любви с примирением между христианами и евреями. Вы – наши старшие братья»[46].