Василий Ирзабеков - Тайны русского слова

Печальный парадокс заключается в том, что очевидное для одних совсем не обязательно становится таковым для других. Многим невдомек, какой смысл заключается в словах одной из утренних молитв, обращенных к Создателю: «Ты бо еси истинный Свет, просвещали и освящали всяческая...»

Вообще слово просвещение приобрело в России совсем иной смысл во времена Екатерины II. Новоявленными кумирами российской знати становятся в ту пору известные французские философы и писатели Жан-Жак Руссо и Франсуа Вольтер, перепиской с которыми так гордилась тогдашняя императрица. Это их имена начертают на своих знаменах французские бунтовщики, которым надлежало положить конец христианской Европе, которые посягнули на установленный Богом миропорядок. Это они, ученики «великих французских просветителей», будут свергать королей и рубить им головы на потеху черни. Случится непоправимое, что в свое время отзовется кровавым эхом и в нашем Отечестве: тягчайшим грехом цареубийства прервется генетическая преемственность высшей власти.

А в это время в далеких от буйнопомешанного Парижа чистых снегах Сарова денно и нощно будет молить Царицу Небесную о помиловании России старец Серафим, смиренно именующий себя убогим. Тысячу дней и ночей коленопреклоненно стоя на камне, он умолял Пречистую Матерь предстательствовать пред Божественным Сыном, чтобы отвести от русского народа эту страшную заразу — революцию. И пусть хотя бы на одно столетие, но вымолил.

Невольно позавидуешь А.С. Шишкову, воскликнувшему некогда: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе как омерзительно и гнусно!»

Да, в те воистину благословенные времена русский народ еще «страшно далеко» отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижер другого всеразрушительного бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, «страшно далеки они от народа»), был не так уж не прав в характеристике русского народа.

О носителях света и беснующихся во мраке

Нам, огрубевшим, от нашей материально неблагополучной жизни, самое время напомнить, что крушение материального Союза ССР не означает полного и бесповоротного его крушения, ибо последнее, смею надеяться, не затронуло лучшую, в полном смысле слова нетленную часть нашего союза, о которой я имею кое-что сказать уже профессионально как языковед, ибо это — языковой союз, русский языковой союз.

Как известно, конец — делу венец. Вот и жизнь святых угодников Божиих, этих неугасимых светильников святости, по окончании их земного срока преображается в житие. Но именно их — этих молитвенников и печальников Руси — земные слуги извечного врага рода человеческого нарекут мракобесами. Только вслушайтесь: беснующимися во мраке (!).

А как же окончили свой земной путь те, кого некогда в России нарекли просветителями? Руссо был убит каминными щипцами конюхом Николасом — любовником его распутной жены, которая не то что не умела читать, а и время-то по часам определяла с трудом. Воспитатель королевских детей, своих собственных чад французский просветитель с беззаботной легкостью обрек на прозябание в казенных сиротских домах. Что касается Вольтера, то конец этого изощренного философа-богохульника, полностью потерявшего рассудок, был таким омерзительным и страшным, что писать об этом даже не поднимается рука. Такие вот «жития»!

И еще несколько слов о свете и мраке. Вспомним удивительную повесть Владимира Солоухина «Черные доски». Дело происходит в хрущевские времена. Автор книги, тогда еще молодой человек, разыскивает с приятелем древние иконы на руинах разрушенных безбожной властью церквей. И вот одна из многих его встреч, на сей раз с очень древней старушкой, ревностной хранительницей церковных образов. Выяснив, что искомая им ценная икона «Воскресение», похоже, канула в безвестность, Владимир Алексеевич сокрушается: «Да, жаль. Ценная была икона. Из темноты веков». И получает от простой деревенской женщины совершенно ошеломивший его своей философской глубиной ответ: «Где свет? Где тьма? Вы думаете, когда был монастырь, и когда здесь стояла церковь, и когда мы украшали икону цветами, — вы думаете, у нас в Пречистой Горе было темнее? Ошибаетесь, молодые люди. Икона дошла из света веков, а теперь, как вы сами видите, ее поглотила мгла неизвестности. И вот вы ищете, ищете ее. А почему ищете? Потому что она свет, она огонечек, и тянет вас на этот ее огонек».

Неожиданным подтверждением того, что все люди — независимо от веры, которую они исповедуют ныне, — призваны к жизни самим Христом, стал в очередной раз язык. Правда, на сей раз азербайджанский, в котором слово интеллигент звучит как зиялы, где корень «зия» означает луч,  свет. Как тут не вспомнить Нагорную проповедь Христа, обращение Его к Своим ученикам с призывом: «Вы — свет мира» (Мф. 5, 14)! Как же мудро народное сознание, предполагающее, что истинно интеллигентные люди, подлинная элита нации вне зависимости от рода занятий, — призваны светить людям, быть лучезарными. В том же азербайджанском, как и в других языках, тоже бывают свои прозрения и озарения, подтверждающие, что язык — Божий инструмент, данный Им людям. Так, например, тварный и нетварный свет называются по-разному: ишыг и нур. Потому и человек, исполненный добродетели, именуется нурани — можно сказать, озаренный Божественным светом. А разве не удивительно пожелание вослед усопшему: «Пусть могила его наполнится светом!» Тем самым — который нур.

Не перестаешь удивляться тому, как замечательно в русском языке преобразилось значение слова интеллигент, уйдя от западного, чрезвычайно узкого, профессионально-функционального понимания. При западном, сугубо рациональном подходе понятие интеллигент не соотносится с душевными, а уж тем более духовными свойствами человека. А ведь только из духовного понимания могло родиться наше чеховское: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой».

Идущие по небесам

Сегодня русским писателям и всем, кто участвует в формировании и сбережении русского литературного языка, — любящим Россию общественным и государственным деятелям, публицистам, ученым, учителям-словесникам — нужно осознанно взять на себя ответственность за будущее нашего языка, ибо это будущее зависит от нашей позиции.

В самый канун 2000-летия Рождества Христова автор этих строк исполнил наконец-то свой давний обет поклониться мощам великого святого, приехав 22 декабря в Дивеево. И сподобился нечаянной радости — стал свидетелем незабываемого торжества прославления святых мощей первоосновательниц обители игуменьи Александры, сестер Марфы и Елены, возлюбленных духовных чад Саровского чудотворца. Последняя панихида и первый молебен... Ну за что мне такая радость?!

Но главное, как оказалось, ожидало впереди. Следующей ночью тысячи паломников крестным ходом понесли раки со святыми мощами по Богородичной Канавке. Хотя температура была довольно низкой, холода, кажется, не чувствовал никто, в том числе и я, позабывший захватить перчатки и несущий в руках приобретенную здесь же икону — специально для младшей дочери, которую незадолго до этого так замечательно исцелил святой Серафим. Икона удивительная: преподобный с кроткой улыбкой на устах кормит из рук сухариком огромного медведя... Пламя свечей, хоругви, иконы, благоговейная молитва. Благодать!

Но вот мы замечаем странное свечение, возникшее на горизонте. Оно напоминает столпы света, уходящие в небо, вернее, соединяющие небо с землей. По мере нашего движения они бледнеют, но вот впереди появляется новый столп, потом еще и еще... Идущие рядом женщины из нашей паломнической группы приостановились, пораженные невиданным зрелищем, и стали спрашивать меня: как это понимать, что это может значить? Что я мог им на это ответить, зачарованно, как и они, взирая на этот свет, прочерчивающий по линии дальнего горизонта свой неповторимый Небесный Крестный ход, параллельный нашему... «Наверное, это знак того, что пока мы все делаем правильно...» — только и смог вымолвить в ответ...

Два важных урока вынес я тогда. Чудо оказалось иным, нежели я это себе представлял. Раньше казалось, случись со мной такое, я в ужасе пал бы оземь, совсем как ученики Спасителя, каковыми их изображают обычно на иконе Преображения Господня. Почему же этого не случилось не только со мной, но и с другими свидетелями чуда? Объяснить это могу только так: вот случись такое, скажем, на загаженной станции метро в озлобленной людской толчее или на каком-нибудь рынке с его неизменным сквернословием и удручающей нечистотой во всем, вот тут и вправду — страх и дрожь. Но когда ты шествуешь под чистым звездным небом Дивеева по Канавке Богородицы за мощами новопрославленных святых с молитвой на устах, со святыми иконами и хоругвями — чудо так естественно, так органично. Все вокруг так свято, что светло. Все: даже сам воздух, земля, по которой идешь, — пронизаны святостью, а значит, и светом.