Поль Гольбах - Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Страсть одного человека, когда он может распоряжаться страстями огромного множества других людей, способна соединить и сочетать их желания и усилия, решая таким образом судьбу человечества. Так, честолюбивый, сластолюбивый, хитрый араб2 сообщил своим соотечественникам импульс, результатом которого явилось покорение, опустошение обширных областей Азии, Африки и Европы и изменение религиозного учения, взглядов и обычаев значительной части человечества. Но попробуем дойти до первоисточника этих странных переворотов и спросим себя, какие тайные причины влияли на этого человека, возбуждали его страсти, создавали его темперамент? Каковы элементы того сочетания, из которого получается сластолюбец, честолюбец, плут, энтузиаст, красноречивый оратор - одним словом, человек, способный подчинить себе других и заставить их содействовать своим целям? Это незаметные частицы его крови; это - неуловимая ткань его волокон; это более или менее едкие соли, щекочущие его нервы; это - большее или меньшее количество огненной материи, циркулирующей в его жилах. Но откуда берутся сами эти элементы? Из лона его матери, из пищи, которой он питался, из природных условий страны, где он родился, из воспринятых им идей, из воздуха, которым он дышал, не считая тысячи незаметных, мимолетных причин, которые в различные моменты видоизменяли и определяли страсти этого знаменитого человека, сумевшего изменить лик земли.
Если бы этим столь слабым вначале причинам в момент их возникновения противостояли малейшие препятствия, то эти чудесные, поражающие нас события не произошли бы. Приступ лихорадки, вызванный небольшим количеством слишком разгоряченной желчи, мог бы свести на нет все планы законодателя мусульман. Диета, стакан воды, кровопускание иногда могут быть достаточны, чтобы спасти от гибели царства.
Итак, мы видим, что судьба человечества, как и каждого из составляющих его индивидов, в любой момент зависит от незаметных причин, часто порождаемых, развиваемых и приводимых в действие мимолетными обстоятельствами. Мы приписываем следствия этих причин случаю и считаем их случайными, в то время как эти причины действуют необходимым образом и согласно твердым правилам. У нас часто не хватает ни проницательности, ни добросовестности, чтобы добраться до истинных принципов; мы с презрением смотрим на столь ничтожные причины, потому что считаем их неспособными произвести столь великие вещи. Между тем именно эти ничтожные побудительные силы, эти столь слабые пружины согласно необходимым законам природы приводят в движение нашу вселенную. Завоевания какого-нибудь Чингис-хана представляют собой нечто не более поразительное, чем взрыв мины, по сути дела вызванный слабой искрой; последняя зажигает сначала лишь одно зерно пороха, но ее огонь передается вскоре многим тысячам смежных зерен, объединенная и умноженная сила которых уничтожает в конце концов крепостные стены, города и горы.
Итак, судьба человечества и каждого человека в любой момент зависит от незаметных причин, скрытых в лоне природы до тех пор, пока их действие не обнаружится. Счастье или несчастье, процветание или нищета каждого из нас, равно как и целых народов, связаны с силами, действие которых мы не можем предвидеть, оценить или остановить. Может быть, в это самое мгновение собираются и сочетаются неощутимые молекулы, их соединение даст монарха, и он станет бичом или спасителем обширной империи. Мы ни на одно мгновение не можем ручаться за свою судьбу; мы не знаем того, что происходит в нас, не знаем действующих внутри нас причин, равно как и обстоятельств, приводящих их в действие и развивающих их энергию. А между тем от этих недоступных нашему анализу причин зависит судьба всей нашей жизни. Часто непредвиденная встреча порождает в нашей душе страсть, последствия которой с необходимостью отражаются на всей нашей участи. Так, добродетельнейший человек может в силу странных и неожиданно сложившихся обстоятельств в одно мгновение стать тягчайшим преступником.
Эту истину, несомненно, сочтут страшной и ужасающей. Но по существу чем она хуже другой истины, согласно которой столь дорогая нам жизнь в любой момент может прекратиться в силу бесконечного числа неотвратимых и непредвиденных случайностей? Фатализм примиряет добродетельного человека с перспективой смерти, он заставляет его смотреть на смерть как на верное средство избавиться от людской злобы. Эта система указывает даже счастливцу на смерть как средство избавиться от несчастья, которое под конец часто отравляет жизнь самого удачливого человека.
Подчинимся же необходимости; вопреки нам она всегда будет увлекать нас; покоримся природе; примем доставляемые ею нам блага; противопоставим необходимым бедствиям, которые она заставляет нас испытывать, необходимые лекарства, которые она готова нам дать. Не будем волновать нашего духа бесполезными тревогами; будем наслаждаться умеренно, если страдание является неизбежным спутником всякого излишества; будем идти тропой добродетели, раз все доказывает нам, что даже в нашем насильственно извращенном мире эта добродетель необходима, чтобы сделать нас уважаемыми в глазах других и довольными самими собой.
Слабый, суетный человек! Ты воображаешь, будто свободен! Увы! Разве ты не замечаешь всех тех нитей, которые связывают тебя? Разве ты не понимаешь, что тебя образуют и приводят в движение атомы, а не зависящие от тебя обстоятельства модифицируют твое существо и определяют твою участь? Неужели среди окружающей тебя могущественной природы ты являешься исключением и один способен сопротивляться ее силе? Неужели ты воображаешь, что твой слабый голос заставит ее остановиться в ее вечном движении или переменить направление этого движения?
Глава 13. О БЕССМЕРТИИ ДУШИ, О ВЕРЕ В ЗАГРОБНУЮ ЖИЗНЬ, О СТРАХЕ СМЕРТИ.
Изложенные в этом сочинении соображения ясно показывают нам, что мы должны думать о человеческой душе и ее функциях или способностях. Все убедительнейшим образом доказывает нам, что она действует и движется по тем же законам, как и другие тела и существа природы, что ее нельзя отличить от тела, что она рождается, растет и видоизменяется, развиваясь в той же последовательности, как и тело. Наконец, все должно убедить нас в том, что она погибает вместе с телом. Душа, как и тело, проходит через состояние слабости и детства; в эту пору она испытывает множество модификаций и приобретает много идей, которые получает через свои органы чувств от внешних предметов. Она накапливает факты, производит истинные или ложные опыты. Она формирует свою систему поведения, в соответствии с которой мыслит и действует определенным образом, результатом чего и является ее счастье или несчастье, ее рассудительность или безрассудство, ее добродетели или пороки. Достигнув вместе с толом поры силы и зрелости, душа ни на минуту не перестает разделять с ним его приятных и неприятных впечатлений, его удовольствий и страданий, вследствие чего одобряет или не одобряет его состояния. Она бывает здоровой или больной, активной или пассивной, бодрствующей или дремлющей. В старости человек окончательно увядает, его нервы и волокна деревенеют, чувства притупляются, зрение и слух слабеют, мысли становятся бессвязными, память исчезает, воображение истощается. Что же становится тогда с его душой? Увы, она дряхлеет и слабеет вместе с телом, она тоже с трудом выполняет свои функции; эта субстанция, которую хотели отличить от тела, испытывает те же превратности, что и последнее.
Несмотря на все эти столь убедительные доказательства материальности души или ее тождества с телом, некоторые мыслители предположили, будто душа в отличие от тела нетленна, будто эта часть человека пользуется особой привилегией бессмертия и освобождена от разложения и изменений форм, которые мы наблюдаем во всех телах природы. Словом, вообразили, будто душа в силу свойственного ей преимущества не умирает. Ее бессмертие казалось особенно бесспорным тем, кто признавал ее духовной; сделав из нее простое, непротяженное, лишенное частей существо, совершенно отличное от всего того, что мы знаем, эти мыслители утверждали, будто душа не подчинена законам, которые господствуют над всеми телами и существами, находящимися, как нам показывает опыт, в процессе непрерывного разложения.
Чувствуя в себе скрытую силу, невидимым образом производящую и направляющую все движения их организма, люди думали, будто и вся природа, энергии и способов действия которой они не знали, должна получать свое движение от некоего активного начала, аналогичного их душе и действующего на великую машину вселенной так, как их душа действует на тело.
Удвоив себя, человек удвоил и природу. Он отличил природу от ее собственной энергии; он обособил ее от ее двигателя, который мало-помалу сделал духовным. Отличное от природы существо было признано душой мира, а души людей - частичными эманациями этой универсальной души. Такой взгляд на происхождение наших душ относится к глубочайшей древности. Его придерживались египтяне, халдеи, евреи, а также большинство восточных мудрецов. В их школах Ферекид1, Пифагор, Платон почерпнули учение, столь лестное тщеславию и воображению смертных. Моисей, по-видимому, верил вместе с египтянами в эманацию души из божества: "И создал господь бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни; и стал человек душою живою". См. "Бытие", гл. II, ст. 7. Но христиане в настоящее время отвергают теорию эманации, так как она предполагает делимость божества; кроме того, так как христианская религия нуждается в аде для мучений грешников, то вместе с душой последних пришлось бы осудить на муки и часть божества. Хотя из приведенных выше слов Моисея можно заключить, что душа является частью божества, мы не видим, однако, чтобы учение о бессмертии души проводилось в какой-нибудь из приписываемых ему книг. Евреи усвоили, кажется во время вавилонского пленения, учение о загробных наградах и наказаниях, которое Зороастр проповедовал персам, но которого не знал или по крайней мере не сообщил своему народу законодатель евреев. Таким образом, человек счел себя частью бога, поверив, будто какая-то часть его бессмертна, как и само божество. Но придуманные в дальнейшем религии отказались от этого лестного для человека учения, сочтя его несовместимым с другими элементами своих систем. Они стали утверждать, что владыка природы, или ее двигатель, вовсе не есть ее душа, что благодаря своему всемогуществу он творит человеческие души, по мере того как производит предназначенные для них тела, и что эти души, произведенные всемогущей волей, пользуются бессмертием.
