Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих
И вдруг новый звонок. Игумен К. через своего преданного секретаря Валерию передал:
– Наталья… вы простите… батюшка сказал, что восемь серий снимать не будем, а только две. Мы нашли спонсора на два фильма: проектом заинтересовалось телевидение, но до конца августа надо представить сценарии. Мы решили – это будет про то, как старец подвизался на Святой горе Афон и о его посмертных чудесах. Надо быстренько набросать другие сценарии – хотя бы один, про Афон. За три дня сможете? М-мы уговорили их подождать ч-чуть-чуть. Напишете?
– Нет, – взревела я. – Если вы такие умные, пишите сами…
– Вы п-простите, что так п-получилось. Но мы п-правда не знали…
– Вы халтурщики, – с горечью ответила я и выключила мобильник.
Через полчаса позвонил игумен и ласковым голосом стал уговаривать набросать хотя бы план основных эпизодов, которые нужно снять на Афоне.
– Мы через пару недель летим с режиссером на Афон, поснимаем. А потом ты уже окончательно это дело оформишь… Договорились?
Я понимала, что это бред, но он снова как-то уговорил меня. Пять дней я не ела, не пила, пытаясь составить канву сюжета. Из Москвы вестей не было. В начале сентября позвонила Валерия и сказала:
– Наталья, батюшка благословил лететь в Грецию: мне, вам и переводчице.
– Зачем? – не поняла я.
– Снимать, – объяснила секретарь.
– Что снимать?
– Серию о его кончине. Мы же говорили об этом. Одна из намеченных двух серий. О его смерти, прижизненных и посмертных чудесах.
– У вас прямо по Евангелию: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамений» [24] и чудес. А как же без сценария снимать? Ничего? Что Бог на душу положит?
– Мы поедем и снимем интервью с людьми, которые знали старца, – не обращая внимания на мою иронию, уверенно ответила Валерия.
– А какие вопросы будете людям задавать? – поинтересовалась я.
– У нас еще две недели. Вы успеете придумать… Нам только нужны ваши паспортные данные, чтобы билет купить.
– Нет, Валерия, вопросов придумывать не буду и никуда с вами не поеду.
– Вы нас бросаете?
– Я закончила институт кинематографии, знаете, да?..
– Да, мы знаем, конечно…
– Там нас учили, что создание фильма, хорошего, конечно, фильма – очень энергозатратный процесс. Думать надо много… Если вы можете как-то по-другому – научите меня!
– Хорошо, я передам всё батюшке.
– Передайте. Жду ответа.
Но обо мне как будто забыли. Жалко было потраченного впустую времени, несостоявшегося дня рождения, себя, лишенную законного отдыха и, кажется, гонораров…
Я стала надолго уходить в лес, который только и успокаивал. Бродила от поляны к поляне и почти не находила грибов, потому что была погружена в воображаемые споры с игуменом, доказывая порочность подобного делания и предлагая тактические и стратегические кинематографические ходы. И все время просила старца Паисия быть свидетелем этих мысленных разговоров и к игумену в них обращалась не как к зарвавшемуся дилетанту, но выбирая выражения, с полным уважением к сану… Однажды так увлеклась, что забрела в неизвестную чащобу – под вечер, когда солнце начинало уже закатываться за горизонт. Я села на поваленное дерево с упавшим сердцем, вспоминая, какие страхи пережила, когда заблудилась в лесу лет пятнадать назад. И теперь наступаю на те же палки…
– Паисий, это всё из-за тебя. Что мне теперь делать… Паисий…
С полчаса я сидела не в состоянии никуда двинуться… А в лесу сгущались сумерки. И вдруг услышала отдаленный лай, который становился всё ближе, ближе. Через несколько минут из темных елок прямо на меня выскочил Бой, березовский общественный огромный кобель, который часто сопровождал компанию наших тетушек… Он-то и вывел меня на дорогу. Хорошая собака… Побежала, как оказалось, в лес сама по себе! Несомненно, это старец Паисий дал Бою такое задание!
От игумена не было никаких вестей. Мне позвонили, когда я уже вернулась в Москву, и пригласили на встречу со съемочной группой. Настроение у режиссера, и у игумена, и у Валерии было радостное. Они взахлеб рассказывали мне про съемки: игумен с режиссером полтора дня снимали на Афоне, а секретарь игумена Валерия с переводчицей – неделю в Греции.
– Представляете, за неделю мы сняли двадцать часов интервью, семнадцать человек согласились! – восклицала Валерия. Этот восторг дилетанта мне был хорошо знаком. Многим кажется – дай только в руки камеру, попутный ветер сам вознесет в гении. Иллюзия и самонадеянность.
– И что? – хмуро ответила я. – Как вы это всё упихнете в двадцатишестиминутный фильм?
– Мы вас попросим… Вы же не откажете?
Я была почти уверена, что откажу, ждала только последнего сигнала.
– А что же вы на Афоне снимали? – грустно спросила я режиссера.
– Из-за того, что вы не написали сценария, пришлось на ходу перестраиваться… – нелюбезно ответил тот.
– Одесную или ошуюю? – усмехнулась я.
– Что? – не понял он.
– На правую или на левую сторону перестраивались? – перевела я.
– Ну, вы тут поговорите, – натянуто улыбнулся игумен, – у меня встреча. Да, Наталья, задание такое. Будем экранизировать пятнадцатую и шестнадцатую главу нашей главной житийной книги. Съемок больше не будет, материала достаточно. Какие-то фотографии нам подкинули, хроника есть… – сказал он так уверенно, будто всю жизнь делал фильмы.
– Посмотреть бы сначала, что вы наснимали.
– Решим, – ответил игумен и ушел.
– Так вот, – с места в карьер затараторил режиссер. – Поскольку сценария про Афон не было, я придумал такую хорошую вещицу. Режиссерский прием.
– Интересно, – сказала я, хотя, судя по манерам режиссера, придумать он мог разве что… Оправдались худшие мои опасения.
– Я книжку-то эту про Паисия до Афона не читал. Потрясающая, конечно… Потрясающий человек…
– О! Я рада, что он вам понравился, – похвалила я. – Как же вы снимали, если даже жития не прочли?
– Поэтому и прекрасная идея пришла в голову! Я много поснимал нашего игумена К. с этой вот житийной книгой в руках: он с ней все время ходит, сидит читает, даже у кельи Панагуда, где принимал старец. Знаете? – спросил режиссер.
– В смысле? Что он в Панагуде какое-то время жил? Кажется, что-то такое слышала… – с не понятой режиссером иронией ответила я.
– Очень красивые афонские виды кругом. Есть что вставлять, когда не хватит основного материала. Вообще идея такая, что вот человек, игумен даже, так поражен житием старца Паисия, что не выпускает его из рук. Напитывается, так сказать, везде и постоянно.
– Дык кто будет героем нашего времени – игумен К.? – съязвила я.
– При чем здесь?.. – воскликнул режиссер и, видимо поняв, что тут какая-то закавыка, повернулся к Валерии и сказал: – Всё! Достала! Сценария не написала, а лезет… Теперь только через игумена буду с ней общаться.
– Ты, брат, настоящий Расфеллини, – сказала я и поднялась, чтобы уйти.
За мной поднялась Валерия, мы объяснились с ней в коридоре.
– Это кто? – спросила я. – Где вы его откопали?
– Наталья! Наталья… не волнуйтесь, – испуганно заговорила Валерия. – Мы его поправим. А режиссер он хороший, много фильмов сделал. У каждого творческого человека могут быть всякие тараканы. У вас ведь тоже есть?
– У меня нет. Потравила еще в перестройку.
– В общем да… но, в конце концов, всем надо спасаться. И ему тоже. Вот он через фильм и спасается… Делает, что может.
– Да? Помоги ему Господи. И вам, – ответила я и откланялась.
Меня трясло до самого дома – с кем связалась? Сколько времени потеряла, ведь с самого начала мне это дело показалось сомнительным. На что купилась? В Иерусалиме, видите ли, познакомилась с игуменом. Там что, бесы отдыхают и не плетут своих опасных сетей? Сколько уже раз попадалась я на многообещающее прилагательное «православный» – православный гомеопат, православный режиссер, православный продюсерский центр… А православного оказывалось там было только название. Нередко прикрываются им бесталанные или непрофессиональные люди. Как хорошо сказал Паисий Святогорец: «Простота и благоговение – это и есть православный дух, в котором почивает Христос. Сегодня духовным людям часто не хватает простоты – той святой простоты, которая восстанавливает силы души. Не отказавшись от мирского духа, не начав вести себя просто, то есть не думая, как на тебя посмотрят или что о тебе скажут другие, человек не вступает в родство с Богом, со святыми. Для того чтобы вступить в такое родство, необходимо начать жить в духовном пространстве. Чем с большею простотой ведет себя человек – особенно в монашеском общежитии, – тем глаже, “обкатанней” он становится, потому что стираются выпуклости страстей. Если же это не так, то он старается сфабриковать из себя человека ложного. Поэтому, для того чтобы уподобиться ангелам, постараемся сбросить с себя костюмы мирского карнавала… Люди мирские заботятся о том, чтобы был чистым их двор. Их не интересует, замусорен ли их дом изнутри. Они чистят двор и заметают сор внутрь дома. “Людям, – говорят, – виден двор, дом изнутри они не видят”. То есть пусть я буду замусорен внутри, но не извне. Им хочется, чтобы другие ими любовались. Люди же духовные заботятся о том, чтобы дом был чист внутри. Их не волнует, что скажут о них люди, потому что Христос обитает в доме – в сердце, а не во дворе.
