Киприан Керн - Православное пастырское служение

Подобными примерами полна обычная жизнь. Несогласованность духовных устремлений супругов не может никак быть покрыта даже верностью их друг другу. Кроме физической близости, брак непременно требует и духовной. Это вовсе не значит того, что муж должен раствориться в интересах жены, а жена должна быть верной помощницей и идейной подругой своего мужа.

Вряд ли нужно требовать, чтобы жена профессора подыскивала примечания к его работам или интересовалась хирургическим или астрономическим изысканиями своего мужа. Но, с другой стороны, совершенное равнодушие мужа к воспитанию детей и к внутреннему миру своей жены так же, как и ее непонимание его внутренней жизни, свидетельствуют о том, что этот брак имел в себе глубокую несогласованность.

Сила взаимной любви в данном случае уступает место остропроявляющемуся эгоизму. Одна личность совершенно затемняет другую, пренебрегает ею. Этот эгоизм является родоначальником всех несогласий во взаимной жизни двух лиц различных полов. Эгоизм, который по св. Максиму Исповеднику проистекает из неведения Бога (Письмо 2-ое) порождает и все остальные страсти ("О любви" 3, стр.8).

Себялюбие может быть преодолено только силой противоположной, т.е. любовью к другим, которая приводит к Богу, так как "любовь к Богу мы знаем и именуем не как отличную от любви к близким, но как целиком одну и ту же любовь" (Письмо 2-ое, 401 Д.). Эта божественная любовь основывается на той же силе вожделения, как учит тот же отец Церкви ("К Фалассию").

Вообще же, надо отметить с особой силой, тот же Максим Исповедник, так много учивший о любви и при этом об "эросе," как и об "агапи," может быть весьма интересным в данном контексте. Ему представлялось в мистических прозрениях о мире в высшей степени интересная панорама трагического разделения в мироздании. Весь космос созерцается им расщепленным первородным грехом на некие разделения: на постигаемое умом и на неведомое, на небесное и земное, на рай и вселенную, на начало мужское и женское. Максим Исповедник с исключительной силой прозрения, как никто иной, переживает это греховное состояние мироздания. Но он же убежденно исповедует свою веру и упование в то, что это трагическое состояние мира, это расщепление человечества на начало мужское и женское, может быть преодолено и побеждено именно силой любви. Максим вслед за Ареопагитиками, так много и глубоко учивший об эросе и о возможности его сублимации, учит наряду с этим и об исцеляющей силе любви aggpi, которая, как мы видели, не должна быть воспринимаема, как высшая ступень эроса, но как сила, от него независимая.

Пастырская психиатрия

То, что принято теперь называть "Пастырской психиатрией," приобрело уже с известного времени права гражданства в западной науке, тогда как на православном Востоке это является еще почти неведомой областью пастырской деятельности. Оно не должно быть понимаемо, как некая дополнительная часть Требника или Номоканона, так как оно не входит в область пастырской аскетики, а является некой параллельной областью пастырского душепопечения, которая тем не менее не должна быть оставлена священником без внимания. Несколько предварительных замечаний представляются нам в данном вопросе необходимыми.

Душепопечение и, в частности, исповедь есть сферы недоступные постороннему наблюдению. Решение вопросов духовной жизни, связанное с исповедью, проходит "in foro interno." Духовник является на исповеди как свидетель только. Исповедная тайна есть тайна абсолютная.

Но есть и другое. Есть область более интимная и более тщательно скрываемая кающимся, чем грех. Есть нечто такое в душе человеческой, что не является грехом и что сам кающийся не подозревает, что скрыто от взоров совести и, даже больше того, самой совести не подведомственное. Существуют некие тайники души, в которых сам грешник не разбирается и, может быть, и не догадывается. Существуют такие состояния души, которые требуют совсем иной оценки, чем аскетическая и нравственно богословская. Эти состояния, которые не могут быть определяемы категориями нравственного богословия и которые не входят в понятие добра и зла, добродетели и греха. Это все — те глубины души, которые принадлежат области психопатологической, а не аскетической.

По-разному смотрят на душевнонеуравновешенного человека воспитатель, судья, пастырь и врач. Можно ли считать, что известные акты таких субъектов являются только грехом, подлежащим епитимий? Является ли всякая аномалия душевной жизни преступлением нравственного закона, норм кодекса аскетики? Не есть ли такая аномалия больше болезнь, чем злое дело? Ставится поэтому вопрос о том, где проходит граница между этикой и психопатологией?

Можно с известным риском схематизации определить "пастырскую психиатрию," как попытку координации психолога (или психиатра) и работой пастыря в самых интимных областях его деятельности. Не следует думать, что пастырь может привлекать психиатра к тому, что ему было открыто у исповедального аналоя. Скорее следует допустить другое, т.е. что сам пастырь должен быть несколько знаком с психоаналитическими наблюдениями, должен прочитать одну-две книги по пастырской психиатрии, вникнуть поглубже в то, что является нравственной психологией, чтобы не осудить в человеке как грех то, что есть только трагическое искривление душевной жизни, загадка, а не грех, таинственная глубина души, а не нравственная испорченность.

Здесь встают некоторые вопросы принципиального характера, от решения которых будет зависеть то или иное отношение к предмету.

1. Допустимо ли вообще, с точки зрения Православия, говорить о Пастырской психиатрии? Можно ли совместить этот предмет с основными принципами нашей унаследованной от святоотеческого и церковного предания, этики и аскетики? Подобный подход к вопросу не может не вызвать удивления. А, между прочим, такие вопросы неоднократно приходилось слышать. Удивление может вызывать именно связь между Пастырской психиатрией или этикой и аскетикой. Суть дела состоит в том, что психиатрия ни в коем случае не претендует на те области, которые подлежат аскетике. Аскетика занята борьбой с грехом и страстями, тогда как пастырская психиатрия стремится проникнуть в те сфере душевной жизни, которые никак не могут быть квалифицированы, как грех и зло. Аскетика дает мудрые советы, полученные от отцов и учителей Церкви, для излечения грехов и пороков: гордости, уныния, сребролюбия, тщеславия, чревоугодия, блуда и т.п. Психиатрия ищет глубоких причин тех духовных состояний человека, которые коренятся в сокровенных тайниках души, в подсознании, в унаследованных или приобретенных противоречиях человеческого существа. Психиатрия обращает свое внимание на то, что аскетику в сущности не интересует: навязчивые идеи, фобии, неврастения, истерия и т. под.

С точки зрения Православия и церковного предания, нет основания видеть какие-либо препятствия для применения психиатрических или психоаналитических данных в деятельности пастыря. Психиатрия принципиально не должна противоречить пастырству, ни ему мешать или умалять значение душепопечения. В работе пастыря могут быть применены все средства помощи душам на пути спасения. Пастырская психиатрия по значению не равняется аскетике, их области смежные, но не исключают одна другую, потому что психиатрия не вмешивается в область чистого богословия. Она ищет в тех сферах, где аскетика не имеет прямого применения. Психиатрия в руках пастыря является вспомогательным средством для обнаружения не греха, а патологических явлений, связанных с заболеваниями психическими, т.е. душевными, а не духовными.

2. Разбираемый вопрос можно поставить несколько иначе. Если допустимо и вполне разумно говорить о психиатрических вспомогательных средствах для действий пастыря, то есть о пастырской психиатрии, то позволительно поставить вопрос о принципиальной допустимости психиатрии, как таковой, или, что то-же, поставить ударение на пастырской психиатрии. Это значит: можно ли вообще, с богословской, пастырской, духовной, церковной точки зрения допускать психиатрию туда, где, казалось бы, следует говорить только о духовном, а не медицинском. Иными словами, с каким правом медицинская дисциплина будет допускаема не только в образ действия пастыря, но и вообще в область духовной жизни.

Если мы согласны с тем, что пастырская психиатрия не должна вмешиваться в область аскетики, то не следует ли также исключить всякое право вмешательства медицинской науки при наличии тех или иных сложных душевных явлений? Другими словами, не должен ли пастырь считать, что этих явлений, с точки зрения Церкви, вообще не существует? Не является ли какое бы то ни было сложное душевное явление, просто-напросто греховным состоянием? Не следует ли все вообще, все то, что творится в душе человеческой отнести к области аскетики? Не следует ли, с точки зрения Православия и церковного предания, исключить всякую нравственную психологию, а все передать в область нравственного богословия? Не являются ли все упомянутые неврастении, фобии, маниакальные состояния и пр. только грехом?