Святитель Илия (Минятий) - Слова в Великий пост
3
Понимаете ли вы, какое из всех Христовых страданий, здесь описанных, было для Него самое горькое, в предвидении коего Он еще в вертограде Гефсиманском говорил: «Прискорбна есть душа Моя до смерти?»
Я утверждаю, что таким не было ни одно из Его душевных страданий: ни горечь предательства Иудина, ни скорбь от отречения от Него Его учеников, ни позор презрения и бесчестья, Им претерпенный по зависти и ненависти иудеев. Также не было ни одно из страданий телесных: ни ударения, ни терновый венец, ни бич, ни крест, ни самая смерть. Иисус Сам поучал, что на поношение и на чинимое нам от людей презрение мы должны взирать, как на блаженство: «Блажени есте, егда поносят вам» (Мф.5:11); Сам Он поучал, что не должно бояться смерти: «Не убойтеся от убивающих тело» (Мф. 10:28; Лк. 12:4); Сам Он призывал всякого взять крест свой и за Ним идти. Очевидно, что Ему предстояло привлечь нас к этому собственным примером. И если Он, предвидя именно все эти страдания, скорбел бы о них, то какую же смелость мог бы Он нам внушить Своим примером?! Нет, не в том Его величайшее страдание!
Среди лика святых мучеников мы видим малых детей, нежных девушек, бегущих в пламень, поющих радостно в муках, лобызающих мечи, целующих свои смертные кресты, презирающих мужественно смерть. И можно ли допустить, что Богочеловек, с душой возвышеннейшей и благороднейшей из всех, созданных Богом, сила немощных, дерзновение мужественных, Царь мучеников, трепещет, боится, изнемогает от печали и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти?» Неужели это только потому, что Он предвидит страдальческую смерть? Нет, это невозможно. Если мы допускаем в Нем малодушие, то этим самым мы вновь поносим Иисуса Христа.
Что же это такое, что Он предвидит и о чем так печалится? Послушайте.
Иисус Христос, безгрешный Сын Пресвятой Девы, Единородный Сын Божий, побуждаемый крайней любовью к людям, идет так пострадать, как не страдал ни один человек, идет пролить всю пречистую кровь Свою, идет восприять смерть, как преступник на кресте, чтобы спасти Ему всех, — «Един за всех умре» (2 Кор. 5:14). И однако Он предвидит, что большая часть людей погибнет, что имя Его будет хулимо, что кровь Его будет попрана, крест Его поруган многими неверными и нечестивыми. Очевидно, Христос так рассуждал. Вот готовлюсь Я принять чашу таких тяжких болезненных страданий, готовлюсь вкусить такую поносную смерть для того, чтобы привлечь к Себе в рай человеческие души. Не наполнится ли ад ими в преизбытке? Пострадать Я с радостью готов. Умереть Мне не страшно. «Отче Мой… не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф. 26:39). Но пострадать Мне без пользы, умереть без того, чтобы спасти многих, вот это ужасно. О, это Мне страшнее смерти! «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»
Если Иисус Христос так печалится, предвидя муку нечестивых и неверных, то утешается ли Он, предвидя спасение христиан православных? О горе! Это Его еще больше печалит; вот поэтому–то Он особенно и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»
Христианин значит человек, искупленный страданиями Христовыми от дьявольских мучений; человек, имеющий цену своего спасения в крови Христовой, душа, крестом запечатленная и назначенная к вселению в рай. И скольких христиан привлекает дьявол! Сколько погибает ежечасно душ, приобретенных столь тяжким трудом всей жизни Христовой! Вот это–то и есть самая большая страсть из всех страстей Христовых; испытывая ее, Он и говорит: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»
Когда Он в вертограде начал печалиться и тосковать, то не от того, что предвкушал страдания и смерть Свою, но от того, что предвидел неблагодарность нашу. Не тягость крестная, о которой Он помышлял, а тяжесть наших грехов, которые Он, как Бог, все предвидел, вот они–то и вызвали в Нем болезнь кровавого пота. Мне кажется, что Он так говорил. Иду Я искупить людей, коим следовало бы вечно мучиться во аде; и когда искуплю их столь великими страданиями, таким подвигом на кресте, столь много пролитой кровью, то вновь увижу в этих искупленных Мною людях одного, как Иуду, по своему сребролюбию, Меня продающего, другого, как Петра, клятвами и лжами от Меня отрекающегося, иного, в угоду толпы людской или сильных мира сего Варавву Мне предпочитающего, иного, угодливостью греховной плоти своей Меня уязвляющего, и всех вообще всяким грехом вновь жестоко Меня распинающих. «Кая польза в крови Моей..?» (Пс. 29:10). От тех же самых людей, по любви к которым Я распялся, Я вновь буду к кресту пригвождаться. О, «коя (же) польза в крови Моей..?» Она будет уничтожаться в алтарях неблагоговейными священниками, будет презираться не причащающимися ей мирянами, будет хулима на торжищах, распутиях, в корчемницах и на всех путях житейских; хулима всеми людьми, от малых до великих. О, кая [же] польза в крови Моей. Я Ужели и впредь в церквах христианских будут воспоминаться страдания Мои только, как простая история, ужели и впредь крест Мой будет только, как бы неким театральным зрелищем, коим только услаждаются люди? За кого же пострадал Я? За кого же Я умер? За людей неблагодарных, кои Моего благодеяния или не признают, или совсем не хотят. О, «кая (же) польза в крови Моей?!» Вот почему так «прискорбна есть душа Моя до смерти».
Конечно, христиане, это неблагодарность, превышающая всякое сравнение.
Умер царь Скифский по имени Перисаид, оставив по себе трех сыновей. Желание каждого быть государем вовлекало их в смертоносную брань. Для разрешения спора решили они избрать судьей царя Фракийского, который был другом их отца и решению которого они дали клятву покориться. Тот начал придумывать способы к их примирению и надумал нечто удивительное. Приказал он вырыть тело их отца и повесить на дереве, потом призвал трех братьев и сказал им: «Тот, кто из вас выстрелит из лука в это мертвое тело и кто крепче в него ударит, тот и пусть будет царем». Первый сын взял лук, натянул стрелу, наметил и выстрелил, а потом и другой. Не видите ли в этом неблагодарности, бесчеловечия, жестокости таких сыновей? Но вот пришел и третий сын, взял и приготовил стрелу; но видя, во что ему придется стрелять, исполнился трепетом и, опустив лук из рук своих, сказал: «Я не желаю таким способом стать царем; я лучше откажусь от царства, чем пущу стрелу в тело отца моего». Теперь что же сделал судья? Он именно этого третьего сына и избрал царем.
Вот это же я хотел бы сделать с неблагодарными, жестокосердыми, бесчеловечными детьми. То, что вы видите, есть мертвенные останки общего Отца нашего, умершего на древе крестном. Возьмитесь за стрелы, испустите их на Него, уязвите имя Его, прибавьте Ему ран, если еще осталось свободное место для них на теле Его. Увы! Здесь уже не два сына, а много находится стреляющих в Него. Чья это первая стрела, уязвляющая главу Его? Это стрела дьявольской гордости, стрела непокорного и ненаказанного тщеславия. Чья это другая, вонзающаяся в Его ребра? Это стрела памятозлобия и братоненавистничества. Чья третья, пробивающая Его руки? Она происходит от грабежа и обид. А это чьи многочисленные остальные стрелы, которые вонзились и облепили все пречистое тело Его? Это стрелы плотских грехов, кои содевают и мужчины, и женщины, и малые, и старые. А кто может исчислить тьмы других стрел греховных, падающих как град, стрел осуждения, всякого коварства, криводушия, злословия! Подойдите, подойдите, стреляйте, исполняйте ваше желание на бездыханном теле Отца вашего, придите вы, дети, в лютости и жестокости превосходящие зверей! Найдется ли кто имеющий сердце человеческое, любовь сыновнюю? Найдется ли кто, найдется ли такой, который пожалел бы Его? Не стал бы уязвлять? Найдется ли такой? Едва ли найдется… И где слышна такая неблагодарность. Чтобы сын уязвлял отца, да еще мертвого? А вот вы, христиане, снова распинаете Распятого…
О, душа нашего доброго Отца, Божественного распятого нашего Иисуса! Что ты на все это говоришь? «Отпусти им; не ведят бо что творят» (Лк. 23:34). Да, сладчайший Иисусе, отпусти им в сей час. Да будет дано всем прощение — может быть, хоть раз они усмотрят свой грех и исправятся. «Отпусти им!» Итак, да будет прощение, прощение! Но пусть же прекратятся стреляния, остановятся грехи, явятся знамения покаяния — хотя один вздох, одна слеза!
Сердце Иисуса моего, что ты говоришь? «Отче, отпусти им!» Сердце грешника, что ты отвечаешь? «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии си» (Лк. 23:42). Аминь.
Период третий
Слово в первую неделю поста. О смерти
«Глагола ему Филипп: прииди и виждь» (Ин.1:46)
Если вера в небесные догматы рождается более от слуха, чем от видения, то вера в земные явления рождается скорее от зрения, чем от слуха. «Прииди и виждь» — стоит только прийти и увидеть, чтобы уверовать. Но из всех явлений, в которые мы тем тверже веруем, чем яснее их видим, есть одно, в которое мы трудно верим, хотя и часто его видим. Мы живем в суетном мире, как бы в юдоли плачевной, где каждый день видим жалкий конец временной жизни и страшное владычество всеукрощающей пагубной смерти. Мы всегда и везде видим смерть, мы видим ее во всякое время, во все дни года и в каждый час дня. Видим ее на всех возрастах — на юности, старости и даже самом преддверии жизни; видим ее на каждом месте — на суше и на море, в скромных домах бедняков и роскошных чертогах богачей, в высоких дворцах царей и сильных мира. Вся эта вселенная, обиталище немногих живых, есть гроб бесчисленных мертвецов. Мы то и дело или умираем, или хороним мертвецов, так что или другие оплакивают нас, или мы — других. Мы ничего не видим так часто, как смерть, но и ни во что так же трудно не верим. Мы видим, как умирают другие, но не верим, что умрем и мы; мы признаем, что смертны, однако делаем то, что свойственно бессмертным. Итак, мы впадаем в двойное заблуждение, ибо, надеясь на бессмертие, живем в грехе и как грешники умираем, чтобы вечно мучиться. Двойная потеря — и надежды, которую мы теряем, и спасения, которого не приобретаем. Но, о суемудрый человек, «кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти» (Пс.81:49)? Ты родился, чтобы умереть. Одно только могло бы освободить тебя от смерти — если бы ты совсем не рождался. Если не веришь останкам, которые видишь, если не веришь могилам, на которые ступаешь, поверь тому, что я скажу тебе сегодня. «Прииди и виждь». Прииди, чтобы видеть две ужасные истины. Во–первых, нет ничего столь бесспорного, как смерть, — ты непременно когда–нибудь умрешь. Во–вторых, нет ничего столь неопределенного, как смерть, — ты не знаешь времени, когда умрешь. Горе мне, я должен умереть! О, какая ужасная вещь! Но я не знаю, когда умру, — это еще ужасней! Вникни получше в эти два обстоятельства, о христианин, и, следуя моему слову, со вниманием «прииди и виждь».
