Рудольф Штайнер - Мой жизненный путь
Эта жизнь открывалась мне и с другой стороны, правда, не столь интенсивно. И здесь обнаружилось, что всякая политика, если она не исходит от фон дер Хеллена, вызывает во мне противодействие.
В Веймаре проживал тогда некий д-р Генрих Френкель[123], свободомыслящий политик, приверженец Ойгена Рихтера. Я познакомился с ним. Это недолгое знакомство закончилось "недоразумением". Но я с удовольствием вспоминаю о нем. Этот в своем роде чрезвычайно достойный человек обладал энергичной политической волей и полагал, что с помощью добрых намерений и разумных взглядов можно вдохновить людей на прогрессивный путь в общественной жизни. Его жизнь состояла из непрерывной цепи разочарований. Я сожалею о том, что и мне пришлось доставить ему разочарование. В момент нашего знакомства он работал над брошюрой и хотел распространить ее в массы. Он считал своим долгом бороться против начинающегося тогда в Германии объединения крупной промышленности с сельским хозяйством, которое позднее, как он думал, привело бы к губительным последствиям. Брошюра эта называлась "Император, будь суров". Он хотел убедить круги, близкие к императору, что такое объединение вредоносно, однако его попытки оказались совершенно безуспешными. Он видел, что из той партии, к которой он принадлежал и для которой работал, невозможно черпать силы, которые могли бы стать основой для задуманного им дела.
В один прекрасный день его осенила мысль возродить венский "Дойче вохеншрифт", который я недолго редактировал в Вене несколько лет тому назад. С помощью этого журнала он собирался создать политическое течение, которое направило бы тогдашний "либерализм" к более национальной и духовно свободной деятельности. Он полагал, что вместе с ним и я мог бы работать в этом направлении, но это было невозможно. В восстановлении журнала я также отказался принимать участие. Форма, в которой я все это ему сообщил, привела к недоразумениям, разрушившим вскоре нашу дружбу.
Однако из этой дружбы возникло и нечто иное. У этого человека были очень милая жена и свояченица. Он ввел меня в свою семью, которая, в свою очередь, познакомила меня с другой семьей. И здесь произошли события, которые были словно отражением той замечательной взаимосвязи человеческих судеб, с которой я уже однажды встретился в Вене. Там я поддерживал близкие отношения с членами одной семьи, глава которой, все время оставаясь незримым, душевно-духовно стал так близок мне, что после его смерти я говорил о нем в надгробной речи как о самом лучшем друге. Благодаря его семье моей душе предстала истинная духовная сущность этого человека.
В подобные же отношения я вступил с главой семьи, с которой я познакомился благодаря свободомыслящему политику. Глава этой семьи умер незадолго до этого; вдова его была погружена в благочестивые мысли об умершем. Обстоятельства сложились так, что я покинул квартиру, которую занимал в Веймаре, и снял помещение в их доме. Это была библиотека покойного. Обладая многосторонними духовными интересами, он, как и глава той венской семьи, уклонялся от общения с людьми, жил в своем собственном "духовном мире", слывя в обычном мире "чудаком".
Я чувствовал, что как этот человек, так и тот другой, с которыми я не мог встретиться в физической жизни, проходят через мою судьбу как бы "за кулисами бытия". В Вене возникла тогда прекрасная связь между семьей того знакомого "незнакомца" и мной; а в Веймаре между этим "знакомцем", его семьей и мной возникло нечто более значительное.
Собираясь говорить об этих "незнакомых знакомцах", я отдаю себе отчет, что все сказанное мной будет сочтено большинством людей за нелепую фантазию. Ведь речь идет о моем сближении с этими человеческими душами в той области мира, в которой они пребывали, пройдя через врата смерти.
Каждый человек имеет внутреннее право вычеркнуть из круга своих интересов вопросы, касающиеся этой области; но совсем иное — смотреть на них только как на фантастические измышления. И тому, кто придерживается подобной точки зрения, я должен сказать, что источники такой душевной организации, исходя из которой можно с уверенностью говорить о духовном, я всегда искал в таких областях точных наук, как математика и аналитическая механика. Следовательно, при изложении последующего меня нельзя упрекнуть в легкомысленной болтовне, лишенной всякой ответственности за сказанное.
Силы духовного созерцания, которые я нес тогда в душе, сделали для меня возможным более тесное общение с обеими душами после их земной смерти. Они не были похожи на других умерших, которые после земной смерти живут сначала жизнью, которая по своему содержанию тесно связана с земной и лишь постепенно становится похожей на ту, какую переживает человек в чисто духовном мире, где проходит его бытие до следующей земной жизни.
Оба "незнакомых знакомца" основательно изучили идеи материалистической эпохи. Они на понятийном уровне проработали в себе естественнонаучный образ мышления. Мой веймарский "знакомый" хорошо знал Бильрота[124] и подобных ему мыслителей-естественников. От духовного же мировоззрения во время своей земной жизни они были далеки. Каждый из них отклонил бы любое встретившееся ему духовное воззрение, потому что "естественнонаучное мышление" было для них результатом фактов, соответствующих характеру привычного для той эпохи образа мышления.
Однако эта связь с материализмом эпохи касалась только мира идей этих личностей. В жизни они не усвоили себе привычек, вытекавших из материализма их мышления и господствовавших у всех других людей. В мире они считались "чудаками", жизнь их облекалась в формы более простые, чем было тогда принято, и не совсем соответствовала их имущественному положению. И поэтому в духовный мир они перенесли не то, что могла бы дать их духовным индивидуальностям связь с материалистическими волевыми ценностями, а только то, что насадили в эти индивидуальности материалистические мыслительные ценности. Все, что происходило в их душах, большей частью относится, конечно, к области подсознательного. И теперь я мог видеть, что эти материалистические мыслительные ценности вовсе не делают человека после смерти чуждым божественно-духовному миру; отчуждение наступает только благодаря материалистическим волевым ценностям. Душа, ставшая близкой мне в Вене, как и душа, с которой я познакомился духовно в Веймаре, после смерти стали чудесно сияющими духовными образами, душевное содержание которых было исполнено образами духовных существ, лежащих в основе мира. И знакомство их с идеями, благодаря которым они точнее мыслили материальное во время своей последней земной жизни, привело к тому, что и после смерти они смогли развить отношение к миру, основанное на верном суждении. Этого не могло бы произойти, если бы эти идеи оставались для них чуждыми.
В качестве этих двух душ на путь моей судьбы вступили существа, благодаря которым мне раскрылось непосредственно из духовного мира значение естественнонаучного образа мышления. Я мог видеть, что этот образ мышления сам по себе не уводит от духовного воззрения. У этих личностей это случилось по той причине, что во время земной жизни они не нашли возможности возвысить естественнонаучное мышление до той сферы, где начинается духовное переживание. После смерти они выполнили это наисовершеннейшим образом. Я видел, что этого можно достичь также и в земной жизни, если проявить необходимое внутреннее мужество и силу. Благодаря сопереживанию, имеющему в духовном мире высокую значимость, я видел также, что человечество должно развить в себе естественнонаучный образ мышления. Прежний образ мышления мог связать человеческую душу с духом сверхчувственного мира; он мог привести человека — если тот вообще достигал самопознания (основы всякого познания), — к тому, что человек осознавал себя как отображение или как члена божественно-духовного мира; но он не мог привести к тому, чтобы человек ощущал себя самостоятельным, замкнутым в себе существом. Поэтому необходимо было сделать шаг к постижению мира идей, который возжигается не от самого духа, а получает импульсы из материального, которое духовно, но идет не от духа.
Побуждение к такому миру идей человек может найти не в духовном мире, в котором он живет после смерти до следующего нового рождения, но лишь в земном бытии, потому что только здесь перед ним предстает материальная форма бытия.
На примере этих двух человеческих душ я мог пережить, что приобретает человек для всей своей жизни в целом (в том числе и духовной, после смерти) благодаря сращению с естественнонаучным образом мышления. Но я смог также увидеть, что другие, подпавшие в земной жизни под влияние волевых последствий естественнонаучного образа мышления, отдалились от духовного мира и пришли к такой жизни, которая при наличии естественнонаучного образа мышления выявляет, так сказать, человека в его человечности менее, чем это произошло бы без него.
