Романо Гвардини - Господь
С Законом произошла загадочная история: после царствия Соломона о нем забыли - он, можно сказать был утерян. Лишь значительно позже, в седьмом столетии, при царе Иосии, текст Закона был вновь найден и заново оглашен (4 Царств 22.10 слл.). С того времени он сохранялся в сознании народа, изучался, трактовался, охранялся, был разработан этический кодекс верности Закону. С того времени Закон действительно стал инструментом народного образования. То, что Израиль пронес через тогдашний мир веру в Единого Бога, было чудом - но оно было бы невозможным без того воспитания, которое дал Израилю Закон. Нравственность углубилась. Те чистосердечные, тихие, прямодушные образы, что встречаются нам в Новом Завете - люди, прошедшие школу закона.
Но одновременно произошло странное превращение. Закон должен был сделать народ достоянием Бо-жиим, каждой заповедью привязывая народ к Богу; однако, на деле народ сам завладел Законом, превратив его в фундамент своего земного существования. Законом он обосновывал свои притязания на величие и главенство в мире, ссылаясь при этом на Бога и Его обетование. Ревность о Законе, присущая священникам и книжникам, противоречила свободной воле Бо-жией, которая, находя себе выражение в книгах пророков, определяла ход истории. Но представлявшие закон встали на ее пути. Они пытались направить ее в нужную им сторону до тех пор, пока не рухнули обе империи, народ не был изгнан и - после непродолжительного периода обновления при Маккавеях - политическая власть не потерпела окончательный крах. Тогда замолчали и пророки. С человеческой точки зрения победили представлявшие Закон. Они провозгласили, что Бог и Его воля - гарантии торжества на рода в Законе. Чем явственнее происходил распад мирской власти, тем сильнее возрастала их гордость, тем фанатичнее становилась их надежда. Этим они противопоставили себя римской власти, греческой культуре, азиатским соблазнам - но также и Христу. Завет, зиждущийся на вере и милости, требующий верности за верность, преданности сердца за милость Божию, превратился, таким образом, в нотариально заверенный договор со статьей о правах и притязаниях.
К этому присовокупилось и лицемерие, о котором Иисус говорит с такой непримиримостью: снаружи -всяческое прилежание, внутри - жестокость сердца. Снаружи - верность Закону, внутри - грех, но грех неосознанный, без сокрушения о нем и без жажды искупления (Мф 15.7, 22.19, 23.13-35).
С такой настроенностью и был встречен Иисус. Его постоянно обвиняли в том, что Он, свободный Сын Божий, грешит против Закона. Он, дескать, нарушает Закон, ломает традицию, неуважительно относится к Храму, предает народ, ставит под сомнение обетование Божие. Повсюду слово Его, несущее в себе Божию свободу, наталкивалось на отвердевшие понятия. Повсюду Его любовь натыкалась на непроницаемую броню. Он, глаголавший в полноте сердца, которое заключало в себе все глубины творения и всю мощь любви Божией, был со всех сторон окружен профессиональными законниками, блюстителями и шпионами, чье коварство имело подспорьем всю остроту рассудка и упорство воли. О том, какое страшное искажение Божественного образа произошло тогда, могут дать представление слова, сказанные фарисеями верховному судье, римскому наместнику Пилату, в ответ на его, проистекавшее из естественного чувства справедливости, замечание, что он-де не видит вины в осужденном: «Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть» (Ин 19.6-7). Богом данный Закон искажен столь дьявольским образом, что Сын Божий должен умереть по нему! Это тот самый «закон», что дал толчок невероятным переживаниям Павла, любившего его всей душой и ревновавшего о нем (Де-ян 9.3-9). Впервые мы встречаемся с Павлом в тот момент, когда он берет на себя ответственность за побие-ние камнями Стефана (Деян 7.58) и добивается полно* мочий, которые позволят ему и в Дамаске истреблять врагов Закона (Деян 9.2). Во имя Закона он ополчался и против себя самого. Мы чувствуем, как он мучил себя, порабощал себя закону, чтобы исполнить его и этим обрести спасение.
Видя, что ему это не удается, он становился все неистовее - пока, наконец, ему не встретился Христос на пути в Дамаск: свет, сокрушивший и освободивший его одновременно (Деян 9.3-9). И вот он осознает, какое страшное искажение истины несет в себе фарисейство, обращающее в погибель человеку любое его устремление и усилие, осознает невозможность спастись собственными силами, путем исполнения Закона. И когда он отказывается от этого притязания, то освобождается от всего, что его обременяло. Ему открывается, что спасение можно обрести лишь верою, по милости Божией, и что лишь таким образом, обретая спасение, возможно достичь истинного самобытия. Так Павел стал борцом за христианскую свободу - против всего, что называется «закон». Выходит, что Закон упразднился? Прежний - несомненно. С пришествием Христа он утратил смысл, и Павел позаботился о том, чтобы он был исключен из нравственного кодекса христиан. Однако, существование «закона» и его блюстителей-•• «фарисеев» - оставалось возможным. Религиозное сознание, опирающееся на неискаженное учение и пользующееся авторитетной поддержкой, порождает опасность возникновения «ортодоксальности», то есть убежденности в том, что сохранение правой веры само по себе означает спасение. Во имя чистоты учения «ортодоксальность» подавляет совесть. Повсюду, где существуют четко установленные правила спасения, культ и общинная иерархия, существует и опасность распространения той мысли, что не уклоняться от подчинения им - уже святость перед Богом. Повсюду, где существует иерархия власти и чинов, традиции и права, существует и опасность того, что в самих авторитетах и в самом послушании начинают видеть Царство Божие. И как только начинают формулировать святости, проводя границу между правом и беззаконием, возникает опасность покушения на Божественную свободу, замораживания в кодексе прав того, что дается милостью Божией... Даже самая благородная мысль, проникая в человеческое сердце, способна породить в нем противоречивость, неправду и зло. Так это бывает и с тем, что дарует нам Бог. Упорядоченная вера и молитва, церковная иерархия и дисциплина, традиция и нравственность - все это, конечно, благо; но они могут породить и зло в человеческом сердце и человеческом разуме. Повсюду, где на вопросы о святой истине отвечают решительным «да» или «нет», где действует объективная форма культа, где имеется иерархия и признается авторитет, существует опасность торжества «закона» и «фарисейства», опасность подмены внутреннего внешним, опасность возникновения противоречия между образом мыслей и словом, опасность покушения на свободу Божию, когда основываются на том, что узаконено и закреплено юридически. За все это Христос и упрекает фарисеев. История Закона - великое предостережение. Святое, Божие превратили в орудие зла. И как только укрепляется вера в неопровержимое откровение, в установленный Богом положительный порядок бытия, это вновь становится возможным. Для верующего важно знать об этом - чтобы его, пребывающего во втором Завете, миновала судьба первого.
4. Иисус и язычники
Евангелист Матфей сообщает нам об исцелении слуги сотника: «Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его. Сотник же, отвечая, сказал: Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой; но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой. Ибо я и подвластный человек; но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: «пойди», и идет; и другому: «приди», и приходит; и слуге моему: «сделай то», и делает. Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры. Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов. И сказал Иисус сотнику: иди, и как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час» (8.5-13).
Цель наших размышлений не в том,чтобы сказать что-то «новое» об Иисусе, дать новое историческое пояснение или богословское учение. Речь идет не о чем-то новом, а о вечном. Мы хотим дать свободу нашему взору, чтобы лучше увидеть то, «что было от начала» (1Ин 1.1), и стремимся устранить все помехи: рутинные представления, непроверенные, но устоявшиеся критерии восприятия и оценки. Мы знаем, что дело в нас самих и нашем времени - ведь Его видят не чьи-либо, а наши собственные глаза, и мы воспринимаем Его, живя в наше время. Но тогда уж пусть все это будет действительно нашим, сегодняшним, а не бывшим, не чем-то привычным, рутинным. Свидетельство, к которому мы сейчас обратились, заставляет нас встрепенуться, рассеивает пелену привычного. Мы знаем Иисуса как Спасителя и Господа. Он для нас - если не задаваться вопросом, в какой мере и насколько в силу привычки - норма нашего религиозного бытия. И поэтому мы воспринимаем все происшедшее с Ним так, как будто иначе и быть не могло. Конечно, тут проявилась таинственная необходимость, о которой говорит Лука (24.26); и все же могло быть иначе, и непостижимо, что было именно так. Мы должны это чувствовать; лишь тогда оживает в нас образ Христа, когда мы открываем глаза и замираем, пораженные увиденным.
