Сергей Зеньковский - Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века
Примечания
[1] Донесение Родеса от 28 апреля 1652 г. См.: Родес И. Указ. соч. С. 106—107.
[2] Аввакум. Сочинения… С. 14, 245.
[3] Письма русских государей. С. 305; Материалы для истории раскола… Т. I. С. 158—159.
[4] Письмо царя Алексея Михайловича митр. Никону см.: Аполлос, архим.. Указ. соч. С. 16 прилож.
[5] Аввакум. Сочинения… С. 14.
[6] Там же.
[7] Соловьев С. М. Т. IX (1894). С. 1527—1531; Родес И. Указ. соч. С. 19—22; Шушерин И. Указ. соч. С. 17.
[8] Бороздин А. К. Протопоп Àввакум: Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке. СПб., 1898. С. 62; Àввакум. Сочинения… С. 459; Козловский И. П. Указ. соч. С. 16. Письма царя Алексея Михайловича к Никону см.: Письма русских государей… С. 151—153.
[9] Аполлос, архим. Указ. соч. С. 21—33; Н. А. А. Никон // ЧОИДР. 1848. № 5. С. 25
[10] Раlmеr W. Op. сit. V. III. P. 382—389; Письмо патриарха Никона патриарху Дионисию // ЗОРИСА. 1862. Т. II. С. 510 и cл.
[11] ЗОРИСА. 1862. Т. II. С. 510.
[12] Там же. С. 319; Гиббенет Н. А. Ук. соч. С. 8—10
[13] Аввакум. Сочинения… С. 245; Материалы для истории раскола… Т. VI. С. 197; Павел Алеппский. Указ. соч. Т. III. С. 147; Родес И. Указ. соч. (рапорт от 20 окт. 1652 года).
[14] Строев П. М. Дополнение к книгам гр. Ф. Толстого… № 89.
[15] Гиббенет Н. А. Ук. соч. С. 15
[16] Строев П. М. Списки иерархов… С. 1031.
[17] Аполлос, архим. Указ. соч. С. 16, 53; Н. А. А. Никон. С. 20—25.
[18] ААЭ. Т. IV. С. 71.
[19] Указ от 6 мая 1654 г. см.: ПСЗ. Т. I. С. 333.
[20] ААЭ. Т. IV. С. 88; Соловьев С. М. Т. VII (XIII). С. 89.
[21] ПСЗ. Т. I. С. 271.
[22] Отлично данную общую характеристику этой эпохи см.: Платонов С. Ф. Москва и Запад. С. 107. Донесение Эберса см.: Форстен. Сношения Швеции и России во второй половине XVII в. // ЖМНП. 1898. Т. II. С. 221.
[23] ПСЗ. Т. I. С. 273.
[24] Этот указ был смягчен уже в июле 1653 года. См.: Форстен. Указ. соч. С. 221—224.
[25] Там же. С. 221; Родес И. Указ. соч. С. 137; ЧОИДР. 1905. Т. IV. С. 71 (смесь).
[26] Родес И. Указ. соч. С. 79—81; Ученые записки института истории. 1929. Т. IV. С. 109—122.
[27] Павел Алеппский. Указ. соч. Т. III. С. 136.
[28] Очерки истории СССР. Т. 5 (Период феодализма. XVII век). С. 138.
[29] Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906. Кн. 3. Глава 33.
19. Мечты о православной империи
Мероприятия патриарха Никона по исправлению книг почти невозможно понять, не принимая во внимание его интерес к внешней политике Московской Руси и ко вселенскому православию. Уже неприязнь к иноверцам и Западу неизбежно приводила патриарха к вмешательству в международные отношения России. Неоднократно он старался направлять московскую дипломатию на защиту православия, выступая как вселенский покровитель единоверцев, находившихся под гнетом поляков, турок и шведов. Вовсе не московский узкий национализм, а глубокое чувство ответственности России за судьбы православных, живших за ее пределами, являлось стимулом его действий. В этом отношении он был далек от взглядов Филарета и большинства боголюбцев, которые интересовались судьбами только Московской Руси, последней сохранившей православие и оставшейся независимой христианской нации Востока, и наоборот, даже высказывали некоторое опасение перед иногда “шаткими” в вере православными Польши или Оттоманской империи. Взгляды Никона были гораздо ближе к убеждениям Бориса Годунова, который, еще будучи регентом, указывал на вселенскую роль Москвы в деле охранения всего православного мира, поддерживал восточных патриархов, а в 1590–х годах даже двинул русские войска для защиты православной Грузии от мусульман.
Теперь, в 1650–х годах, едва избранный патриархом, Никон в свою очередь старается влиять на русскую политику и направлять ее с целью покровительства и объединения всех православных. Даже такое политически нейтральное событие, как создание новой обители на Валдае, Никон стремится превратить в манифестацию вселенско–православной солидарности, посвящая свое любимое детище Иверской, т. е. Грузинской Божьей Матери. Это посвящение валдайского монастыря иконе Иверской Божьей Матери было связано с возобновлением тесных контактов с Грузией, сношения с которой восходили еще ко временам Андрея Боголюбского. В 1619 и 1623 годах грузины снова посылали в Россию новые посольства с просьбой о помощи, а в 1636 году, даже не запрашивая Москву, поставили свою страну под покровительство русского царя. Ввиду роста опасности со стороны турок и персов, дипломатические отношения с Россией делались все более и более интенсивными[30], а в 1650 году имеретинский царь Александр со своим двором и феодалами принес присягу на верность Алексею Михайловичу, объявив себя подданным русского царя[31]. Правда, эти связи с Грузией еще в течение следующего полутора века были довольно случайны и не шли дальше отдельных случаев помощи деньгами и войсками грузинским повелителям, а само “принятие подданства” имело более символический, чем практический характер, но тем не менее своим жестом Никон подчеркнул свой интерес к грузинской церкви и свое молитвенное общение с ней.
Гораздо более конкретный и исторически многозначительный характер имело выступление России в защиту православного населения Речи Посполитой, восставшего под водительством Богдана Хмельницкого. Усилия и уговоры патриарха Паисия и очарованного им Никона в конце концов увенчались успехом, и русское правительство после долгих колебаний решило помочь борьбе южно- и западноруссов против польско–католического владычества. Хмельницкий, которому были известны вселенско–православные увлечения Никона, непосредственно писал самому патриарху, прося его поддержать просьбы Украины об объединении с Москвой. Со своей стороны патриарх тоже в 1653 году поощрял Хмельницкого и отвечал, что “наше же пастырство о вашем благом намерении, хотении к пресветлому государю нашему, его царскому величеству, ходатайствовать и паки не перестает”[32].
Переписка гетмана с патриархом ясно показывает, что Хмельницкий ценил помощь Никона, а тот со своей стороны искренне поддерживал стремления Малой Руси стать под руку царя Руси Великой.
Решение московского правительства помочь Хмельницкому и принять в свое подданство восставшее русское население Польши было принято после долгих колебаний. До тех пор, пока бывший дядька царя Б. И. Морозов имел влияние на русскую политику, правительство с опасением смотрело на планы воссоединения Украины с Россией, которые неизбежно должны были привести к новой войне с Польшей. Возможно, что Б. И. Морозов был и под некоторым влиянием протопопа Ивана Неронова, который был принципиально против войны как нехристианского решения политических проблем[33]. Возможно также, что боголюбцев и Морозова пугала перспектива очутиться в одном государстве с подозрительными им с религиозной точки зрения южноруссами. Некоторые сторонники Неронова начинали даже коситься на нередко надменных и самоуверенных киевских монахов, начавших уже наводнять Москву, и поговаривали: “Старцы же киевляне всех укоряют и ни во что не ставят благочестивых протопопов Ивана [Неронова] и Стефана [Вонифатьева] и иных:…враки‑де они вракуют, и слушать у них нечего… про то ничего не знали [сами] чему учат”[34]. Когда Морозов сошел со сцены, положение переменилось. Никона и молодого царя такие разговоры не тревожили. Открытые патриархом Паисием перспективы всеправославной империи перевешивали опасения о грозившей опасности проникновения полуеретической заразы с Южной Руси. Да и настроения правительства и дворянства начали меняться после 1649 года, когда Хмельницкий безуспешно умолял царя о помощи и писал: “Мы Бога о том молим, чтобы ваше царское величество яко правдивый и православный государь нам царем и самодержцем был”[35]. Если Земский Собор 1649 года отказался от принятия Украины под русское покровительство и решил избежать войны с Польшей36, то в 1653 году надежды на соединение Малой и Белой Руси с Русью Московской уже перевешивали опасения консерваторов. К тому же казалось, что благоприятный момент для этого соединения может быть скоро упущен ввиду побед поляков над Хмельницким. Новый Земский Собор, собравшийся 1 января 1653 года, на котором Никон играл очень значительную роль, постановил принять Малую Русь под высокую руку царя Руси Великой и “за государя стояти против литовского [и польского] короля войну вести”[37]. Помощь южно- и западнорусским землям была наконец решена, и война с Польшей стала неизбежной.
Решение выступить в защиту православного населения Польши обратило глаза Никона и Алексея Михайловича дальше, на православный Восток, о котором им так много говорил патриарх Паисий и который, по словам Паисия, был готов отделиться от турок в случае войны Турции с Россией. Воссоединение всей Южной Руси с Русью Московской могло сделать Россию непосредственным соседом балканских провинций Турции, и Россия, в случае успеха, могла бы со своих границ сравнительно легко помочь православному населению Балкан. Паисий в течение пяти лет своего пребывания на Балканах, в Малой Руси и в Москве делал все что мог, чтобы способствовать такому положению и вел пропаганду в пользу России среди православных Турции. В своих надеждах освобождения русскими православного Востока от турецкого ига Паисий был далеко не один. Вселенский патриарх Иоанникий II, коринфский митрополит Иоасаф, конийский митрополит Иеремия, митрополит Гавриил из Навлаки и Арты, назаретский митрополит Гавриил, сербский патриарх Гавриил и многие другие иерархи Балкан и Ближнего Востока неоднократно уговаривали царя и Хмельницкого объединиться в одно сильное государство, которое могло бы освободить православное население Турции[38]. Со времени учреждения московского патриархата православный Восток привык видеть в России своего защитника и поэтому не удивительно, что слухи о выступлении России в пользу греков и югославян не переставали циркулировать в течение всего XVII века. Эти слухи стали особенно упорными во время восстания Хмельницкого, и после первых же успехов православных против католиков на Балканах начали говорить, что “Цареградом будет владеть великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович”[39]. Бывший константинопольский патриарх Афанасий Пантеллярий, приехавший в Москву вскоре после избрания Никона, прямо называл царя Алексея Михайловича “столпом твердым и утверждением веры, помощником в бедах, прибежищем нашим и освобождением”, а Никону говорил, что он, Никон, предназначен судьбою “освещати соборную апостольскую церковь, Софию премудрость Божию”, то есть, говоря проще, войти в Царьград и сделаться вселенским патриархом, вернув православию храм св. Софии[40].
