Сергей Иванов - БЛАЖЕННЫЕ ПОХАБЫ
Глава 8 ДРЕВНЕРУССКОЕ «ПОХАБСТВО»
О том, как распространялось юродство в сопредельные с Византией страны, данных почти нет. В грузинской церкви почитался некто Георгий Салос, но о нём абсолютно ничего не известно [CDXXVIII]. Кроме того, в одной грузинской хронике начала XIV в. единожды упомянут монах Гареджского монастыря Пимен Салос, который в царствование Димитрия Самопожертвователя (1125- 1154/1156 гг.) обратил в христианство лезгин [CDXXIX] - но миссионерство, пожалуй, нельзя назвать характерным юродским поведением.
Южные славяне должны были узнать о юродстве довольно рано, как в ходе интенсивных личных контактов с Империей, так и при переводе византийских сочинений. Здесь нужно сказать несколько слов о том, какими терминами славяне описывали юродство. В отличие от амхарского, грузинского или даже латинского языков, старославянский не только заимствовал греческое слово σαλός, но и создал свою собственную терминологию.
Видимо, самым старым было обозначение буй (буякъ, буявъ), которое употреблено в древнейшем кирилло-мефодиевском переводе Послания к Коринфянам (в последующих редакциях оно постепенно вытесняется словами оуродъ, оуродив, юродивый) [CDXXX]. Слово буй использовалось в прямом значении «глупый», но также и в терминологическим словосочетании «юродивый Христа ради» [CDXXXI], – как южными, так и восточными славянами, ср. в первой русской редакции жития Василия Нового (XII в.): «Иже оуродст'вомъ мдраго злобу победиши, ибо в соуетьном мире семъ боуи себе Ха ради сътворив'ше… посмехъ бывше…» [CDXXXII] Кроме того, древнерусский ареал имел свою специфику: здесь было в ходу слово, не пользовавшееся широким распространением у других славян, – похабь (от «хабити» – «портить»). Именно оно почти повсеместно стояло в протографе древнерусского перевода жития Андрея Юродивого, и лишь позднее в процессе переписывания и редактирования (в том числе сглаживания) текста было во многих местах заменено на оуродивъ (оуродъ). В целом, разумеется, эти два слова выступают как синонимы и взаимно заменяют друг друга в разных рукописях [CDXXXIII]. Заметим, кстати, что и μωρός и σαλός равно переводились и как «похаб», и как «оурод».
Однако именно слово оуродъ в конце концов стало наиболее употребительным обозначением специфического христианского подвига. Юродивый (по-древнеславянски -уродивши или просто урод [CDXXXIV]) - это по первому своему смыслу тот, кто «родился неправильно», будь то в физическом или умственном отношении. Это слово фигурирует в переводе Пандектов Антиоха (XI в.): «Мы оуроды Ха ради» (л. 56) [CDXXXV]; в переводах Синайского Патерика (XI в.): «зьряще же бе акы оуродъ» (л. 79об.; л. 145); Мстиславовом Евангелии (начало XII в.): «оца нашего Сумеона оуродиваа Ха ради» (л. 202а) [CDXXXVI]; Пандектов Никона Черногорца (славянская рукопись 1296 г.): «оуродъ себе створити» (л. 13; ср.: Пандекты XIV в., л. 28а) и т. д. [CDXXXVII] В XVII в. значения разделились [CDXXXVIII]: «урод» стало обозначением врожденного калеки, а «юрод» – безумца, в том числе и притворного.
Вышеприведенными терминами не исчерпывалась славянская синонимия юродства. В древнеболгарском переводе жития Симеона используются также кальки салос и екзих (σάλος και εξηχος), причём при первом вхождении σαλός глоссируется как «салосъ, сиречь оурод» [CDXXXIX]. В древнерусском переводе жития Андрея, где встречаются слова несмысленъ (несмыслъ), боголишь (боголишенъ, боголишивый), дважды употребляется и салос, а в одной переводческой глоссе сказано: «Где хощеть быти салос и езихос, иже есть похабъ и боголишь» [CDXL]. В русском языке слово салос сохранилось до позднего времени в качестве книжного (ср. ниже, с. 251).
Чуть в стороне от этого синонимического ряда стоит многофункциональное слово блаженный. Оно применялось и для замены общего греческого термина μακάριος [CDXLI], означавшего просто «святой» [CDXLII], и, более конкретно, для описания некоторых «тайных слуг Господа» (см. с. 51 сл.), например, Никиты Царьградского, хартулярия из одной византийской «душеполезной истории» (BHG 1322е), и, в-третьих, для обозначения ряда западных святых, вроде Иеронима и Августина (этот последний класс приравнивается к католическому статусу beatus). Но за пределами любых классификаций всё равно остаются некоторые святые, вроде «блаженной» княгини Ольги. Православная церковь не имеет твердого определения для этого статуса [CDXLIII]. Нас, конечно, интересует вопрос, почему стали называть «блаженными» юродивых, тем более, что среди множества определений это – единственное изначально позитивное. Нельзя исключить, что на «похабов» распространилось определение «тайных слуг». Существует также вероятность того, что «блаженными» юродивые стали в порядке аллюзии на начало Нагорной проповеди: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:3). Возможно, что это произошло из-за особенностей самого слова «благо»: своим христианским значением оно как бы «село» на языческое. «Благое» было оприходовано христианами именно потому, что оно передавало идею самого прекрасного, что мог вообразить себе язычник – всего вкусного и жирного, и хотя семантическое развитие пошло дальше, призвук старого значения остался. Позднее слово было переосмыслено уже в христианских категориях как нечто скоромное и, далее, попросту «неправильное», «антикультурное» и т. д. – отсюда и развиваются в славянских языках такие слова, как «благая (бешеная) собака», «благовать (заниматься чем-то предосудительным)», «кричать благим матом» и пр. Все эти значения не могут быть истолкованы как позднейшее отрицательное переосмысление юродства, а являются следами древнейшего семантического пласта [CDXLIV]. Если это так, значит, для двусмысленного подвига было выбрано слово, само обладавшее некоторым оттенком амбивалентности. Наконец, последняя гипотеза: в слове «блаженный» перемешались производные от двух разных корней, «благо» и «блазн». Последний имеет во всех славянских языках весьма богатую и разветвленную деривацию. Глагол blazniti в словенском значит «вести себя безрассудно, нести вздор, бредить, браниться, богохульствовать», в чешском «быть не в своём уме», в польском «делать посмешищем, компрометировать». Русское «блажить» значит не только «возносить, величать» (от корня «благо»), но и «дурить, проказить, сумасбродить, нести вздор, сходить с ума» и т. п. (от корня «блазн»). От этого корня происходят «блазенство» (шутовство, гаерство), «блажь», «соблазн». Нельзя не признать, что все вышеперечисленные значения весьма подходят юродивому. Быть может, по удивительной прихоти славянского языка в описании «похаба» удачно наложились друг на друга два значения, к которым и должен сводиться этот феномен.
Та популярность, которой пользовалось у болгар переводное греческое поучение Никона Черногорца (?) против юродства, свидетельствует, быть может, о том, что эта проблема была для них актуальной [CDXLV]. Переводились в Болгарии и другие византийские тексты, знакомившие читателя с юродской парадигмой – сохранившийся в незначительном количестве поздних списков [CDXLVI] славянский перевод жития Симеона Эмесского был явно сделан в X в. в Болгарии [CDXLVII], там же созданы, например, славянское житие Авраамия Кидунского [CDXLVIII]; легенда об Алексии Человеке Божьем; и рассказ о Виталии [CDXLIX] из жития Иоанна Милостивого. Однако собственной агиографии подобного рода у болгар так и не появилось.
Никита Хониат очень ярко описывает тех пророков, которые, собравшись в Тырновском храме св. Димитрия в 1185 г., подстрекали болгар к восстанию против византийского господства: «Множество всякого рода бесноватых (δαιμονολήτττων), с налитыми кровью… глазами и с распущенными волосами; во всём остальном они также точно копировали (και τάλλα ακριεώς διασώζονται) повадки людей, одержимых демонами… Эти сумасшедшие (οί παράφοροι), как бы в припадке падучей болезни, исступленно кричали» [CDL]. Хотя симуляция безумия здесь налицо, и осуществляется в христианском храме, она не может быть названа юродством в традиционном смысле слова, поскольку преследовала сугубо политические цели; кроме того, окружающие явно воспринимали этих пророков не как презренных маргиналов, а как страшноватых медиумов. В этом отношении описанные Хониатом прорицатели скорее напоминают некоторых русских «похабов» более позднего периода (см. с. 253, 286).
О юродивых в Болгарии имеется лишь одно, но довольно яркое свидетельство – середины XIV в. В житии Феодосия Тырновского рассказано о появлении в Тырнове двух еретиков-богомилов Кирилла Босоты и Лазаря. Если первый проповедовал своё учение, то второй «уродовати начеть и обхождааше нагъ до конца въсъ градъ, на срамных же оудохъ тикву ношааше [76], техъ покривание имоуще, страньнь и грозьнь позорь въсемь зрещиимь» [CDLI]. На Соборе 1350 г. еретики были осуждены и изгнаны из Болгарии. Хотя в приведенных строках даётся невероятно емкая характеристика «юродского» поведения, тем не менее этот случай нельзя признать чистым. Мы уже говорили о том, что настоящий юродивый – это верный сын Церкви, пусть даже в церкви он никогда не показывается. Его экстравагантность не воспринималась социумом как протест против существующих норм. Что до вышеописанных богомилов, то их вызывающее поведение и для них самих, и для окружающих было знаком их оппозиционности. И всё же Лазарь «юродствует», что может свидетельствовать о знакомстве обеих сторон конфликта с парадигматикой подобного поведения.
