Дмитрий Мережковский - Иисус Неизвестный
XVII
Между Марком и Лукою – Матфей. Видно, уже и по его свидетельству, откуда и куда все идет.
И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, и се отверзлись Ему небеса, и увидел Он Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. (Мт. 3, 16.)
Здесь точка опоры, на которой зиждется свидетельство, – еще внутри Иисуса, в том, что Он видит; и молнийный миг, прорыв из времени в вечность, двухмерность, двухмирность, в явлении Духа-Голубя, – все как будто еще уцелело. Но что уже не все, видно, по гласу с небес, обращенному не к одному Иисусу: «Ты – Сын Мой возлюбленный», а ко всем, или, по крайней мере, к двум – Крестителю и Крестнику: «Этот есть Сын Мой возлюбленный» (Мт. 3, 17.)
Центр тяжести, если еще не сдвинулся, то уже поколебался у Матфея, – вот-вот сдвинется от Марка к Луке – от мистерии к мифу.
XVIII
К первому свидетелю Марку-Петру, и здесь, как во многом другом, возвращается последний свидетель, Иоанн. Снова взлетает он, с божественной, как бы не своею, легкостью, к той лезвийно-узкой черте, где зияет умственно-чувственный, внутренне-внешний прорыв из времени в вечность, из трех измерений в четвертое.
И засвидетельствовал Иоанн (Креститель), говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубь, и пребывающего на Нем. (Ио. 1, 32.)
Но здесь уже свидетельство не самого Иисуса, а только Иоанна, и не в настоящем, а в прошлом: молнийный миг самого чуда – прорыва – для св. Иоанна или несказуем, или потерян, забыт.
XIX
Кроме наших четырех Евангелий, есть еще три свидетельства о Вифаварском чуде, столь же исторически-подлинных, и лишь немногим позднейших (на одно, два поколения); три не ложных, а утаенных Евангелия, «Воспоминания Апостолов», по глубокому слову Юстина. Все три говорят об одном, если не вовсе умолчанном, то почти никем, за две тысячи лет христианства, не услышанном – о крещенском явлении Света.
Свечением, φωτισμός, называется омовение сие (крещение), потому что разум познавших его просвещается (светится), —
помнит еще об этом явлении Света Юстин, может быть, потому, что сам, в языческой юности своей, посвящен был в мистерии, где хорошо знали и твердо помнили о том же явлении Света.[370] «Свечением», φωτισμός, называлось и то святейшее, что происходило в Елевзинских таинствах, после «сошествия в ад», katabasis, соответственного сошествию крестящегося в воду, где умирает ветхий и рождается новый Адам.[371]
«Свет» повторяется шесть раз в пяти стихах первой главы IV Евангелия, где говорится об Иоанне Крестителе: «жизнь – Свет человеков»; «Свет во тьме светит»; «Иоанн пришел свидетельствовать о Свете»; «он не был Свет, но послан был, чтобы свидетельствовать о Свете»; «был Свет Истинный». Можно сказать, что здесь, уже в самом Евангелии, совершается померкшее в наших слепых глазах, чудо Вифаварского Света – Елевзинского «свечения».
Савла, на пути в Дамаск, осиял тот же свет, «превосходящий – солнечный»; он от него ослеп, – прозрел Павел.
Тот же свет осияет и св. Терезу, незадолго до видения «Голубки в рыбьей чешуе», и скольких еще святых до нее и после: можно сказать, что первичный опыт святых и есть это явление Света.
«Блеск ослепляющий, белизна сладчайшая, – вспоминает Тереза так просто и опытно-точно, что надо быть ученым Смердяковым, чтобы не поверить, не увидеть, что это не „световая галлюцинация“, и что это действительно было. – Солнечный свет перед этим так темен, что и глаз на него открывать не хотелось бы. Разница между этими двумя светами такая же, как между прозрачнейшей, по хрусталю текущей, солнце отражающей, водой, и темнейшей, по темной земле, под темным небом, текущей. Да и вовсе не похож тот божественный свет на солнечный; естественным кажется только он один, а солнечный перед ним – искусственным. И так внезапно являет его Господь, что, если бы надо было только открыть глаза, чтобы увидеть его, мы не успели бы; но все равно, открыты ли глаза или закрыты, – если угодно Господу, чтобы мы его увидели… Я это знаю, по многим опытам.[372]
Первый опыт сделан был в Вифаваре и записан в тех трех, не вошедших в наши Евангелия, «Воспоминаниях Апостолов».
XX
Первое воспоминание в «Евангелии от Эбионитов», «Нищих Божиих», самых ранних учеников Господних:
Когда же крестился народ, то пришел также Иисус и крестился от Иоанна, и, когда выходил из воды, то отверзлись небеса, и увидел (Иисус) Духа Святого в образе голубки, нисходящей и входящей в Него.
И глас был с неба, глаголющий: Ты – Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение.
И еще. Я ныне (в день сей) родил Тебя.
И тотчас осиял то место Свет Великий.
Видя же его, Иоанн сказал Иисусу: кто Ты, Господи?
И снова глас был с неба к Нему (Иисусу): Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение.
И, пав Иоанн к ногам Его, сказал: мне надобно креститься от Тебя, Господи.
И запретил Ему (Иисус), и сказал: оставь, ибо так надлежит нам исполнить все.[373]
Второе воспоминание – в «Евангелии от Евреев», может быть, арамейском подлиннике или источнике нашего Матфея:
Когда же выходил (Иисус) из воды, то нисшел на Него весь источник Духа Святого, и почил на Нем.
И сказал Ему (Дух): Сын Мой, во всех пророках Я ожидал Тебя, да приидешь, и почию на Тебе; ибо Ты мир Мой, Ты Сын Мой единородный, царящий во веки веков.[374]
Хотя явление Света выпало из этого отрывка, но, что оно здесь было, можно заключить из того, что оно сохранилось, почерпнутое, вероятно, отсюда же, в двух очень древних, латинских кодексах Евангелия от Матфея, Vercellensis и Sangermanensis, как будто составители их поняли, вопреки Канону, что нельзя быть Крещению темным.
В первом кодексе:
Свет великий из воды озарил все окрест, так что все бывшие там устрашились.
То же почти, во втором:
великий свет заблистал из воды.[375]
Очень вероятно, что в уцелевшем отрывке Эбионитского Евангелия, «источник Духа» – огонь, нисходящий на Иисуса – падает с неба водопадом огненным.
Третье свидетельство, в Юстиновском отрывке из «Воспоминаний Апостолов», неизвестных нам Евангелий:
…Когда Иисус сходил в воду, то исшел огонь из Иордана;
когда же выходил, пал на Него Дух Святой, как голубка.[376]
XXI
Кто-то задул крещальную свечу перед ликом Господним в Церкви, в христианстве, в самом Евангелии, – к счастию, забыв это сделать в далеком и темном углу – в отреченных Церковью, ложных будто бы, «апокрифических». Евангелиях.
Воду поглощает огонь в огненном чуде Илии, на горе Кармиле, а здесь, в Крещении, огонь поглощается водой. Свет Крещения потух, и все христианство потемнело: воды его, темные, мертвые, в Мертвое море текут. Водным, слезным, сделалось крещение, – безогненным, безрадостным, и таким забвенным, что мы одинаково не помним, как родились и как крестились. Мертвые, уже не помним, что «жизнь была свет человеков» (Ио. 1, 4); слепые, уже не видим, что «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ио. 1, 5.)
XXII
Мог ли огнем Крестящий не креститься огнем? Этого одного достаточно, чтобы увидеть, что свидетельство не вошедших в Канон Евангелий о крещенском явлении Духа-Огня исторически-подлинно. След его, неизгладимый, как рубец от ожога, сохранился и в наших канонических Евангелиях – в противоречии двух чтений: позднейшего, у Луки и Матфея: «Дух сошел на Него», и первого, у Марка, по древнейшим, доканоническим кодексам: «Дух вошел в Него».[377] Если Дух нисходит «в телесном виде, как голубь», то непонятно и непредставимо, как в тело человека входит тело голубя. Вот почему первичное «в Него», заменено, «исправлено», позднейшим: «на Него». Но, если Дух есть Огонь, Молния, то совершенно понятно, или, по крайней мере, представимо, что огонь вошел в Иисуса.
Память о том, что Голубка – белая, сохранилась еще до IV–V века.[378] Трепетные блески несказанно-белого Света – то «рыбья чешуя», то «перья голубки», а сгущенного белого Света кристалл – молнийно солнечно-белая Рыба-Голубь.
Бог сказал в начале творения:
Да будет Свет: И стал Свет. (Быт. 1, 2.)
Свет явился в начале мира, и в середине, ровно в полдень, минута в минуту, с астрономической точностью, когда солнце вступило в равноденственную точку мира – знак Рыбы-Голубя, – явился тот же Свет.
Вот одна из двух потерянных тайн Крещения: Дух-Свет, а вот и другая.
