Паисий Святогорец - Слова I. С болью и любовью о современном человеке
— Геронда, я чувствую, что мое сердце жесткое, как камень. Что мне делать с моим жестокосердием?
— У тебя не жестокосердие, а "головосердие". Все твое сердце собралось в голове, и сейчас работает только она. Но у тебя еще есть возможность исправиться — сердце может вернуться на свое место.
— Каким образом?
— Каждый день читай по одному канону из Феотокариона[175]. Это самое лучшее лекарство для того, чтобы заработало сердце. Сердце у тебя есть, но его заслоняет рассудочность. Ты скопировала себе европейский типикон, европейский менталитет. Во всем ты стараешься быть формально безукоризненной. Будь ты сотрудницей какого-нибудь европейского светского учреждения, тебя всем ставили бы в пример. На работу приходишь минута в минуту, порученное дело выполняешь безукоризненно. Ты была бы для всех эталоном. Если ту же самую последовательность ты приложишь к духовной жизни, то будешь двигаться семимильными духовными шагами и быстро достигнешь рая. Но видишь ли, европейский дух со своей рассудочностью влечет человека не к Богу, а куда-нибудь на Луну. Сейчас ты ведешь себя, как в светском учреждении. Однако в духовной жизни все по-другому. Необходима простота. Веди себя просто и имей доверие Богу.
— Геронда, а как приобрести эту простоту?
— Просверлить надо твою головушку и вкачать в нее мозги времен давно минувших! Погрузи себя в простоту Отечников и Патериков, для того чтобы познать ту духовную науку, которая возводит душу ввысь и восстанавливает ее силы. Тогда и человек не будет болеть. Рассудочность мучает человека. Например, я говорю: "Надо сделать так" и делаю — потому что это надо сделать. То есть я делаю это не от сердца, а потому что мне подсказывает так рассудочность. И не только рассудочность, но и воспитанность говорит: "Надо уступить свое место другому". Однако этого не говорит сердце. Но если мое сердце взыграет и я уступлю свое место от любви, то это совсем другое дело. Тогда я почувствую радость.
В наших действиях не должно присутствовать нашего "я". Не надо искать покоя для самих себя. Это мешает приходу Христа. Надо стремиться к тому, что доставляет покой другому человеку. Действительный покой рождается от доставления покоя другому. Тогда в человеке почивает Бог, и сам человек перестает уже быть человеком, достигает обожения. В противном же случае работает один лишь рассудок и все остается плотским, человеческим.
Мирской "здравый смысл" утомляет рассудок и истощает телесные силы: он зажимает, ограничивает сердце, тогда как духовно здравый смысл сердце расширяет. Если разум используется разумно, то он может уязвить сердце и помочь ему. Когда ум уходит в сердце и становится его сотрудником, тогда каждое наше делание перестает быть просто рассудочным. Здравый смысл — это дар Божий. Однако этот здравый смысл нам нужно освятить.
— А у меня, Геронда, нет сердца...
— Есть у тебя сердце! Но как только твое сердце хочет что-нибудь сделать, твой рассудок зажимает ему рот. Постарайся приобрести сердечно здравый смысл, приобрести веру, любовь.
— А как я могу этого достичь?
— Для того чтобы потерять рассудок, начни вот с чего: босиком пройди по Салоникам маршем протеста! Пусть люди скажут, что ты свихнулась! Ты, милая, все хочешь рассчитать с математической точностью. Ты что — астроном? Чтобы ты смогла трудиться над собой, прекрати мыслить рационально.
— Геронда, чтение каких книг поможет мне освободиться от мирской рассудочности?
— Прежде всего читай Отечник, "Историю боголюбцев", "Эвергетинос"[176], то есть не теоретические, но практические книги, для того чтобы от простого отеческого духа святости ушла мирская рассудочность. А [уже] после этого начинай читать Авву Исаака — чтобы этого писателя, просвещенного Богом, ты по ошибке не приняла за философа.
Мирской здравый смысл искажает орган духовного чувства
Святые отцы на все смотрели духовным, божественным оком. Святоотеческие книги написаны Духом Божиим, и тем же Духом Божиим Святые Отцы истолковывали Священное Писание. Сейчас нечасто встретишь этот Дух Божий, и поэтому люди не понимают святоотеческие творения. Они смотрят на все оком мирским, они не вглядываются дальше, у них нет той широты, которую подают вера и любовь. Преподобный Арсений Великий[177] не менял воду, в которой замачивал пальмовые ветви, и она очень плохо пахла. Но где нам понять, что за дивный источник бил из этого чана с протухшей водой! "Ну уж этого-то я понять не могу!" — скажет кто-то. Говорящий так не хочет потерпеть и всмотреться в эту воду получше, чтобы увидеть, нет ли в ней чего-то еще, но отвергает ее, потому что не понимает.
Если вмешивается рассудочность, то человек не понимает ни Евангелия, ни Святых Отцов. Искажается орган духовного чувства, и человек, обесценивая своей рассудочностью и Евангелие, и Святых Отцов, доходит до того, что говорит: "Сколько же лет люди без проку мучают себя аскезой, постом, прочими лишениями!" Но говорить так — это хула. Как-то раз ко мне в каливу приехал один монах-келиот на машине. "Сынок, — говорю, — ну тебе-то зачем машина? Ведь она не приличествует твоему образу жизни!" — "Почему же, Геронда? — удивился он. — Разве в Евангелии не написано: "Стори́цею прии́мет и живо́т ве́чный насле́дит?"[178] — "Говоря "стори́цею прии́мет", — ответил я, — Евангелие имеет в виду то, что человеку необходимо. Но монаху, кроме этого, приличествует то, о чем говорит апостол Павел: "Яко ничто́же иму́ще, а вся́ содержа́ще"[179]. То есть у монаха нет ничего, но за его добродетель люди доверяют ему, и он может распоряжаться их богатством. Священное Писание не имеет в виду того, чтобы мы, монахи, собирали богатство сами!" Видите, какие ошибочные толкования может дать человек от рассудочности? Всегда знайте, что если человек не очистится, если к нему не придет божественное просвещение, то толкования, которые он будет давать, будут одной сплошной мутью.
Как-то раз меня спросили: "Почему Матерь Божия не сотворила чуда на острове Тинос и итальянцы взорвали крейсер "Элли" в день Успения[180]? Но, попустив это зло, Матерь Божия сотворила большее чудо. Взрыв "Элли" привел греков в негодование. Греки поняли, что для итальянцев нет ничего святого, и поэтому после с криками "Ура" они прогнали их со своей земли. А если бы итальянцы не совершили этого злодеяния, то, не понимая нечестия итальянцев, греки могли бы сказать: "Они ведь тоже народ верующий, они наши друзья". А сейчас приходят люди с рассудочным мышлением и говорят: "Что же Матерь Божия чуда-то не сделала, а?" Ну что им на это скажешь? А другие спрашивают: "Почему в Библии написано, что пламя Вавилонской печи, в которую бросили трех отроков, поднималось на сорок девять локтей? Линейкой его, что ли, померили?" Но сначала высота пламени поднималась на семь локтей. Потом в печь, не переставая, подбрасывали различные горючие вещества, чтобы она разожглась седмерицею. Семью семь — сорок девять, не так ли? А вот если бы тех, кто задает такие вопросы, самих бросили в эту печку? В этих людях виден рационализм, рассудочность, лишенная смысла, находящаяся совершенно вне реальности. Некоторые из нынешних богословов занимаются "проблемами", подобными той, что описана выше. Например, они задаются вопросом: "Что стало с бесами, которые вошли в стадо свиней и утонули в море[181]? Выжили они или захлебнулись?" Но значение имеет то, что эти бесы вышли из человека. Какое твое дело, что с ними стало потом! Смотри лучше за тем, чтобы тебе самому не стать бесноватым, и не ломай голову над тем, где находятся эти бесы сейчас.
— А некоторые, Геронда, пытаются увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом. Посредством этого здравого смысла они исследуют Евангелие и никак не могут в нем разобраться.
— Увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом невозможно. В основе Евангелия лежит любовь. В основе здравого смысла заложена выгода. В Евангелии написано: "Если кто-то принудит тебя идти одну версту, то иди две"[182]. Разве в этом виден здравый смысл? В этом, скорее, видно умопомрачение. Поэтому те, кто хочет увязать Евангелие со здравым смыслом, заходят в тупик. Например, есть различные общества, занимающиеся благотворительностью. Когда они узнают о том, что кто-то разорился, обнищал и имеет нужду в деньгах, то говорят: "Мы поможем этому человеку, но сперва убедимся в том, что он действительно нуждается". И вот два-три представителя от этого общества идут в дом к разорившемуся человеку, чтобы посмотреть, правда ли он испытывает нужду. Приходят и видят, к примеру, роскошно обставленную гостиную. Тогда они говорят: "Ну и ну, такие кресла, такая обстановка! Раз у него такая мебель, то никакой нужды он не испытывает". И оставляют человека без помощи. Однако они не понимают, что несчастному нечего есть. Не понимают, что если кто-то становится бедным, это не значит, что он в тот же час должен сменить свою одежду на нищенские лохмотья. И откуда нам знать, может быть, эта мебель стоит у него в доме с незапамятных времен, и он еще не успел ее продать? Или, может быть, кто-то, узнав о том, как нуждается его семья, подарил им эти кресла и стулья? Люди судят и рядят посредством рассудочности, здравого смысла, поэтому они запутываются, и Евангелие в их жизнь не входит. Люди смотрят на вещи поверхностно и поэтому истолковывают все на свой лад.
