Александр Мень - История религии (Том 6)
Все существа получают жизнь от Бога. Не должно ли это навести на размышления о тайнах Промысла? Здесь можно ощутить как бы предвосхищение слов Христовых: "Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна не упадет на землю без воли Отца вашего. Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц" (Мф 10, 29-31). Это значит: есть высший Промысел, хотя порой Он действует не так, как человек Его себе представляет.
Ягве указывает на двух исполинов - Бегемота и Левиафана, олицетворяющих хаос(9). Они суть твари и находятся в руке Божией. Может ли Иов покорить их силой? Если же этого не делает даже Всемогущий, значит, здесь есть некий сокровенный смысл. Все пути Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям.
По существу к этому сводится весь монолог Ягве. Но гораздо важнее для понимания книги реакция и ответ самого Иова на Богоявление. Он "кладет руку свою на уста", склоняется в смирении и благоговении. Почему? Разве не знал он и раньше, что Бог всемогущ? Разве не говорил, что пути Божий неисповедимы? Ведь он сам не один раз утверждал это, соглашаясь с друзьями.
Что же в таком случае внесло мир в его больную душу? Объяснение мы находим в последних словах Иова, обращенных к Богу:
ТОЛЬКО СЛУХОМ Я СЛЫШАЛ О ТЕБЕ,
НЫНЕ ЖЕ ГЛАЗА МОИ ВИДЯТ ТЕБЯ,
Сего ради отступаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле!
Иов 42,5-6
Можно думать, что это не только слова героя драмы, но и выражение сокровеннейшего опыта ее автора. Он вовсе не хотел дать очередную гипотезу о Боге. Его новое знание родилось из мистической ВСТРЕЧИ.
Как представитель ветхозаветного мира, он был в особом положении. Пантеисту греку или индийцу - Божество казалось ближе, ибо мыслилось пребывающим всюду. Но Иов не мог удовлетвориться лишь отблеском небесной Славы. Он хотел узреть Сущего лицом к лицу. Поэтому так остро ощущал он свою богооставленность. Быть может, он намеренно говорил с Богом столь дерзко, чтобы нарушить молчание Неба. Он вопил, упрекал, стучался в врата - и они распахнулись. Но то, что Иов постиг и увидел, он уже был не в состоянии рассказать.
В присутствии Господнем все вопросы отпали сами собой. Выразить эту тайну оказалось не под силу даже такому великому поэту, как автор Книги Иова. Творение его прекрасно именно этой недосказанностью и целомудрием. Он не предложил новой теодицеи, но обрел радостное смирение в единении с Самим Сущим.
Невольно хочется, чтобы на этом и опустилась завеса, но автор завершает свою книгу эпилогом, который после речей Ягве выглядит довольно неожиданным. Казалось бы, Иов, признавший правоту Сущего, должен быть изображен неправым. Однако мы видим, что ропот не лишил его праведности в очах Божиих. Напротив, друзья его, как выясняется, "говорили не так верно". И Иов приносит за них жертву. Это может означать только одно: Богу неугодна успокоенность человека перед лицом страдания и несовершенства. Протест Иова рожден справедливым чувством, ибо человек, примирившийся со злом, даже из благочестивых побуждении, подавляет в себе святую жажду добра и совершенства, которая есть признак его богоподобия.
Вторая тема эпилога - воздаяние. Мы видим Иова вновь счастливым и утешенным. Стало быть, не все в убеждениях его друзей было ложным. Хотя Иов выше их в своем взыскании Бога и правды, но и их взгляды не совсем бессмысленны. Воздаяние - не автоматический закон, но и не ложная идея.
Кроме того, как иначе мог показать автор благоволение Ягве к Своему "служителю"? Ведь он остановился лишь у преддверия нового Откровения, и ему не суждено было сделать следующего шага. Для него все продолжало еще решаться по эту сторону жизни. Следовательно, кончить книгу по-другому он не мог. Вознаграждение Иова - единственный доступный автору признак правоты страдальца. И в этом есть свой особенный смысл.
Не случайно люди с такой радостью и удовлетворением узнают о свершившемся возмездии, победе или награде. Это чувство коренится не в природном уровне человека, но есть законное требование его духа.
Книга Иова не отрицает Божией справедливости; она лишь показывает, что не все объясняется только воздаянием. В этом ее огромное значение в истории Ветхого Завета. Она была создана на том перевале мысли, где старое богословие переживало трагический кризис.
Но Израиль ожидало еще одно испытание. Он должен был переоценить свое укоренившееся отношение к земным благам. Ведь Иов, сидя на гноище, вспоминал о прошлом как о потерянном рае. А был ли то действительно рай, то есть высшее благо для человека?
Кроме того, люди могли утверждать, что судьба Иова - только частный случай. Не одни же страдальцы живут на свете!
Есть ведь немало и тех, кому всегда сопутствует благоденствие. Это ли не предел человеческих желаний?
И вот прежде, чем открылись иные духовные горизонты, Израилю предстояло познать всю тщету его земных иллюзий.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава двенадцатая
У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ
1. Известный французский библеист Альбер Желен подчеркивает, что этой концепцией о тесном единстве души (нефеш) и плоти (басар) Ветхий Завет близок к современному пониманию человека. Для платонизма единственной подлинной ценностью был дух, а плоть рассматривалась, в согласии с орфической традицией, как гроб или тюрьма. Христианство испытало на себе это влияние. Но в своей подлинной изначальности оно также мыслило человека единым и поэтому учило не столько о бессмертии души, сколько о воскресении мертвых. См.: А. Gelin.Тhе Concept of Man in the Bible. London, 1968, р. 13-15, а также нашу книгу "У врат Молчания", Приложения.
2 . О развитии идеи воздаяния в Ветхом Завете см . Е. Galbiat. А. Рiazzа.Mieux comprendre la Bible, 1956, p. 250-274; M. Buber.The Prophetic Faith. New York, 1960, p. 187 ff.
3. См., напр. , очерк М. Рижского (Проблема теодицеи в Ветхом Завете, с. 26), где эта мысль, однако, проводится с известной осторожностью.
4 .См.: W. Ваrret. Irrational Man. New York, 1962, р. 74 ff.
5. Слово Гоэл - от глагола гаал - означает в других книгах Библии того, кто защищает, мстит, избавляет и выкупает (напр., Втор 19, 6). В Септуагинте это место переведено так "Я знаю, что вечен Тот, Кто должен меня освободить и воскресить на земле кожу мою, терпящую все это". Латинский перевод (Вульгата) дает такой вариант "Я знаю, что Искупитель мой жив и что в последний день я воскресну на земле и снова облекусь моей кожей". Масоретский (еврейский) текст буквально может быть переведен так "И я знаю Заступник (защитник) мой жив и в конце над прахом (ал-афар, т. е. над "пепелищем", среди которого сидел Иов, - бтох-хаафар), встанет, и после (распадения?) кожи моей спадет это, и из плоти моей увижу Бога". Часть фразы, в которой упомянута кожа, остается неясной, возможно по вине переписчиков. Но общий смысл места, по-видимому, сводится к уверенности Иова, что он будет еще жив, когда узрит Бога. Упоминание о коже, быть может, связано с болезнью Иова. Есть и другое, но более спорное толкование. Иов надеется постигнуть пути Божии после смерти. См.: D. Ваrthelemy. Dieu et son image, 1963, р. 37.
6. Речи Элиу (в синодальном пер. Елиуй), о котором не говорится ни в прологе, ни в эпилоге (Иов 42, 7-9), отличаются по языку (в них больше арамеизмов) и стилю от других частей книги. Кроме того, они разбивают последовательность действия. Это привело библеистов к выводу, что Элиу вставной эпизод, добавленный позднее. См.: R. А. Масkensiе. Job. - JВС, I, р. 528,529.
7. Иов 3, 8; 7,12,9,13; 26,13. О смысле этих образов см. нашу книгу "Магизм и Единобожие".
8. Из христианских мыслителей нашего времени об этом ярче и проникновеннее других писал Н. Бердяев. По его словам, "таинственность свободы выражается в том, что она творит новую, лучшую жизнь и она же порождает зло, т. е. обладает способностью самоистребления. Свобода хочет бесконечной свободы, творческого полета в бесконечность, но она же может захотеть и рабства". (Н. Бердяев. Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1947, с. 139).
9. Прежние толкователи пытались поставить эти два создания в один ряд с животными, описанными в предыдущих стихах речи Ягве. Но там живые существа представлены реалистично, с полным знанием их облика и образа жизни. Бегемот же и Левиафан (в которых пытались увидеть гиппопотама и крокодила) образы, явно относящиеся к восточной мифологии (ср.: I Енох 60, 7, 8; 3 Езд 6, 49-52; Ап. Бар 29, 4; Бава-Батра, 74в). Они принадлежат к тому же разряду существ, что и дракон Рахав. Бегемот - это "начало (решит) путей Божиих" (40, 14), а Левиафан "царь над всеми сынами гордыни" (41, 26). Иными словами, здесь можно видеть некий собирательный образ твари, которая идет своими путями, не повинуясь Богу, но над которой Его власть по-прежнему сохраняется.
Глава тринадцатая
ЭККЛЕЗИАСТ
Иудея, ок. 350 г. до н.э.
Я за былую жажду тщетных благ
Казню себя, поняв в итоге,
Что радости мирские - краткий сон.
Ф. Петрарка
Если Книга Иова близка по духу к античным трагедиям, то Экклезиаст можно считать ветхозаветной параллелью к произведениям стоиков и эпикурейцев. Некоторые авторы даже думали, что эта книга, столь непохожая на другие части Библии, была создана под непосредственным греческим влиянием. На самом же деле Экклезиаст - чисто восточное творение, а сходство его идей с западной философией легко объяснить и без гипотезы прямого заимствования. Если уж говорить об источниках, которые питали воззрения автора книги, то их следует искать в сумрачной вавилонской мудрости (1).
