Вадим Рабинович - Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух
Всё в этом мире - в отдельности - уникально, само-значимо, и потому каждое есть всё. Но каждое приобщено в лестнице логико-дидактических приобщений-причащений к абсолютному Всему. Но и само светится этим абсолютом, просвечено, просквожено им как само по себе бесценное (самоценное). Странный и вместе с тем личный, обжитой, свойский мир. Мир личного действия и всеобщего, всезначимого смысла. Но, кажется, повторяюсь...
Научение учить складывается из словесно оформленных как бы дискурсий, но и как бы чуда, представленного как парадокс, осуществляющий божественное загадывание вещи-смысла, мира-смысла.
Но научить этому, кажется, нельзя. Зато соблазн научить велик. Именно поэтому этот урок надо было начать и закончить, дабы сделать его канонизированной вещью для учительско-ученических дел всех средневековых людей, но каждым в отдельности открываемой вновь и лично.
ЕЩЕ РАЗ ПОРАЗМЫСЛИМ над Уроком загадок, преподанным Алкуином Пипину:
"Пипин. Что такое буква?
Алкуин. Страж истории". И т. д.
Загадка, хотя и с ответом. Но ответ еще не делает загадку разгаданной. Загадочность текста остается... Идет научение правильному использованию слов. Но правила не закрепляются, потому что опираются не на познаваемые сущности в духе Нового времени, а на ассоциации образно-метафорического типа, ориентированные на загадочность. Разгаданность же многозначна, поливалентна. Слово не сводится к слову. Оно не тождественно и самому себе. Ибо слово говорит скорее о говорящем, чем о том, что это слово назначено сказать. Вокруг смысла... Загадочное слово Алкуина - всегда метафора-троп. А может быть, знак-символ? Едва ли. Оно - метонимично. Оно, это слово, отнюдь не о всеобщезначимом, а как раз об особенном - штучном, уникальном. И потому оно - лично живое слово; слово-жест. Этими словами никогда нельзя рассказать, что сие значит. Можно лишь озадачить: "буква - страж истории"... При этом озадачиваемость всенаправленна - оборачиваема. Еще раз: буква страж истории, но и страж истории - буква... Загадка как вопрос. Но и загадка как ответ. Взаимозамкнуто, циклично. Так?..
Если исследовательское Новое время взыскует сути-сущности вещи ли, понятия ли, либо хочет подвести это и то - две единичные отдельности - под нечто третье (видородовое экспериментальное обговаривание природы вещей) и лишь потом общеобразовательным образом рассказывает о том, что выяснено, вскрыто, найдено, то учительское средневековье учит иному: остановись и удивись перед тем и сем, этим и этим, этим и тем. Удивись и остановись! Ахни... Но, ахнув, приобщи то, что ни к чему в своей единственности не сводимо, к тому, что над всем и причина всего. Но и каждое - отдельно полнится, светится тем, что есть причина всего и каждого. В одном взгляде и то, и другое. Вновь спрошу: можно ли сему научиться? Если нельзя, то можно озадачить - не рассказать! Не рассказус, и даже не сказус; а казус - случай. Нечто, свалившееся с луны...
Мир, сложенный из таких вот уникальных и странных казусов, тоже предстает странно-уникальным, остраненным и в каком-то отношении отстраненным. Смысл этого мира как раз и следует заловить, как ту загадочную рыбу в ту загадочную сеть. В сеть загадок. Но сначала навести на него, высветить. Мир в его всеобщезначимых единственных частностях и есть смысл, божественный смысл мира. Перед каждой частностью следует остановиться как пред уникальным произведением Творца и постичь как всеобщезначимое. Сообразовать все эти частности во всецелое - всеобъемлющее и всеобъемлемое. Но не в индуктивной (снизу вверх) полноте и не в дедуктивной (сверху вниз) исчерпаемости. Так поступают ученые Нового времени. А в полноте божественного творения из ничего. Божественная всецелость вокруг ранимой, незащищенной отдельности. Всё - вокруг казуса, уходящего в ничто и потому предстающего Всем. (Вспомните усложненные формы Алкуиновой загадочности, венчающие "Словопрение...") "Волосы - одежда головы"; "человек - плод"... Это скорее образ вещи, ее метафорическое обличье, нежели знание о том, что она такое. Но именно такое знание устраивает средневекового человека. Почему?
Вышло так, что научить загадочности мира нельзя. Но что все-таки в результате? Может быть, искушение загадыванием мира - путь к этому результату?..
Как будто усредненная - для всех - учительская метода. Алкуин - учитель по преимуществу, для всех Каролингов, для всего королевского окружения, для всех интеллектуалов не только VIII, но и последующих веков. Усредненное учительство. Но то, что постигается, - отнюдь не усредненное. И тот, кто постигает, - тоже не усредненный. И то, и другое - индивидуально отмеченное. Место смысла жизни средневекового человека высветлилось в результате этого урока. Урок претендовал на всеобщность. И смысл тоже чаял быть для всех. А оказалось, что следует теперь проторить личные пути-тропы. Пути квадривиума. Тропы-иносказания.
Квадраты вычерчены для прорисовки неба по частям. Вычерчены и заголублены. А неба нет в этих клетках-квадратах. Но оно же и есть: слепяще голубое и беспредельно цельное - не на полотне, а за, вне и где-то там.
Святая вода меж пальцев.
Как бы безрезультативная школа, зато предельно демократическая, непривилегированная. Ученик и учитель равны. Пипин спрашивает, Алкуин отвечает. Равно и наоборот. Оба размышляют над парадоксами. Кто из них умней - не скажешь. Оба умные. Каждый из них менее всего Сократ из диалогов Платона. Только на таких вот, демократических, основаниях только и возможно научение слову - этому в высшей степени соборному делу европейских средних веков. Индивидуально-соборному делу.
Но утилитарность утилитарностью (правда, каждый новый раз для каждого нового каждого), а текст текстом. Было бы непростительной забывчивостью не сказать, что урок Алкуина не есть действительный урок VIII века. Это художественный текст. Безусловно и намеренно художественный. Но именно поэтому он в состоянии выговорить глубинные смыслы книжной реальности науки учить, отметившей эпоху Каролингов VIII-IX веков. Опять-таки художественно (то есть ремесленно, но и артистически-мастерски) сработанное уникальное слово о научении учить; слово, не совпадающее с исторической реальностью, хоть и сполна о ней свидетельствующее. И не только о ней, но и о нашей общеобразовательной реальности тоже.
Итак, Алкуиново научение - научение энтээровское...
ЕЩЕ ОДНА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНО ПОСТАВЛЕННАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ.
А для этого вновь послушаем Алкуиново словопрение. Один, совсем небольшой из него фрагмент.
"Пипин. Что такое язык?
Алкуин. Бич воздуха.
Пипин. Что такое воздух?
Алкуин. Хранитель жизни.
Пипин. Что такое жизнь?
Алкуин. Счастливым радость, несчастным горе, ожиданье смерти.
Пипин. Что такое смерть?
Алкуин. Неизбежный исход, неизвестный путь, живущих рыдание, завещаний исполнение, хищник человеков.
Пипин. Что такое человек?
Алкуин. Раб смерти, мимоидущий путник, гость в своем доме..." (№ 4-8).
Все это мы уже слышали - слушали, вслушивались.
Но... попробуем сделать вот что. Пусть те же в точности вопросы задает Пипин, как если бы он был экзаменатор на каком-нибудь собеседовании при приеме в какой-нибудь вуз, а отвечал бы Алкуин, как если бы он был абитуриент-медалист, прочитавший "всего энциклопедического словаря" "Советского энциклопедического словаря" 1980 года издания, например.
Что тогда бы получилось? А получилось бы вот что.
Пипин-экзаменатор. Что такое язык?
Алкуин-абитуриент. "Язык (анат.), мышечный вырост на дне ротовой полости у наземных позвоночных животных и человека";
"- естественный язык, важнейшее средство человеческого общения" ;
"- любая знаковая система..."
Пипин-экзаменатор. Что такое воздух?
Алкуин-абитуриент. "Воздух - смесь газов, из которых состоит атмосфера Земли..."
Пипин-экзаменатор. Что такое жизнь?
Алкуин-абитуриент. "Жизнь - одна из форм существования материи, закономерно возникающая при определенных условиях в процессе ее развития".
Пипин-экзаменатор. Что такое смерть?
Алкуин-абитуриент. "Смерть - прекращение жизнедеятельности организма, гибель его".
Пипин-экзаменатор. Что такое человек?
Алкуин-абитуриент. "Человек - высш. ступень живых организмов на Земле, субъект общественно-ист. деятельности и культуры".
Сравним эти две, разделенные двенадцатью столетиями, учительско-ученические ситуации.
Алкуин-абитуриент имеет надежную опору: знание "всех тех богатств, которые выработало человечество", а память его этими знаниями энциклопедически обогащена. Знание того, что спрашивает Пипин-экзаменатор, лишь потому знание, что: во-первых, причинно обусловлено знаниями смежных вещей; во-вторых, к ним сведено: язык сведен к общению и к знаковой системе; воздух - к смеси газов; смерть - к жизни (а жизнь, надо полагать, напротив, - к смерти, но также к материи и развитию); человек - ко всему вышеназванному, то есть к "общественно-ист. деятельности и культуре". Сведено - причинно обусловлено. И лишь потому это все и есть воспитывающе-научающее единое знание. Обо всем и на века, покуда новые успехи всесильной науки что-нибудь да не уточнят, оставив основу и метод в принципе теми же. Как будто целостное, связное знание.
