Николай Ведерников - Быть священником вчера и сегодня (сборник)

Чем это кончилось? Он стал голодать и дошел до полной нищеты. Только тогда он пришел в себя и вспомнил, что Отец, несмотря на то, что сын так поступил с ним, любит его. Это его и спасло. Сын решился, встал и пошел. Самое главное, что сын не просто осознал свое состояние и пришел в отчаяние: это была бы гибель. Сын раскаялся, то есть он почувствовал, что он неправ, что он плохо поступил. Но если бы он на этом остановился, то это никакой пользы ему не принесло; наоборот, ввело его в отчаяние, в полную погибель. Но он вспомнил об Отце, о его любви к нему. Вот тут проявляется разница между раскаянием и покаянием: покаяние начинается с поворота к Отцу. Он не отчаялся – наоборот, повернулся лицом к своему Отцу, поверив, что Отец его любит до сих пор, и есть надежда на эту любовь: если Он любит меня, то, конечно, и простит, и примет. Он повернулся лицом к Богу, принял решение, встал и пошел; вот в этом состоит покаяние.

Любовь Отца – это та правда, истина, которая его окрылила, как бы заставила принять решение. И он, раскаявшись в том, что сделал, пошел с верой в любовь Отца и готовил свою Исповедь, исповедь покаянную: я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих (Лк. 15, 18—19). Отец ведь ждал его; он вышел к нему навстречу. Увидел, что идет сын, оборванный, нищий, в лохмотьях, но его сын. Отец сжалился, пал к нему на шею, целовал его; вот это любовь Божия, вот радость покаяния, радость возвращения. Отец в своей любви не лишил его сыновства; недостойный сын – да!; но не чужой, не раб, не работник.

Отец его принял; всё было забыто, всё прошлое зачеркнуто, абсолютно всё. Вот прощение; вот где правда. Отец не потребовал каких-то специальных извинений или обещаний; ничего не потребовал. Просто принял. Сын вернулся, был мертв – и ожил, пропадал – и нашелся. Того прошлого больше нет – наступила общая радость. Радость не в том, что сын обещал что-то такое в будущем, он ничего не обещал, а именно вернулся сам, сын возвратился. Вот в этом всё дело: раз ты вернулся, значит, будет уже всё совершенно по-другому, новая жизнь начинается.

Пастырь должен всегда помнить и внушать пасомым, что вот так будет с любым грешником, который кается. Каждого кающегося грешника священнику надо именно поддержать, радоваться о нем, что он пришел. Не требовать от него никаких специальных обещаний, а вот человек пришел – и пастырь верит, что он пришел прочно. Как в притче о блудном сыне: отцовская любовь всё покрыла. Так и Божия любовь: она всё покрывает; в ней истина. Вот так Господь принимает кающегося грешника. Покаяние – это возвращение к правде, к истине, от лжи, от иллюзии, от всего того, в чем он пребывал там, в дальней стране.

Епископ Антоний (Храповицкий) отмечал: «…притча о блудном сыне служит наглядным изображением того, что человек должен пережить сложный решительный нравственный переворот прежде, чем он будет в состоянии сказать в своей душе (самому себе) подобно блудному сыну: встану, пойду к отцу моему (Лк. 15, 18). Когда такой переворот уже совершится, задача пастыря по отношению к тому человеку исполнена наполовину, он его уже родил (см. 1 Кор. 4, 15; Флм. 1) и теперь должен относиться к нему, как пестун. Само собой разумеется, что одна внутренняя решимость человека не может быть увлекающим полетом к небу; человек должен бороться, искоренять и разорять дурное, созидать и насаждать доброе (см. Иер. 1, 10). Священник, своими уроками благодатной жизни помогающий человеку на пути нравственного совершенствования, тем довершает вторую половину своего пастырского долга» [329] . Так емко, в нескольких фразах, епископ Антоний указывает на то, в чем именно заключается пастырское воздействие на пасомых.

Свобода может быть только в Боге, когда человек живет вне Бога, он во лжи, в том, что несет в себе смерть, тление, гибель. Вот эта разница, которую надо почувствовать. Человек становится рабом греха, собственных страстей, этого «что хочу, то и делаю». Это совершенно другое состояние, он на крючке находится, он не может выбраться из этого своего лабиринта, хотя думает, что свободен. Любой алкоголик, наркоман, блудник или, скажем, чревоугодник находится в зависимости от своей страсти. Эта зависимость может доходить до клинических состояний, и вот это уже подлинно рабство: рабство греху.

Интеллигентный, вполне порядочный человек, атеист, который не имеет сильных страстей, хорошо работает, всеми уважаем, живет в иллюзии, поскольку не считает себя рабом греху. Можно уважать свободу такого человека, но у христианина совершенно другая платформа: вера в будущую жизнь и в то, что он несет ответственность перед Богом.

Неверующий человек находится в плену иллюзии. Он чувствует себя благополучным, он обычно хочет взять от жизни всё и сейчас, якобы в свободе. Для себя он как будто прав, для своего полностью неверующего сознания. Если он чувствует сейчас желание насладиться жизнью – то почему же ему не насладиться? А дальше его не будет вообще. Это особое сознание у человека. Но ведь у него в практике смерти не было, не было уничтожения, поэтому он не знает, что будет дальше, за гробом, если он действительно искренно верит в то, что после смерти – пустота. Он верит опять-таки в иллюзию, что за гробом ничего вообще нет. Это ведь тоже своего рода вера. Значит, если он так верит – пока его что-то не сдвинуло – он этой иллюзией и живет. И он как будто прав в том, что он свободен насладиться своими страстями, грехами, а дальше – он превращается в ничто. Он действительно может быть порядочным, потому что в нем жива совесть, которую он не сознает как голос Божий, а просто думает, что так надо сделать, иначе не могу, мои родители так делали, мои бабушки и дедушки, и я порядочный человек. Ему это как бы естественно – в бытовом смысле, в смысле чисто практическом. Он не может воровать, не может совершать какие-то пакостные поступки, потому что в душе у него есть сознание того, как надо делать. Но это опять-таки без веры в Бога – внешний момент, который не может принести пользы духовной, поскольку со смертью всё кончается; для него больше ничего нет, он умрет и превратится в ничто. У него совсем другие критерии: он не хочет ударить лицом в грязь перед другими людьми. Это тщеславие, чисто человеческое: «Я порядочный человек, как и многие порядочные люди, не позволю себе хамить, ругаться, поступать отвратительно». Но это его естественное состояние, основанное на происхождении, воспитании, он живет в интеллигентной, культурной среде. Неверующий отвечает перед судом человеческим, исходя из этого сообразует свое поведение, чтобы избежать проблем, обеспечить себе благополучную, даже, может быть, и роскошную жизнь, здесь, на земле.

Довольно часто извне христианская жизнь представляется в жестких рамках внешних послушаний и предписаний. Люди думают, что в христианстве нет свободы, что нельзя развернуться широко, и ищут свободу в другом. Это в каком-то смысле естественно, потому что в человеке есть стремление к свободе, и неважно верующий или неверующий, он свободен, это изначально заложено в нем. Только реализация человеческой свободы бывает разная. Неверующий стремится создать земной рай без Бога, таким образом употребить свою свободу. В сущности, идеология революции была построена на этом: свобода, равенство и братство – это же все христианские термины, но ложно понимаемые. Человек стремился освободиться, якобы уничтожить несвободу, только свободы никакой не получилось; известно, каков результат этой свободы, её плоды; она приводит только к большему порабощению.

Это такая свобода, которую искал блудный сын: он хотел свободы и думал, что свободен. Он почувствовал свободу в том, чтобы удовлетворять всем своим страстям и желаниям; его душа была раскрыта – широкая жизнь, широкие врата. Однако средства окончились, истощились и оказалось, что он пребывал полностью во лжи, вне Отца, Источника жизни, от Которого он отвернулся. Он почувствовал наконец духовный голод. Вот это его пробудило, он понял, что он нищ, у него ничего нет, но осталась память об Отце, о любви Отца, поэтому он и вернулся.

Так и всякий из нас, если он осознает, что Господь нас любит, он понимает, что подлинная христианская свобода заключается только в Боге, во Христе, Который сказал: Я есмь Истина (Ин. 14, 6). В Боге человек свободен, подлинно свободен, потому что он в Истине.

Ответственность христианина

Христианская ответственность – это ответственность в первую очередь за свои отношения с Богом. Она основана на любви к Богу и к себе самому в Боге. Речь не идет о любви эгоистической, но о любви к своему внутреннему, сокровенному сердца человеку (1 Пет. 3, 4), образу Божию, тому замыслу Божию, который есть у Бога о каждом человеке.

Осуществлять этот замысел так, как Бог о нас задумал, и не отклоняться – это задача, которая требует от нас определенной ответственности за свои поступки, слова и дела.