Иерей Геннадий Егоров - Священное Писание Ветхого Завета. Часть 1.

Сначала раввины занимались толкованием Писания. Но затем, в пятом веке, появляются масореты — хранители традиции. Чем они занимались? Стандартизировали текст Писания и разработали правила его хранения и переписывания, такие, чтобы технически невозможно было появление ошибок. Протестанты, а за ними и католики для толкования Писания изобрели тоже разные «научные» способы, но о подлинности и неповрежденности Писания спорят до сих пор. Напрашивается некая аналогия. Когда душа отделяется от тела, то его трудно сохранить. Нечто подобное имеет место и по отношению к Священному Писанию.

И, наконец, говоря о богодухновенности, не нужно забывать о том, что, как мы сейчас видели из прочитанных святоотеческих отрывков, Отцы, несомненно, имели в виду, что совершенно особое просвещающее действие Святого Духа имеет место, когда человек читает Священное Писание. Читая его, человек как бы входит в собеседование с Богом и тоже просвещается тем же самым Духом, под воздействием которого Писание было написано. И более того, понять, что написано, может только тот, кто причастен к действию Духа Святого, по внушению которого это все писалось — без этого уразуметь Писание невозможно.

Толкование по-гречески — экзегесис, или экзегеза. Самый простой способ объяснения или толкования Священного Писания — буквальный. Как написано, так и понимается. Буквальный смысл подразделяется иногда на два вида. Если речь идет о прошедших событиях, то это — толкование буквально-историческое; если речь идет о событиях грядущих, например, говорится, что такой-то город будет разрушен, то речь идет о буквально-пророческом смысле.

Однако буквальное толкование не всегда применимо. Почему? Как уже было выяснено, смысл Священного Писания не всегда лежит на поверхности. Есть места, которые буквально поняты быть не могут. Например, явление Бога Моисею на Синае, когда Бог ставит Моисея в расселину, покрывает его ладонью, потом Моисей видит «задняя Божия». С точки зрения того, что мы знаем о Боге, — это некая нелепость. Несомненно, что здесь есть иносказание, которое связано с тем, что наше мышление, наш язык не вполне годен для того, чтобы божественные тайны вот так просто могли быть переданы и поняты. И тогда применяется иносказательное, или аллегорическое толкование, когда буквальный смысл замещается смыслом духовным.

Такое толкование доступно только людям, просвещенным благодатью Святого Духа. Без этого оно становится просто плодом человеческих домыслов. Поэтому 19-м правилом Трулльского собора определено толковать Священное Писание только в согласии с писаниями отцов Церкви.

Духовное толкование может быть различным. Начиная с четвертого века традиционно выделяют три его типа. Первый тип носит то же название — аллегорическое толкование. Это догматическое толкование, касающееся вероучительных истин. По определению святителя Димитрия Ростовского, когда «под простыми речениями таится нечто приличное вере или Церкви, воюющей на земле».

Второй тип носит название тропологического от греческого «тропо» — нрав. Это толкование имеет целью раскрыть истины нравоучительные, относящиеся к духовной жизни.

И третий тип толкования — анагогия (от греч. «анаго» — возвожу). Анагогическое толкование открывает тайны грядущего Царства. По определению святителя Димитрия, это «нечто, приличное жизни вечной, ея же чаем, или Церкви, в вышних торжествующих, к нейже прейти желаем и надеемся».

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин таким образом иллюстрирует приведенные типы толкования. «Один и тот же Иерусалим можно понимать в четверояком смысле, — в историческом смысле он есть город Иудеев; в аллегорическом — есть церковь Христова; в анагогическом — есть город Бога небесный, который есть матерь всем нам; в тропологическом — есть душа человека, которую часто под этим именем Господь порицает или похваляет. Об этих четырех родах толкования апостол говорит так: "теперь, если я приду к вам, братия, и стану говорить на незнакомых языках, то какую принесу вам пользу, когда не изъяснюсь вам или откровением, или познанием, или пророчеством, или учением?" (1 Кор. 14:6). Откровение принадлежит к аллегории, по которой то, что содержит историческое повествование, объясняется в духовном смысле; … А познание, упоминаемое также апостолом, есть тропология, по которой все, что относится к деятельной рассудительности, что полезно или честно, мы различаем благоразумным исследованием, … Также пророчество, которое апостол поставил на третьем месте, означает анагогию, которая относится к невидимому и будущему, … А учение означает постой порядок изложения истории, в которой не содержится никакого более сокровенного смысла, кроме того, какой означается словами» [8].

В литературе вы можете встретить упоминание о типологическом (от греческого «типос» — прообраз) толковании. Что это такое? Это такое толкование, когда отдельные ветхозаветные лица или события истолковываются как прообразы лиц или событий новозаветной истории. Классический пример — это история патриарха Иосифа, в которой мы усматриваем пророчество об обстоятельствах служения Господа Иисуса Христа. Типологическое толкование, в отличие от аллегорического, всегда имеет характер пророческий и обращено к вере [9]. Так толкование Агари и Сарры как философии и богословия есть аллегория, а как синагоги и Церкви — типология.

В настоящее время многими исследователями Священного Писания аллегорическое (в широком смысле) толкование игнорируется, и на его место поставляется так называемая библейская критика. Под библейской критикой подразумевается такой подход к Священному Писанию, когда оно изучается и толкуется как обыкновенный литературно-исторический памятник. К тексту Священного Писания исследователь подходит со всем арсеналом исторических, археологических, лингвистических методов.

К сожалению, такой подход получает все более и более широкое распространение и среди православных библеистов. Некоторые из них прямо утверждают, что в наше время никакой другой экзегезы, кроме как библейско-критической, быть не может: ни один нормальный человек толковать Священное Писание так, как это делал святитель Василий Великий, уже не станет.

Откуда есть пошла библейская критика? Зарождение ее следует относить к XVI веку. У ее истоков стояли европейские гуманисты, нередко тяготевшие, как известно, к язычеству. Известно, что одним из стимулов к изучению древнееврейского языка стало желание познакомиться с каббалистикой. Еврейскому языку и способу комментария учились у раввинов. Постепенно библейская критика приобрела признание сначала у протестантов (и это естественно, так как, отвергнув остатки церковной традиции, они должны были создавать свою), а затем и у католиков. В конце XIX века среди православных также появились сторонники такого подхода к изучению Священного Писания. Однако из отравленного источника течет отравленный поток. Дело в том, что «подходят к Писанию не из Церкви, не от веры и духа, а извне, из чисто личной рассудочной области, с обычными внешней науке критическим приемами, имеющими в основе всех своих изысканий метод недоверия и сомнения. В этом и заключается коренная ложь. Писания даны только вере и любви Церкви, и только в ней и ее верными сынами могут быть истолковываемы» [10].

Описываемые методы, несомненно, несут на себе отпечаток мировоззрения своих творцов. В этом мы скоро убедимся. Не вдаваясь в подробности, постараюсь дать общее представление о библейской критике, почерпнутые именно у православных авторов.

Одним из решительных сторонников «современных» подходов был профессор А. В. Карташев. Поэтому здесь будут приведены выдержки из его актовой речи, посвященной ветхозаветной библейской критике. Он пытается дать ей догматическое обоснование: «Вот поскольку и святоотеческая мысль (здесь идет ссылка на Толкование книги пророка Исаии свт. Василием Великим) утвердила положение о полноте действия естественной человеческой психики и об отражении ее в самых писаниях священных авторов, постольку догматически оправданы и узаконены и те методологические операции над текстом и содержанием Библии, которые требуются научным знанием. Критическая работа тут уместна потому, что она прилагается к подлежащему ее ведению человеческому элементу: он здесь полностью дан. Дан, ибо Библия есть не только слово Божие, но и слово человеческое в их гармоническом сочетании, точнее — слово богочеловеческое. Наше обычное выражение «слово Божие» догматически бесспорно, но неполно, как и выражение «Иисус Христос — Бог» верно, но неполно; точнее: — Богочеловек. Стало быть, формула «Бог автор священных книг» должна звучать как монофизитский уклон в сторону от настоящего Халкидонского православия. Таким же уклоном было бы и исключительное держание за одно только выражение «слово Божие». С лозунгом: «слово богочеловеческое», мы утверждаемся на незыблемой скале Халкидонского догмата. Это чудесный ключ, открывающий путь к самым центральным спасительным тайнам нашей веры и в то же время это благословение на безгрешное построение в православии критического библейского знания. Конечно, рассуждаем мы здесь не по тожеству, а лишь по аналогии с христологическим догматом, ибо тут нет боговоплощения, здесь лишь сосуществование человеческого начала с божественным. Здесь без ереси уместны формулы антиохийского богословия: обитание Духа Божия в человеческой оболочке слова библейского, как в храме, без неслиянной и нераздельной ипостасности» [11].