Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет
Но последующие годы не прошли для меня даром. Жизнь — это время, данное нам для духовного роста, и Незримый Учитель успел преподать мне пару полезных вещей.
Я понял, что наша планета вовсе не бесцельно вращается в пространстве.
Возращался я к Сфинксу уже в более приподнятом настроении. И теперь (когда мы вместе сидели во тьме: он — простершись в своей лощине на краю Ливийской пустыни, а я — сидя перед ним, скрестив ноги, на песке) вновь принялся размышлять о загадочном предназначении этого колосса.
Всему миру Сфинкс известен по фотографиям, и каждый мог бы без труда узнать его искалеченный образ. Единственное, чего не знает мир, это зачем и когда он был вырезан из гигантской глыбы плотного известняка, возвышавшейся среди пустыни, и чьи руки превратили ту одиноко стоявшую скалу в статую столь гигантских размеров.
Археология молчит, потупив взор, чтобы не показать своего стыда, ибо ей пришлось отказаться от всех своих прежних предположений, еще совсем недавно подававшихся под видом доказанных теорий. Она не называет более никаких определенных имен и даже не пытается предложить какую-либо точную дату. Создание Сфинкса уже не связывается ею ни с фараоном Хафра, ни с фараоном Хуфу, ибо ученые наконец-то поняли, что обнаруженные на нем надписи свидетельствуют всего лишь о том, что статуя уже существовала во времена их правления.
После Восемнадцатой династии практически ни в одном из обнаруженных папирусов уже не упоминается о существовании Сфинкса, тогда как до Четвертой династии он тоже не упомянут ни в одной известной наскальной надписи.
Археологи, пытаясь отыскать какие-либо древние повреждения, обнаружили надпись, гласящую, что Сфинкс является монументом, история создания которого теряется во мгле веков, и что его открыли вновь совершенно случайно после того, как он был полностью забыт и поглощен песками пустыни. Эта надпись относится к периоду Четвертой династии фараонов, правившей Египтом почти шесть тысяч лет назад. Но даже этим древним царям Сфинкс уже казался необычайно древним.
Вместе с ночью приходит сон, но я час за часом решительно отгонял его прочь. И все же настал момент, когда мои веки начали опускаться в безвольном протесте и разум мой стал погружаться в дремоту. Две силы боролись теперь за власть надо мной: первая из них была страстным желанием провести ночь, бодрствуя и глядя на мир вместе со Сфинксом; а вторая — все более растущей готовностью уступить желанию собственной мысли и плоти подчиниться успокаивающим и усыпляющим ласкам окружавшей меня темноты. Наконец, мне удалось примирить их между собой, и я, в соответствии с достигнутым соглашением, остался сидеть, полузакрыв глаза, так что они стали похожи на две узкие, почти ничего не видящие щелочки, и погрузив свой разум в полудре-мотное состояние, в котором мысли мои были сосредоточены исключительно на галерее ярких красок, порожденных моим мысленным взором.
Некоторое время я провел в безмятежном полусонном состоянии, наступающем всякий раз, когда мысли замедляют свой быстрый полет и успокаиваются. Не знаю, как долго я пребывал в такой полудреме, но вдруг мои цветные грезы исчезли и передо мной вновь возникла огромная открытая долина. Она была залита тем таинственным серебряным светом, которым способна украсить ночной пейзаж только полная Луна.
А вокруг меня сновали сонмища темных фигур: некоторые несли на головах нагруженные корзины, прочие двигались вверх и вниз по скрепленным шестами строительным лесам, выстроенным вокруг огромной скалы. Некоторые из этих людей были явно иностранцами: они отдавали приказания рабочим и внимательно следили за тем, чтобы работавшие на скале молотками и резцами люди не отступали от намеченного плана. Воздух звенел от звуков их ритмичных ударов.
Лица у всех этих людей были вытянуты и суровы, кожа — красно-коричневого или серовато-жел-того цвета, а верхние губы — заметно больше нижних.
И когда их работа была закончена, о чудо! — одиноко возвышавшаяся среди пустыни скала превратилась в огромную человеческую голову, сидящую на гигантском львином теле. А вся фигура оказалась лежащей на дне искусственно устроенной в скальном грунте обширной ложбины, куда можно было спуститься по крутым и широким ступеням. Поверх причудливой прически, края которой были убраны за уши Сфинкса, был установлен огромный диск из чистого золота.
Сфинкс!
Люди вдруг исчезли, и долина опустела, как заброшенная могила. И тут я увидел море, воды которого охватили все, что находилось слева от меня, до самого горизонта. Расстояние до берега на взгляд было не больше лиги. Воцарилась зловещая тишина, которой, впрочем, я вовсе не замечал, пока из самых недр океана до меня не донесся какой-то рокочущий звук. Земля затряслась и заволновалась подо мною, и огромный вал воды с оглушительным ревом вздыбился до самого неба и, с безудержной силой ринувшись к нам — ко мне и к Сфинксу, — поглотил нас обоих.
Потоп!
Наступила тишина, длившаяся не то минуту, не то несколько тысячелетий, — я не знаю. И вновь я сидел у ног великой статуи. Я огляделся, моря нигде не было. Вместо него вокруг раскинулось полузасохшее болото, на фоне которого выделялись большие белые пятна высыхающих на Солнце солончаков. Солнце немилосердно палило землю, и солончаки становились все больше и многочисленнее. Так же безжалостно уничтожало Солнце и последние островки жизни, тянувшиеся вслед за отступающей болотной влагой, пока не превратило все вокруг в сухой, сыпучий, бледно-желтого от жары цвета песок.
Пустыня!
А Сфинкс все также смотрел вдаль. Его толстые исполинские неподвижные губы, казалось, готовы были расплыться в улыбке. Должно быть, его вполне устраивало это уединенное существование. Как удачно вписывалась его одинокая фигура в окружавший его унылый ландшафт! Если бы дух одиночества решил воплотиться в какой-нибудь земной инкарнации, вряд ли он нашел бы для себя что-то более подходящее, чем этот флегматичный колосс.
И так продолжалось до тех пор, пока к берегу реки не пристала, наконец, небольшая флотилия утлых суденышек, из которых вышла группа людей, неспешно направившихся затем прямо к нему. Увидев его, люди пали ниц и начали возносить благодарственные молитвы.
С этого дня покой Сфинкса был нарушен. Совсем неподалеку, на низком берегу реки, появились человеческие жилища. И цари со священниками приходили к нему, чтобы отдать дань уважения тому, кто сам был одиноким царем пустыни.
С их появлением видение мое исчезло, погасло, как огонек лампады, когда в ней кончается масло.
Страж пустыни
Когда я повернул голову влево — туда, где в моем видении было море, взбунтовавшееся, подобно злобному чудовищу, и, казалось, поглотившее весь мир — небо по-прежнему было усыпано звездами, молодая Луна все также игриво улыбалась нам обоим, и преображенный, величественный Сфинкс продолжал купаться в потоке ее серебряного света.
Летучая мышь, должно быть, ошибочно принявшая мое неподвижное тело за часть ландшафта, захлопала крыльями над самой моей головой и улетела прочь, заставив меня слегка содрогнуться от отвращения. Вероятно, она прячется в дневное время в одной из вскрытых подземных гробниц.
И я подумал о безбрежном океане песка, чьи волны охватывают все три миллиона квадратных миль пустыни Сахары и ни на минуту не прекращают своего медлительного бега, пока не достигнут длинной цепи голых известковых гор, вставших над пустыней подобно розовым стенам, чтобы оградить от нее Египет и по всей своей огромной протяженности защитить от ее испепеляющего дыхания долину Нила.
Кажется, что природа преднамеренно воздвигла эти Ливийские горы, дабы уберечь Египет от нашествия пустыни, впрочем, тоже являющейся ее порождением.
И опасность эта вполне реальна. Каждый год ранней весной ветры разрушительной силы — ужасный циклон Хамсин — объявляют войну всей Северной Африке и с чудовищным свистом проносятся по всему континенту от самого Атлантического побережья. Они летят подобно варварской армии, жаждущей добычи и победы, и вместе с ними несутся тучи песка и пыли.
Безжалостные песчинки, собираясь в крутящиеся вихри, разлетаются повсюду, так что вся земля оказывается покрытой золотистым саваном. И там, где их вторжение не встречает никакого сопротивления, они способны уничтожить жизнь на многие годы, превратить землю в настоящее кладбище, ибо они в состоянии похоронить под собой хижины, дома, дворцы, храмы и даже целые города. Вот почему желтый песок обладает верховной властью и с помощью своего всепобеждающего скипетра правит всей страной. Эти Хамсины порой достигают такой силы, что небо скрывается из глаз и невозможно определить, где находится Солнце.
