Рэймонд Франц - Кризис совести
Выступления толпы достигли кульминации в начале 1940–х годов. В городе Коннерсвилл (штат Индиана) я присутствовал при суде над двумя женщинами — членами организации; их обвиняли в подрывной деятельности («бунтовском заговоре») только потому, что они изучали публикации «Сторожевой башни» на занятиях домашней группы. Судебное разбирательство продолжалось пять дней, и в последний вечер судьи признали этих женщин виновными. Когда адвокат (Свидетель по имени Виктор Шмидт) и его жена выходили из здания суда, они подверглись преследованию толпы; их заставили идти пешком под проливным дождем до самой окраины города. По пути от ужаса происходящего у жены Шмидта внезапно началась менструация. В моей машине находился представитель Свидетелей (Джек Рейнбоу), которому еще раньше кто–то из толпы пригрозил смертью, если он вернется в «их город». На окраине города, увидев Шмидта и его жену, преследуемых толпой, я почувствовал, что должен рискнуть и попробовать посадить их в машину, — и мне это удалось. Другой Свидетель уже пробовал помочь им, но за свои усилия поплатился разбитым стеклом. Когда мы посадили их в машину, у жены Шмидта началась истерика, лицо ее мужа покрывали синяки и кровь от глубоких порезов в тех местах, где его, очевидно, ударили кастетом[14].
Непосредственная встреча с подобной грубой и жестокой нетерпимостью произвела большое впечатление на мое сознание. Я только сильнее убедился в правильности своего кути вместе с теми, кто, без сомнения, являлся истинными слугами Божьими.
Позднее, следуя тактике, рекомендованной советником Общества Сторожевая башня Хейденом Ковингтоном, большая группа, состоящая из 75 Свидетелей из Цинциннати (штат Огайо), в которой находились мои родители, две сестры и я, отправилась в Коннерсвилль, чтобы свидетельствовать там «блицкригом». Всех нас, мужчин, женщин и детей, за исключением одного, арестовали, поместили в разные тюрьмы и держали там в течение недели, пока нам не удалось освободиться под залог. Мне не было еще и двадцати лет, и я впервые испытал чувство, появляющееся, когда захлопывается тяжелая металлическая дверь, задвигаются засовы и понимаешь, что теперь ты лишен свободы идти, куда хочешь.
Через несколько месяцев я оказался в Индианаполисе (штат Индиана) на большом судебном процессе по поводу событий в Коннерсвилле. Туда же приехал из Бруклина в качестве эксперта от имени Общества мой дядя, Фред Франц, который работал в штаб–квартире Свидетелей с 1920 года и был близко знаком с судьей Рутерфордом. Местное собрание Свидетелей попросило его выступить у них в один из вечеров. В своей речи он заговорил о том. что многие считают, что работа Свидетелей приближается к завершению, что она почти закончена. Я был, мягко говоря, поражен, услышав, что мой дядя утверждает как раз противоположное; он говорил, что в Бруклине и не думают о закрытии организации, что «любой, желающий получать журнал «Сторожевая башня», не должен ограничиваться подпиской на шесть месяцев, а может подписаться на год или, по желанию, на два»!
Его выступление настолько противоречило утверждениям Президента Общества на ассамблее в Детройте, что у меня не было сомнений: дядя говорил от себя лично, а не представлял некое официально одобренное мнение Общества. Я даже подумывал подойти к нему и предупредить, что его высказывания могут дойти до Бруклина как нелояльные, подрывающие сложившееся ощущение чрезвычайной срочности. Я колебался, не зная, принять ли его замечания как верные, или отбросить их как результат независимого и несколько самоуверенного отношения к делу.
В том году вместе с напарником, молодым членом организации, я уехал в шахтерский район в Западной Вирджинии и Восточном Кентукки и обнаружил, что там с угрозой насилия приходилось сталкиваться почти ежедневно. Некоторые поселки состояли из длинных деревянных домов, расположенных рядами вдоль шоссе. Иногда, дойдя до последнего ряда домов, мы оглядывались назад и видели, что за нами бегут возбужденные мужчины и мальчишки и толпа все увеличивается.
В шахтерском поселке «Октавия Джей» в Кентукки нашу машину окружили сердитые шахтеры и велели нам «убираться из поселка и штата и обратно не возвращаться, если нам дорога жизнь». Наши попытки успокоить их вызвали еще больший гнев. Спустя несколько месяцев мы все–таки вернулись в этот поселок, но нам не удалось даже выйти из машины: в нас начали стрелять, за нами погнались, и нам пришлось долго кружить по горным дорогам, прежде чем мы смогли вернуться домой. Казалось, шахтерами двигало не столько патриотическое рвение, сколько религиозная нетерпимость. Наше убеждение, что буквального огненного адского мучения не существует (и мальчишки кричали нам вслед «Нету ада! Нету ада!»), в их глазах было таким же тяжким преступлением, как и наша антивоенная позиция.
Тогда подобная ограниченная нетерпимость ужасала меня. Я был счастлив принадлежать к организации, свободной от нее.
Настало лето 1941 года, и я оказался на другой ассамблее, проводимой в Сент–Луисе (штат Миссури). Я все еще помню толпу, собравшуюся вокруг, когда в большой машине на ассамблею приехал судья Рутерфорд с Хейденом Ковингтоном и вице–президентом Натаном Норром — они оба были крупного телосложения и стояли по бокам судьи, как телохранители. В последний день ассамблеи Рутерфорд попросил собрать всех детей от пяти до восемнадцати лет и усадил их перед платформой. Закончив подготовленную речь, он обратился к детям. Обычно суровый человек со строгим голосом, тогда Рутерфорд говорил почти с отеческой убедительностью и советовал этим детям не думать о создании семьи до возвращения Авраама, Исаака, Иакова и других верных мужчин и женщин древности, которые скоро воскреснут и помогут им выбрать спутников жизни. Каждому ребенку подарили новую книгу «Дети». В качестве средства для разъяснения сказанного, книга повествовала о вымышленной паре молодых Свидетелей, Джоне и Юнис, которые обручились, но решили отложить свадьбу до прихода Нового Порядка, который вскоре ожидали. В книге Джон говорит Юнис:
«Наша надежда в том, что через несколько лет мы поженимся, и, по благодати Божьей, у нас будут милые дети, которые станут честью для Господа. Мы повременим со свадьбой до тех пор, пока прочный мир не придет на Землю. Сейчас нам нельзя брать на себя еще одну ношу, мы должны быть свободными, готовыми служить Господу. Когда ТЕОКРАТИЯ полностью развернется, семья не будет обременительной»[15].
Тогда мне было 19 лет, но и сегодня, в 61 год, я помню те эмоции, странную смесь возбуждения и подавленности, которую вызвали во мне эти слова. Тогда подобные заявления, призывавшие принять решение и на неопределенное время отложить всякие мысли о женитьбе, беспокоили меня. Я, пожалуй, вполне мог оценить размышления молодых людей, которые готовятся принять католический сан. Конечно, вся сила предупреждений Президента Сторожевой башни была в том, что до прихода Армагеддона оставалось мало времени. Как позднее говорилось в журнале «Сторожевая башня» от 15 сентября 1941 года, описывавшем это событие:
«Получая подарок (книгу), проходившие дети прижимали его к себе не как игрушку для развлечения, но как данное Господом средство для более эффективной работы в оставшиеся до Армагеддона месяцы»[16].
Гораздо позже я узнал, что как раз в то время судья Рутерфорд умирал от рака. Уже много лет он жил отдельно от жены–инвалида, которая тоже была Свидетелем и жила в Калифорнии; его единственный сын, достигнув зрелого возраста, не выказал интереса к религии отца. Мой дядя, Фред Франц, говорил, что ухудшающееся состояние судьи вкупе с его сильной надеждой, что «конец» придет, когда он еще будет жив и сможет увидеть его, во многом было причиной заявлений, сделанных им в 1940 и 1941 годах. Я не раз думал, что если бы молодая пара в книге была настоящая, а не вымышленная, то их помолвка продолжалась бы довольно долго — практически до сегодняшнего дня. Все молодые девушки, присутствовавшие тогда на ассамблее, уже не смогли бы рожать детей, так как были бы сейчас, по крайней мере, преклонного возраста. Однако некоторые из тех, кто был на ассамблее ребенком, преданно последовали услышанному совету и в течение периода, когда обычно создают семью, не выходили замуж и не женились, оставаясь холостяками и старыми девами.
1942 год принес новые события, мне было поручено «особое пионерское» задание в городе Уэллстон (штат Огайо)[17]. Мы с одним молодым Свидетелем жили в маленьком трейлере — «коробке на колесах», сделанной своими руками, около двух метров в ширину и чуть больше четырех в длину. Стены не были утеплены, а огонь в маленькой печке держался всего несколько часов. Часто в зимние ночи вода в ведре внутри трейлера замерзала, и мы, бывало, проснувшись, не могли вновь заснуть от того, что ноги ломило от холода. Мы ничего себе не позволяли, потому что кроме нашей доли в пожертвованиях за литературу каждый из нас получал месячное пособие от Общества, которое не превышало 15 долларов[18]. В хорошие времена наш обед состоял из вареной картошки, олеомаргарина и вчерашнего хлеба (стоившего вдвое дешевле, чем свежий). У моего напарника была старенькая машина, но мы редко находили деньги на бензин.