Андрей Кураев - Основы православной культуры как лекарство от экстремизма
Что тут сказать? — Умница! В школе дети должны изучать свой родной язык, а не высоколобую сравнительную лингвистику…
Нет, не росту религиозного экстремизма и межнациональной напряженности будет способствовать преподавание в школе «основ православной культуры». Напротив, этот предмет может стать лекарством от экстремизма.
Итак, есть — основы православной культуры. Есть ее вершины. И есть реальная многомиллионная православная Церковь. Совпадают ли эти три круга? К сожалению, нет. Немалое число людей, живущих церковно-приходской жизнью, изрядную толику своего ума и своего сердца держат в еще-не-воспитанном и непреображенном состоянии. Усвоение культуры православной жизни (не путать с «основами православной культуры») предполагает обретение умения жить в Церкви. Не просто войти в нее, не просто обратиться. Но именно — жить.
Когда человек входит в мир Церкви, в нем естественно поселяется всеверие. Он переживает кризис: прежнее всецелое отторжение сменяется всецелым же принятием. Это нормально. Эта готовность есть признак нормального духовного становления. В этом покаянном кризисе и профессор светских наук должен понять, что ему есть чему поучиться у самой простенькой прихожаночки. Как вспоминал об этом своем обращенческом кризисе прот. Сергий Булгаков: «Если правда, что есть Бог, то, значит, правда все то, что было мне дано в детстве, но что я оставил. Таков был полусознательный религиозный силлогизм, который делала душа: ничего или... все, все до последней свечечки, до последнего образка».
Но со временем из этого всеприятия вырастает серьезнейший кризис: мире, в котором все равновелико и равноценно теряется ориентация. Ориентация предполагает различение. Когда все небо одного цвета — по нему невозможно ориентироваться. Но именно многообразие звезд, проступающих ночью, позволяет найти ориентиры. Так и в мире Церкви. Если все сказанное и говоримое от имени Церкви считать равно святым — это будет означать потерю ориентации.
Если считать равноценными советы старшей дежурной по третьему подсвечнику и слова апостола Павла; советы известной всему городу «тайной монахини» и слова Патриарха; анонимную листовку и творения св. Григория Богослова — то голова очень быстро закружится в этом равноосве(я)щенном мире.
Чтобы избежать этого головокружения — необходимо со временем поставить вопрос о критериях истинности, о том, в какой иерархии соотнесены между собой различные источники церковного слова… Я помню, как где-то через год после своего крещения начал задумываться над такими вопросами. Первый ответ был вполне понятен: надо слушаться священника. Но может ли быть так, что голос священника окажется не вполне аутентичным голосом Церкви? — Может. Ну, тогда, конечно, надо обратиться к епископу. (Ни одного епископа живьем в то время я еще не видели уже етм более ни с кем из архиереев не беседовал; для меня в ту пору это был чисто книжный персонаж. Когда же через пару лет я подошел к порогу семинарии — то наслаждение, с которым я писал первое свое обращение к архиерею с традиционным титулованием — «Его Преосвяшенству, Преосвященнейшему Епископу…» — было сравнимо, наверно, с ощущением профессионального египтолога, впервые в жизни прикоснувшегося к египетской пирамиде, а не к книге о ней). А епископ может ошибиться?.. В принципе, конечно, может, подумал я: все же догмат папской непогрешимости православная Церковь не принимает. Но все же, решил я, надо слушать тот совет епископа, который будет обращен ко мне в ту минуту, когда я обращусь к нему… А если вдруг мнения епископов разойдутся?…
Вот с этим трудным вопросом и подошел к одному из батюшек своего прихода и ошарашил его вопросом: «Батюшка, а если я беседую с двумя епископами, и один из них говорит одно, а другой говорит мне другое — как мне поступить?». Реакцией был, конечно, вполне здоровый и уместный смех. А как еще ответить на подобный вопрос 20-летнего парня (особенно, если вспомнить, как мало было епископов в СССР в ту пору)? Но сегодня-то в моей жизни такие случаи бывают!
У меня и сегодня нет какой-то вполне отчетливой и ясной «методы» уяснения церковной истины. Православие устроено сложно. Как и всякий нормальный живой организм. Но во всяком случае запрошедгшие 20 лет у меня выработалась стойкая антипатия к расхожей формуле «святые отцы учат» («святии отцы рекоша») — особенно когда с нее начинают свою оценку какой-нибудь вполне модерновой и современной проблемы… Пока я не увижу конкретной ссылки на конкретный текст того или иного Отца и не выясню, действительно ли этот текст имеет тот смысл, который ему навязывает пересказчик, а также не узнаю — был ли поддержан его голос другими Отцами Церкви — до тех пор я предпочту воздерживаться от согласия с этими слишком обобщающими и потому анонимными тезисами. В былые годы нерадивые (или ироничные) студенты-технари на экзамене по идейным предметам бойко рапортовали «Карлмарксфридрихэнгельс писал». Экзаменатору приходилось разлеплять эту спайку…
Вот так и сегодня надо учить людей не отождествлять случайно услышанное ими мнение с церковным учением… А для этого и нужна церковная воспитанность.
Дезориентированность людей — это не просто внутренняя проблема Церкви. Слишком многими ниточками Церковь уже связана с российским обществом, а потому наши болячки уже начинают выплескиваться и на совсем сторонних людей. Честно говоря, я сторонник определенного государственного контроля над религиозными процессами, в том числе и церковными. Слишком радикально может религия калечить судьбы людей, чтобы эта сфера жизни оставалась без общественного и государственного надзора, контроля, оценки.
Есть печальный социологический закон: один хулиган всегда испортит настроение целому автобусу. Человек с сумасшедшинкой всегда активнее обычных людей.
Теперь этот закон спроецируем на отношения школы и Церкви. Разрешает российское законодательство вести религиозное преподавание в школах? — Да. Прописывает ли законодательство контроль религиозной организации над тем, что в госшколе преподается от ее имени? — Нет.
В итоге именно «люди с сумасшедшинкой» оказались рядом с детьми… Это ведь только на страницах антиклерикальной пропаганды наши батюшки такие ревностные проповедники, что они спят и видят — как бы им «затащить в церковные сети нашу советскую молодежь». Этим меня пугали еще на лекциях по научному атеизму. Поначалу я этому верил, хотя и не пугался. Затем просто верил (и надеялся, что так оно и есть)… Каково же было мое разочарование, когда связав свою жизнь с Церковью и изнутри посмотрев на жизнь практически всех интеллектуально-административных центров Церкви, я не нашел признаков стратегического планирования (тем более — миссионерски-молодежного).
Не рвутся священники в школу. С интересом в сторону школы посматривают только те священники, которые до своего прихода в Церковь получили университетское образование (и чаще всего-педагогическое). Но такие священники никак не составляют большинства.
В русской традиции «хороший батюшка» не обязан быть «златоустом». Наиболее ценим не тот батюшка, который хорошо говорит, а тот, который хорошо слушает. И даже тот священник, который произносит прекрасные проповеди в храме, может не пойти к детям — ибо искусство храмовой проповеди это одно, а искусство педагогики нечто совсем иное. И даже священник, который не побоялся переступить порог школы и успешно провел пару встреч с детьми, вскоре поймет, что одно дело — прийти и разово пообщаться с детьми, для которых сам твой вид уже интересен, и совсем другое — стать обычным учителем, который еженедельно переступает порог класса.
Итак, богословское образование в нашей Церкви сегодня имеют не более четверти священников. Еще меньшее число имеет светское университетское образование. Из них не все горят личным желанием работать в школе. Из оставшихся не все свое желание могут подкрепить объективным наличием педагогических способностей. Наконец, у большинства из тех немногих, у кого есть и знания и желание и талант, просто нет времени…
Ну, а для тех, кто во всем видит экономический интерес (а марксисты еще активны в российское прессе) скажу, что погружаться в работу со школой священнику не выгодно чисто экономически: в этом отношении целесообразнее остаться в храме и совершить какую-нибудь требу…
Человек традиции именно потому, что он человек традиции, привык к спокойному плавному течению жизни. Он не стремится весь мир переделать под свою веру и под свой вкус. В течение двух дней после выхода в эфир теледискуссии об «основах православной культуры» получил два неожиданных подтверждения этого тезиса.
Сначала московский католический священник поведал мне: «Когда я бываю в отпуске в Польше, то мои друзья-священники говорят мне: ты знаешь, мы тебе завидуем. Да в чем же вы можете мне завидовать, — спрашиваю я. А они говорят: Да, мы знаем, тебе трудно жить в России, в Москве. Но мы все равно тебе завидуем. Ведь тебе не надо ходить в школу!».
