Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается.
Выгрузив меня у дома, Флавиан благословил меня и, зажав своей лапищей мою руку, с крепким пожатием сказал:
– Всё вернётся, Лёша! Молись!
– Помолись и ты, отче!
Сложно долго оставаться «во грустях», будучи облепленным со всех сторон пятью маленькими, радостно вопящими созданиями, поверх которых до тебя пытается дотянуться, чтобы поцеловать, невысокого роста любящая жена. Я начал оттаивать. Получив от папы «откупные» в виде игрушек, вся команда с криками помчалась на веранду разбираться в новоприобретённом имуществе. Иришка погладила мою бородатую с проседью щёку.
– Лешка! Ты как-то повзрослел, что ли? Ну, что там, на Афоне?
– На Афоне, Ирочка – Рай! Там Бог живёт, и Матерь Божья, и Небо вокруг тебя и внутри тебя!
– Здорово, Лёшка! А интересно, есть какой-нибудь женский «Афон», куда женщин пускают?
– Не знаю, милая, надо спросить у Флавиана.
– А чего ты, Лёшка, грустный какой-то? Устал с дороги?
Слёзы навернулись мне на глаза, я еле сдержался.
– От тебя не скроешь, Ириша, да я и не собираюсь скрывать… Я там такую молитву имел, такую благодать! Чудо, Божий дар, неземное счастье какое-то! Настоящее Небесное счастье!
Здесь молитву, чтоб хоть чуть-чуть пошла, просто «из-под земли выкапывать нужно», таких трудов стоит! А там, на Афоне, молитва в воздухе разлита, ты ею просто дышишь, только приоткрой душу! Как теперь жить, не знаю! Знаю только, что по той молитве, по тому общению с Господом моя душа тосковать всегда будет, уже сейчас тоскует…
Как только мы сошли с парома на берег, на пляж курортный, меня земным миром так ошарашило, словно в кошмарный сон попал или в преисподнюю. И молитву отрезало! Ох, Иришка, Иришка! Как тоскует душа по Господу!
– Лёшка! Не грусти! Бог и здесь живёт, и везде, ну, ты же знаешь! И Матерь Божья тоже! А здесь ещё и батюшка наш Сергий преподобный, Радонежский! Лёшка! Может, Господь тебе на Афоне такую благодать показал, чтобы ты понял, чего здесь на земле достичь можно, к чему стремиться надо?
– Быть может, умница ты моя, быть может! Наверное, что так… Мне надо теперь всё «переварить», осмыслить, с Флавианом перетолковать, глядишь – пойму чего-нибудь! Давай, корми, что ли, мужа-то с дороги!
– Пошли скорей, – засуетилась жена, – твои любимые тефтели остывают!
– Тефтели?! О! Евхаристо поли!
– Чего, чего, Лёша?
– Потом объясню! Просто скажи – паракало!
– Паракало, Лёшка!
– «Не выходи из кельи вон, и будет в келье у тебя Афон» – вот так, брат Алексий, раньше на Руси монахи говорили, – улыбнулся Флавиан, в очередной раз выслушав моё нытьё по поводу потерянной афонской молитвы.
– Так у них, батюшка, келья была, жизнь монастырская, отсутствие попечений мирских, им было – откуда не выходить! А у меня – стандартная жизнь семейного, кстати – многодетного, мирянина, со всеми вытекающими последствиями…
– Лёша! Ты, как думаешь, про что вот это сказано в Евангелии: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»?
– Как, про что? Там же перед этим говорится о фарисеях, которые молятся на людях, чтобы показать себя молящимися! Господь и говорит, что надо молиться не напоказ, а наедине, не ради людской славы, а ради общения с Богом! Так?
– Так, брат Алексий, так! Это первый, внешний шаг к обретению молитвы. Но Святые Отцы толкуют, что Господь, говоря про комнату, в которую надо затвориться для тайной молитвы, угодной Богу, имел в виду не только затвор внешний, от окружающего мира, но и затвор внутренний, в «комнате» сердца. Затвор от всех земных эмоций, пристрастий, чувственных впечатлений, производящих в сердце страстные движения, препятствующие чистой молитве. Можно сказать, затвор – от самого себя – себя плотского, суетного, греховного.
Эту же «келью» – сердце – имеют в виду и монахи, придумавшие поговорку про Афон. Причём, важно не только «войти в комнату твою», но и «затворить дверь твою», то есть, пребывая в молитве, не пускать в сердце никаких посторонних чувств, вытесняющих собою молитвенное состояние, как, собственно, и произошло с тобою.
Твоя беда, Лёша, в твоей повышенной эмоциональности, восприимчивости к внешним впечатлениям. Образно говоря, дверь «кельи» твоего сердца всегда – нараспашку! Пришло чувство правильное, духовное, созидательное – свободно входит в твоё сердце, производит в нём преображающее, очищающее действие, и ты способен ощущать благодать, вместить в себя любовь, радоваться о Господе.
Но приходит чувство плотское, страстное, пусть даже по видимости благородное – гнев, возмущение обезбоженностью мира, осуждение его порядков. И эти эмоции, врываясь беспрепятственно в сердце, тут же изгоняют из него благодать, которая, сама не агрессивная, смиренно удаляется, оставляя место «агрессору».
– Ну, что же делать, отче? Как защитить сердце от ненужных эмоций, как не терять благодатного молитвенного состояния?
– Как и в миру делается, Лёша, поставить у дверей охранника, который кого надо – впустит, а кого надо – прогонит.
– Что это за охранник, батюшка?
– Ум, Лёша! Вооружённый неослабевающим вниманием ум! Только он, как бдительный таможенник, способен не пропустить в сердце никакой разрушительной бесовской «контрабанды».
– А как, отче, ум настроить, чтобы он эту работу хорошо выполнял?
– Усилием воли, Лёша!
– Трудно это, отче!
– Трудно! Но не невозможно! Вспомни, как ты прошлой зимой сюда из Москвы на старой «Волге» ехал, когда дети гриппом заболели, ты сам мне рассказывал!
– Да уж! Поездочка была – век не забудешь! Тормоза плохие, резина «лысая», дорога обледенелая, а скорость меньше пятидесяти держать нельзя, иначе двигатель глохнет, плюс мороз, темнота, и одна фара не работает! На одной Божьей милости доехал! Но лекарства же детям надо было привезти!
– А с каким вниманием ты за руль держался, помнишь?
– Да, как сапер за старую бомбу! Одно неверное движение и – улетел! Всю силу воли в кулак собрал, чтобы внимание не расслаблялось, так и ехал!
– Вот, с таким подходом и молиться надо, Лёша! Да и жить тоже! Силу воли напрягать, чтобы внимание ума не расслаблялось, чтобы ум все приходящие помыслы контролировал, вредные сразу опознавал и отбрасывал, а полезные в сердце допускал пройти и чувствами становиться.
– Это сложно, отче! Иногда и видишь, что помысел греховный, а отогнать его сразу не получается.
– Это несложно, Лёша, нужно только в себе правильный страх выработать, как на войне. Мне тут один дед-фронтовик как-то рассказывал, как на фронте бывало: иногда окопы немецкие так близко располагались, что броском гранаты их легко достать можно было. Вот, говорил, бывало – в «волейбол» и играли. V немцев гранаты были с длинной ручкой, а в ней бикфордов шнур, тоже длинный. Потому время до взрыва у немецких гранат было дольше. Вот немец, бывало, бросит гранату в наш окоп, а наш солдат – хвать её и сразу обратно швыряет, и она в немецком окопе взрывается. Тут главное не медлить, поднял и – сразу бросай! А замедлил – полетели клочки по закоулочкам!
Так и с помыслами, брат Алексий! Обнаружил «бесовскую гранату» – сразу отбрасывай, отгоняй молитвой! А замедлил, помысел – нырь в сердце и давай в нём страсти раздувать, а страсть уже в действительные грехи норовит реализоваться!
Бояться надо греха и его разрушительных последствий – как гранаты! Тогда и медлить не будешь с отбрасыванием.
– Отче! А ведь я тогда, в Уранополисе, на этом и попался! На помысле! Я ведь всю эту пляжную публику тогда осудил! Принял помысел осуждения и самовозношения, мол, я-то «не таков, как этот мытарь»! Я, мол – благочестивый паломник, на Святой Горе «подвизался» и даже «за праведность» Божьим даром отмечен – сердечной молитвой! Забыл, что сам – свинья-свиньёй и только по милости Божьей и чужим молитвам в своём свинстве ещё пока не погиб! Молитвенник великий! Вот меня Господь, поделом, и наказал – отнял то, что не заработал и чем кичился! Так мне и надо! Слава Богу за всё!
– Ну, вот, Лёша! Слава Богу, разобрался!
– А дальше-то что теперь делать, отче? Я ведь по той молитве теперь, знаешь, как тоскую!? Как мне вернуть её?
– Покаянием и трудом, Лёша, тяжёлым трудом понуждения себя к постоянному вниманию ума, к очищению сердца, к нерассеянности помыслов, к непрестанному призыванию Имени Божьего, к активной деятельной любви к ближним твоим!
То, что тебе Господь дал ощутить на Афоне как благодатный дар Его любви, теперь зарабатывай подвигом, переходя от состояния раба к состоянию наемника, а потом и – сына. А уж какую радость имеет сын, пребывающий в любви Отца Небесного, ты теперь знаешь. Возвращайся в дом Отца твоего, чадо!
– Помолись обо мне, отче!
– Молюсь, Лёша…
Вокресная всенощная шла своим чередом, после Евангелия православный люд шёл к помазанию. Мои «гаврики» вместе с другими приходскими детьми подходили помазываться в числе первых, смиренно сложив ручонки на груди и глядя на батюшку Флавиана такими чистыми наивными глазами, словно это не они расколотили утром три стекла в соседской теплице футбольным мячом!
