Георгий Чистяков - Размышления о Евангелии от Иоанна

Два евангельских стиха «Бога не видел никто никогда» (Ин., 1:18) и «Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога» (Мф., 5:8) одинаково знамениты и известны каждому. И только в том случае, если попытаться осмыслить их один на фоне другого, можно понять, в чем именно заключается парадокс боговедения. Бог – невидим («аоратос»), Его нельзя увидеть не по той причине, что это запрещено, но только потому, что это невозможно. Однако парадокс заключается в том, что Бога нельзя ни представить, ни охватить умом, ни осмыслить – Его можно только увидеть. Тому, что это такое, в сущности, и посвящено Евангелие.

Тот же Данте в своем трактате «Пир» цитирует по-итальянски фрагмент из 16-й главы Евангелия от Марка:

«Вы ищете Спасителя, а я вам говорю, что Его нет здесь, а поэтому не бойтесь, но идите и скажите ученикам Его и Петру, что Он их предварит (precedera) в Галилее, и там Его увидите, как Он и сказал вам».

Приведя этот текст (между прочим, это первая в истории итальянского языка и в действительности блестящая попытка передать Евангелие по-итальянски!), Данте далее обращает внимание читателя на то, что слово precedera (т. е. «предварит») употреблено в Евангелии в форме будущего времени. Это точно сооветствует латинскому praecedet (futurum I), обычному в средневековых рукописях, по которым знал Писание поэт, но древней рукописной традиции, ибо как в греческих, так и в латинских рукописях здесь используется praesens.

Важно, однако, не то, до какой степени прав Данте, который, естественно, не был текстологом, цитируя Евангелие; важен сам ход его мысли. Ангел «говорит, – пишет далее поэт, – «Он вас предварит», а не говорит «Он будет с вами», давая этим понять, что в нашем созерцании (ne la nostra contemplazione) Бог всегда нас предваряет (precede, что буквально означает «идет впереди». – Г. Ч.), ибо мы (сами) не можем никогда здесь Его достичь». Таким образом, Данте говорит о том, что Бога невозможно достичь или коснуться (в оригинале giungere), но Он Сам дает Себя увидеть в созерцании: «Там Его увидите, как Он сказал». Словосочетание lo vedrete («Его увидите») оказывается для Данте ключевым в словах ангела, обращенных к мироносицам. Воскресший Иисус, как наиболее яркое выражение Присутствия Божия в мире, входит в нашу жизнь через то созерцание, к которому подводит нас Он Сам, предваряя или попросту идя впереди, а созерцание – это нечто такое, что «более полно духовного света, чем все иное, пребывающее в дольнем мире». Следовательно, «увидеть» применительно к Богу означает для Данте почувствовать Его свет. Свет, что светит во тьме и ни при каких обстоятельствах не поглощается ею.

Вернемся, однако, к прощальной беседе Иисуса с Его учениками. «… Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить» (Ин., 12:49), – продолжает Иисус. «Сей есть Сын Мой возлюбленный… Его слушайте», – звучит голос с неба в момент преображения Господня (Мф., 17:5). Это чем-то напоминает рассказ о Гефсиманской молитве. «Я… вложу, – говорит Бог, – слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему» (Втор 18:18). Этот ветхозаветный текст, в сущности, повторен в конце 12-й главы.

Чтобы лучше понять конец 12-й главы, в некоторых случаях необходимо заменять слово «Я» на «Он». Потому что мы читаем, конечно, не те слова, которые произносит Сам Иисус. Этими словами - устами евангелиста - Церковь рисует образ Христа. Если мы при чтении будем мысленно трансформировать «Я» в «Он», то текст будет восприниматься иначе. Мы увидим, что здесь не Иисус говорит Сам о Своей миссии, но Его Церковь, община Его первых учеников провозглашает свое учение о миссии Иисуса, смысл которой она осознала после того, как Он оказался на Кресте, и осознает, глядя в Его душу.

Задача каждого христианина заключается в том, чтобы увидеть Иисуса. Когда это происходит, то совершается прикосновение к Богу, которого нам так не хватает. Тогда опыт боговедения становится нашим личным опытом постижения Бога. А именно в том и заключается вера евангельская, христианство, чтобы тот молитвенный опыт встречи с Богом, который открывает нам Иисус, стал личным опытом молитвенной встречи с Ним каждого из нас. В этом смысл евангельской вести. Если это прикосновение к Богу в нашей жизни осуществится, как в Евангелии оно осуществляется в жизни Иисуса, тогда состоится то, ради чего Иисус принял смерть. Тогда мы сможем сказать: «Тот час, ради которого Ты, Господи, пришел в этот мир, состоялся ради меня, он что-то изменил в моей жизни кардинальным образом». Если этот Его час становится часом для нас, значит, самое важное в нашей жизни произошло. Но пока этого не происходит, надо трудиться. Тогда впереди нас ждут открытия, и в конце концов это главное событие состоится.

Глава 16 «А БЫЛА НОЧЬ» ОБРАЗ ИУДЫ

Умыв ноги ученикам во время последней трапезы, перед тем, как начать Свою прощальную беседу, Иисус неожиданно заговаривает о том, что «один из вас» Его предаст. «Тогда ученики начали озираться друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит» (Ин., 13:22) РВ, а Петр подаёт знак любимому ученику, «чтобы тот спросил, кто это, о ком Он говорит». Иисус не указал на будущего, а по сути, уже состоявшегося предателя, но, «обмакнув кусок, подал Иуде» (Ин., 13:26). «Псомион» (уменьшительное от «псомос») или buccella (опять-таки деминутив!) в латинском переводе у блаженного Иеронима – это даже не кусок, но именно кусочек пресного хлеба, скорее всего почти незаметно или просто незаметно для остальных отломленный Иисусом от того куска, который Он держал в руке, потому что ел Сам.

Зачем подает его Иисус Иуде? Не для того ли, чтобы указать ему на то, что Он знает о его намерении и готов не только простить, но и забыть все, если тот остановится. Иуда, «приняв кусок, тотчас вышел; а была ночь» (Ин., 13:30). Вероятно, он понял, что имел в виду его Учитель, и именно поэтому «тотчас» («эутюс») вышел, надо полагать, ощущая, что, задержавшись на два-три мгновенья, уже не сможет привести в исполнение свой план, ибо Иисус уже почти остановил его, подав ему этот одному ему понятный и полный особенной, если так можно выразиться, ненавязчивой нежности знак любви.

Первая часть «Божественной комедии» Данте – «Ад» – заканчивается тем, что поэт спускается к замерзшим водам озера Коцит, где «мучительной державы властелин», или rex inferni, или «царь ада», как по-латыни называет его поэт, терзает зубами трех самых страшных грешников:

Тот, наверху, страдающий всех хуже, -

Промолвил вождь, – Иуда Искарьот;

Внутрь головой и пятками наруже.

А эти – видишь – головой вперед:

Вот Брут, свисающий из черной пасти;

Он корчится и губ не разомкнет!

Напротив – Кассий, телом коренастей…

Данте считает, что Иуда должен мучиться в аду вместе с Брутом и Кассием, самыми большими (с точки зрения автора «Божественной комедии») грешниками в истории человечества. Два других – Брут и Кассий, убийцы Юлия Цезаря, который и сам был достаточно жестоким и безнравственным человеком. Такое соседство нам кажется неожиданным, хотя для Данте именно оно имеет огромное значение: в его сознании миссия Иисуса не только дело личного спасения каждого из нас, но и всемирный процесс. Для Данте ясно, что не случайно Иисус рождается в то самое время, когда сначала Цезарь, а потом его преемник Октавиан, получивший прозвище Август, объединяют под своей властью самые разные земли, создают всемирное государство и устанавливают на его территории мир – pax Romana. Христос объединяет человечество воедино в духовном плане, Юлий Цезарь – в плане политическом. Именно поэтому убийцы Цезаря в аду оказываются рядом с Иудой.

Кассий и Брут, решительные и смелые заговорщики, справедливо видевшие в Цезаре диктатора, попирающего республиканские идеалы, с которыми была связана вся история Рима, убивают его, как злодея. Однако, с точки зрения Данте, они совершили самое предательское убийство в истории. Тем более что Брут был лично близок к Цезарю, а возможно, был и его сыном. Не случайно же умирающий Цезарь спрашивает Брута, увидев его среди заговорщиков: «Кай сю, о текнон?» – «И ты, о дитя?» Иуда предстает в Дантовом «Аде» таким же активным злодеем, как и они, чуть ли не единственным человеком, виновным в смерти Иисуса. Но так ли это на самом деле?

Об Иуде написано очень много, однако задача всякого, кто читает Евангелие, заключается не в том, чтобы построить ту или иную теорию, но в том, чтобы понять, какое занимает место Иуда в Новом Завете и какую играет он роль в евангельской истории. Если внимательно читать Евангелие, можно заметить: Иуда всегда во тьме, а вокруг Спасителя всегда свет. Иуда уходит в ночь, чтобы предать Иисуса. Когда Иуда приходит в Гефсиманский сад с теми, кто должен арестовать Иисуса, Тот восклицает, что наступает власть тьмы (Лк., 22:53). Именно таков зрительный и цветовой ряд у текстов об Иуде.