Коллектив авторов - Святитель Григорий Богослов
Когда отец св. Григория, по преклонности своих лет, поручил ему, посвященному в епископа, попечение о собственной (назианзской) пастве, св. Григорий снова произнес Слово. Здесь он говорит сначала, что собственное его желание было удалиться в горы и пустыни и жить в безмолвии, углубиться в самого себя, отрешиться от земных помыслов и беседовать только с Богом. Дух же Божий требовал, чтобы св. Григорий «выступил на среду, принес плод обществу, искал для себя пользы в пользе других, распространял просвещение, приводил к Богу люди избранны (Тит. 2:14), царское священие, язык свят (1 Пет. 2:9) и сделал, чтобы в большем числе людей очищался образ [Божий]»[625]. Долго св. Григорий колебался и недоумевал, на что ему решиться — удовлетворить ли собственному желанию или покориться велениям Духа. Наконец св. Григорий решил поступить так. «Я рассудил, — пишет он, — что всего лучше и безопаснее соблюсти средину между желанием и страхом и в одном уступить желанию, в другом — Духу. А сие нашел я возможным, если не вовсе буду убегать служения, чтобы не отринуть благодати, что было бы опасно, и не возьму на себя бремени выше сил своих, что было бы тягостно. Для первого нужна другая голова, для последнего — другие силы; вернее же сказать, то и другое высокоумно. Напротив того, благочестиво и вместе безопасно соразмерять служение с силами и, как поступаем при употреблении пищи, что по силам — принимать, а что выше сил — оставлять. Ибо так умеренностью в том и другом приобретается и телесное здравие, и душевное спокойствие»[626].
Сделаем общий вывод из вышеизложенных проповеднических Слов св. Григория. Оказывается, что святой отец уклонялся от призвания к общественной деятельности не потому, чтобы признавал подвижническое уединение единственно возможным путем ко спасению, а жизнь в обществе — путем погибельным и для ревнителя духовной чистоты недостойным, унизительным. Наоборот, как видим, святой отец смотрел на общественное служение как на великий нравственный подвиг, который требует самого высокого духовного образования, нравственной чистоты и самоотвержения, который даже и небезопасно принимать на себя человеку со слабыми духовными силами, ввиду постоянных мирских соблазнов для добродетели человека, а равно и строгой ответственности за нерадивое или неумелое служение общественному благу. И сам св. Григорий, муж, сведущий в познаниях божественных и человеческих, строгий ревнитель правой веры, весь проникнутый духом христианского благочестия, дышавший любовью и человеколюбием, — и он смиренно сознавал себя духовно немощным, недостойным того, чтобы стать светильником па свещнице (Мф. 5:15) общественного служения. Лично для себя он находил более рассудительным жить в уединении и самому совершенствоваться духовно, нежели выступить на поле общественного служения в звании духовного пастыря — руководителя христианских душ, потому что боялся оказаться недостаточно подготовленным к этому званию и быть худым строителем общественного блага. Но, с другой стороны, этот же святой муж, посвященный Богу от чрева матере своея (Лк. 1:15), с детства обнаруживавший склонность к уединению, созерцательной жизни, возлюбивший пустыню паче всего и уже вкусивший сладких плодов подвижнического уединения, этот инок и отшельник по призванию после продолжительного и всестороннего обсуждения смиренно покидает пустыню, спокойный и умиротворенный, идет в мир; покорно, без всякого ропота и недовольства, выступает в высоком звании пастыря Церкви на общественное служение, к которому был так неожиданно призван. Сопротивляться в данном случае и непреклонно оставаться в пустыне святой отец почитал со своей стороны противлением Духу Божию, выражением неразумного упорства и крайней непокорности, нарушением любви к ближним и заповеди о почтении и привязанности к родителям. Ревностный подвижник, пламенно возлюбивший иночество и пустыню, не признавал, однако же, разумным и богоугодным, если бы он из стремления к уединению нарушил добрые, миролюбивые отношения к ближним, презрел законы дружества (к св. Василию Великому) и не исполнил лежавшего на нем сыновнего долга (попечение о родителях), вытекающих из естественных мирских привязанностей. Вместе с тем в самом факте воззвания себя от пустыни на общественное служение святой отец усматривал повелительный перст Божий, указывавший ему новый путь жизни. И он покорно, радостно и твердой стопой пошел по этому пути, с непоколебимой надеждой, что всесильная помощь Божия не оставит его и благодать Божия, восполнив недостающее в его собственном немощном существе, будет постоянно содействовать ему в достойном прохождении указанного ему служения.
VКак учит св. Григорий Богослов о жизни уединенно-созерцательной и общественно-деятельной? То есть какую из них признает наиболее совершенной и спасительной? Принимая во внимание все учение его, надо сказать, что из указанных двух путей жизни святой отец не отдает решительного предпочтения одному какому-либо сравнительно с другим: оба они важны и спасительны и каждый имеет свои особые преимущества. «Прекрасно созерцание»: оно отрешается от земного и парит в высоте, всецело приковывается духовным оком к высшим религиозным предметам, входит во святая святых неба, влечется к горним, небесным благам. Но «прекрасна и деятельность», потому что, низводя с неба и принимая у себя на земле Христа и служа Ему, доказывает любовь свою делами[627]. Прекрасны посему изнурение тела, молитва и бдение, чистота и девственность, воздержание, пустынножительство и безмолвие, умеренность, смирение, нестяжательность и презрение богатства. Но в равной мере прекрасны страннолюбие, братолюбие, человеколюбие, долготерпение, кротость и ревность. Высшая же из всех добродетелей — любовь, а лучшее, совершеннейшее проявление ее — в человеколюбии, благотворительности, сострадательности и милосердии ко всем страждущим и нуждающимся[628].
Жизнь в уединении и жизнь в обществе, рассматриваемые как особые пути жизни, при своих преимуществах имеют каждая и свои недостатки. Так, созерцательная жизнь в уединении способствует личному внутреннему совершенствованию человека, воспитывает в нем религиозную сосредоточенность и предохраняет от мирских соблазнов. Но при этом она является чем-то незаконченным, нераскрытым, не проявляющимся вовне. Высшие красоты ее сосредотачиваются внутри ее самой и не свидетельствуются внешней деятельностью: она, жизнь уединенно-созерцательная, не дает почвы к принесению плодов любви и человеколюбия, что также существенно важно и обязательно для христианина. Человеколюбие для него есть «необходимость», а не дело произвола, «закон», а не совет, который бы можно было и исполнять, и нет[629]. Сам Господь Иисус Христос собственным примером призывает на общественное служение всех, кто имеет для того достаточные силы и способности. Надо иметь в виду не себя только, но и других, потому что и Христос, Которому можно было пребывать в Своей чести и Божестве, не только истощил Себя до зрака раба (Флп. 2:7), но и крест претерпел, о срамоте нерадив (Евр. 12:2), чтобы Своими страданиями истребить грех и смертью умертвить смерть[630]. Потому Иисус Христос, праведный Мздовоздаятель, ни за что так не награждает Своим человеколюбием, как за человеколюбие[631], и на Страшном Суде Своем отвергнет козлищ, имеющих быть поставленными ошуюю (Мф. 25:33), не за грабительство, не за святотатство, не за прелюбодеяние или другие грехи, запрещенные законом, а за то, что не послужили Христу в лице бедных[632]. Надобно поэтому подражать Божию человеколюбию, тем более что и в человеке всего более божественно то, что он может благотворить[633].
Напротив, жизнь в обществе дает широкое поле к обнаружению деятельной любви и самопожертвования, но при этом не так удобна для личного самоусовершенствования человека, потому что мешает ему сосредотачиваться и углубляться в самого себя, рассеивает его дух и ставит в ближайшую опасность увлечения мирскими соблазнами.
Другое сопоставление. Пустыннику, совершенствующему себя духовно, грозит опасность возгордиться своею праведностью. «Высока жизнь целомудренных нестяжателей, привитающих[634] в горах (ср. Пс. 10:1), но гордость и их низлагала неоднократно, потому что они, не измеряя своей добродетели другими совершеннейшими образцами, иногда в сердце своем именуют высотой то, что не высоко, а нередко, при пламенеющем уме, ноги, как горячие кони, несут их далее цели»[635]. Что же касается мирянина, то он в большей мере, нежели пустынник, научается опытом жизни скромно думать о себе, не превозноситься своей праведностью, потому что видит вокруг себя нередкие превышающие его примеры добродетели, видит всюду пагубное действие зла и порока, видит постоянные нравственные падения, да и сам, быть может, не чужд их. Но, в свою очередь, живущему среди мирских соблазнов и пороков грозит своя опасность — совершенно отчаяться в возможности спасения и потому безнадежно и беспечно грешить.
