Оливье Клеман - Оливье Клеман Истоки. Богословие отцов Древней Церкви
Я обретаю понимание благодаря молитве — не той, что пребывает лишь на устах, но исходящей из глубины сердца. В самом деле, как деревья с глубоко уходящими в землю корнями не ломаются и не исторгаются из земли бурей, так и молитвы, идущие из глубины сердца и там укорененные, в полной безопасности возносятся к небу, не отвращаясь неожиданным нападением какого–либо помысла. Вот почему говорится в псалме: Из глубины взываю к Тебе, Господи (Пс. 129, 1).
Иоанн Златоуст
О непостижимости Божией, 5–я беседа.
Молитва приносит «добродетели» и сама есть их плод. Она выражает благодарность, рождающуюся в нас перед лицом распятого Бога, воскрешающего нас. И сердце смягчается, наполняясь бытийной нежностью…
Молитва — дочь кротости… Молитва — плод радости и благодарения.
Евагрий Понтийский
О молитве, 14 и 15.
В нижеследующей замечательной формуле Евагрий дает ключ к пониманию сотрудничества благодати и свободы, совершающегося в молитве. Бог дарует молитву тому, кто, преодолевая бунт или дремоту естества, отдается молитве, тем самым соединяя глубинные побуждения своего тварного существа с образом Божиим. Ибо образ обладает «магнетической» силой прообраза.
Если ты хочешь молиться, то испытываешь нужду в Боге, дарующем молитву молящемуся.
Евагрий Понтийский
О молитве, 59.
Одна из гомилий Макария развивает ту же тему. Мы ничего не можем сделать сами, подобно ребенку, еще не умеющему ходить и плачущему, чтобы привлечь внимание матери. Речь идет даже не о спасении верой, особенно когда утверждается, что сама вера есть дар, — что же тогда может предложить со своей стороны человек? — но о спасении смиренной любовью.
Неверно, что человек безвозвратно погиб и не в состоянии более свершить ничего благого, как полагают многие погрязшие в заблуждении. Младенец неспособен ни к чему: он не может даже поспешить к матери на своих собственных ногах. Но он катается по земле, кричит, плачет, зовет ее, — и она проникается нежностью и волнением, видя свое дитя ищущим ее с таким нетерпением и плачем. Он не может сам соединиться с ней, но неустанно зовет ее, и она спешит к нему, полная любви, обнимает его, прижимает к сердцу, кормит — и все это с невыразимой нежностью.
Бог любит нас и ведет себя подобно матери по отношению к взыскующей и зовущей Его душе. В порыве Своей бесконечной любви… Он прилепляется к нашему духу, соединяется с ним и составляет с ним один дух, по слову Апостола (1 Кор. 6, 17). Душа устремляется к Господу, и Господь, исполнившись милосердия и любви, приходит и соединяется с ней, и она пребывает в благодати. Тогда душа и Господь суть единый дух, единая жизнь, единое сердце.
Псевдо–Макарий
Сорок шестая гомилия.
Молитва и богословие неразделимы. Подлинное богословие не есть поклонение ума; оно проясняет движение молитвы, но только молитва может сообщить ему жар Духа. Богословие — это свет, молитва же — огонь. Их соединение выражает соединение ума и сердца. Но ум должен «покоиться» в сердце, а богословие — превосходить себя в любви.
Если ты богослов, то молишься истинно, и если молишься истинно, то ты богослов.
Евагрий Понтийский
О молитве, 61.
Когда ум исполняется любви к Богу, он разрывает смертный мирской покров, совлачается образов, страстей, умствования, чтобы стать одной лишь радостью и благодарением.
Ведь тогда он торжествует победу над смертью.
Когда твой ум, охваченный горячей любовью к Богу, начинает понемногу как бы покидать тварный мир, отбрасывая всяческие помыслы… и в то же время исполняясь благодарности и ликования, — тогда ты можешь считать, что приблизился к пределам молитвы
Евагрий Понтийский
О молитве, 62
Мало–помалу, преодолевая свои второстепенные формы, молитва должна истощаться в ожидании Бога. Ждущая, сосредоточенная, любящая пустота. «Пустота, при которой ничто внешнее не соответствует внутреннему напряжению», — как говорит Симона Вейль. Nada (Ничто) испанских мистиков.
«Живые существа» Иезекииля — это четверо «животных», символизирующих космические, ангельские силы. Они покрыты глазами. Так и человек, молясь, должен стать чистым слухом и чистым зрением. И тогда Христос приходит, чтобы обитель в нем сотворить, и Святой Дух соединяется с его духом, чтобы молиться иной, отныне уже не только человеческой молитвой.
Для молитвы не надобно ни жестов, ни возгласов, ни молчания, ни коленопреклонения. Молитва наша, одновременно мудрая и горячая, должна быть ожиданием Бога — вплоть до того, как Бог явится и войдет в нее — через все пороги, все пути, все чувства.
Довольно стонов и рыданий, все, что мы взыскуем в молитве, — это приход Бога.
Разве в работе мы не используем все наше тело? Разве не соучаствуют в ней все его члены? Пусть же и душа наша всецело отдается молитве и любви к Господу; пусть не позволит помыслам отвлечь и потревожить себя; пусть станет, повторяю, всецело ожиданием Христа.
Тогда Христос просветит ее, научит истинной молитве, дарует ей… поклонение в духе и истине (Ин. 4, 24)…
Господь сходит в ревностную душу, сотворяет из нее престол Славы, восседает и пребывает в ней. Пророк Иезекииль говорит о четырех Живых существах, впряженных в колесницу Господа. У них бессчетное число глаз: как у души, взыскующей Бога — что говорю? — как у души, взыскуемой Богом и обратившейся всецело в зрение.
Псевдо–Макарий
Тридцать третья гомилия.
Вот почему для достижения этой ступени молитвы необходимо удалить помыслы и лукавство (как будто мы в состоянии обмануть Бога, набить себе цену в Его глазах!). Ум сосредоточивается, речь обрывается.
Во время молитвы гони от себя прочь все, что мешает тебе… будь прост и бесхитростен и в то же время подобен вдумчивому ребенку… Удали от себя помыслы и лукавство и веди себя, как дитя, отлученное от материнской груди.
Евагрий Понтийский
Наставления.
Когда примешься молиться, пусть язык твой будет нем.
Евагрий Понтийский
Фрагмент, сохранившийся на сирийском языке.
Иоанн Кассиан советует человеку остаться с Богом наедине — в самозабвенном, доверчивом молчании, при «закрытых дверях», как требовал Иисус, — то есть за закрытой дверью внутренней кельи: сердца–ума. Молитвы должны быть частыми, но краткими именно по причине их интенсивности, несовместимой с «рассеянностью».
С особым вниманием надлежит следовать евангельскому предписанию: войти в покой свой и затворить дверь для того, чтобы молиться Отцу нашему.
Вот как следует это исполнять.
Мы молимся в своем покое, когда целиком исторгаем наше сердце из суеты помыслов и забот и, как бы пребывая в тайном и сладостно–дружественном уединении с Господом, поверяем Ему свои желания.
Мы молимся при закрытых дверях, когда, не размыкая уст, призываем Того, кто не принимает в расчет слов, но зрит в сердце.
Мы молимся втайне, когда обращаемся к Богу одним лишь сердцем и сосредоточенной душой, одному Ему раскрывая свои устремления. Их природу враждебные силы сами по себе разгадать не могут. Поэтому и надлежит соблюдать глубокое молчание во время молитвы…
Таким образом, молитвы наши должны быть частыми, но краткими — из опасения, как бы при их продлении враг не изыскал лазейки » не напустил рассеяния. В молитве — истинная жертва: жертва Богу дух сокрушенный (Пс. 50, 19).
Иоанн Кассиан
Собеседования, 9, 35—36.
Так приходит Дух, который молится в нас, по словам Павла, «воздыханиями неизреченными». Внутренние слезы, потребность в молчании…
Когда Святой Дух действует в душе, Он поет псалмы и молится в тайне сердца в полном и сладостном самозабвении. Это состояние сопровождается внутренними слезами, а затем — ощущением некоей полноты, жаждущей молчания.
Диадох Фотикийский
Гностические главы, 73.
Всякая молитва — сознательно или бессознательно — причастна молитве воплощенного Слова, Его отношению с Отцом, его «жертвенности», как говорит Кирилл Александрийский. Благодаря этому молитва всегда совершается «в Церкви», в общении ангелов и святых.
Молящийся участвует в молитве Слова Божия, присутствующего даже среди не знающих Его и не чуждого ничьей молитве. Он молится Отцу вместе с верующим, для которого выступает посредником. Сын Божий поистине есть первосвященник наших жертв и наш заступник перед Отцом. Он молится за молящихся, защищает ищущих защиты…
Первосвященник — не единственный, кто присоединяется к истинно молящимся. Есть еще и ангелы, о которых утверждается в Писании: На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк, 15,7) То же справедливо и в отношении усопших святых… Первейшая из добродетелей, согласно Божественному слову, — это любовь к ближнему. Следует признать, что умершие проявляют ее более кого бы то ни было по отношению к ведущим сражение в сей жизни — гораздо более, нежели способны к этому те, кто, хотя и будучи подвержен человеческой слабости, спешит на помощь к слабейшим. Ибо страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (1 Кор. 12, 26). Вот что совершают любящие братьев своих.
