Старец Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
Глава двадцать шестая. ПРЕПОДОБНАЯ КОНЧИНА СТАРЦА
Шли дни. Старцу становилось все хуже. Мы уже не оставляли его одного, всегда кто-нибудь из нас был рядом. Однажды я сидел вместе со Старцем в его келлии. Он был в своем креслице, а я поддерживал его сзади. Вдруг открылась дверь церкви, и затем распахнулась дверь келлии, где были мы со Старцем. Я увидел огромного монаха без бороды, в кукуле, с крестом на нем, в великосхимническом облачении с красным рисунком — как это было при явлении ангела святому Пахомию. Вид его был приятен и строг одновременно. Он весь сиял белым светом. Он вызывал в душе страх и любовь, два этих чувства одновременно — страх и любовь. Как только открылась дверь, он посмотрел мне прямо в глаза и затем на Старца. Потом закрыл дверь и ушел. Когда он ушел, у меня было четкое ощущение, что он нам сказал: «До времени». Я был на тысячу процентов уверен, что это был архангел Михаил. Тогда Старец мне сказал:
— Малой, ты видел его?
— Видел.
— Это был архангел Михаил. Он нам сказал: «До времени».
Он не отверзал уст, но ангелы и святые говорят внутренней речью. И я понял: «до времени» означает, что спустя какое-то время он придет вновь. Действительно, не прошло и месяца, как он пришел и забрал Старца.
* * *
Как-то раз я исполнял свое послушание: готовил для братии и ухаживал за Старцем. Когда я готовил во дворе, я произносил устами Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» По заповеди и совету Старца я во время послушания читал Иисусову молитву вслух. Держа в руках четки, Старец наблюдал за мной. Слыша, что я непрестанно говорю молитву, он очень радовался. Ибо если он видел, что кто-то не говорит Иисусову молитву, то думал: «Молится ли брат про себя? Не блуждает ли его ум?» И как духовный отец он беспокоился. Но когда Старец нас слышал, тогда был уверен, что мы действительно молимся. И в то время как я готовил с молитвой, Старец мне сказал, радуясь моей молитве и зная о своем скором уходе:
— Дитя мое, говори Иисусову молитву — она будет утешением в твоей жизни. Держи ее — и все будет идти как часы. Держи Иисусову молитву — и во всем преуспеешь. Не бойся. После моего отшествия эта молитва будет для тебя всем, будет тебя поддерживать на твоем духовном и монашеском пути. Не оставляй ее, дитя мое.
Он нашел, где бьется пульс. И сила его слова была не такая, как у рассуждающих в теории.
— Вашими молитвами, Старче, я буду ее держать.
И я продолжил готовить. А Старец сидел рядом со мной и слушал, как я молился.
* * *
Незадолго до его преставления, я задумался: «Когда преставится Старец, что я буду делать? Я пойду в тихое место, где меня не найдет ни один человек. Я не буду служить, буду делать крестики, брать за них немного пищи, сухарей раз в пару месяцев и вновь уходить к себе. И как меня научил Старец молиться, так и буду делать. Мы знаем, что такое четки и поклоны. Так я исчезну. Общаться с людьми я не буду».
Однако Старец понял, о чем я думаю, и сказал:
— Смотри, ты весь скукоженный и ни на что не годный, поэтому, когда я уйду, ты останешься здесь. Я тебе оставлю Благовещенскую церковку и послушника отца Тимофея. [73]
— Буди благословенно.
Я не возражал. Обычно, когда Старец умирает, ты освобождаешься. Но мы сохранили послушание и после смерти нашего Старца.
* * *
Хотя Старец был очень болен и слаб, он за несколько дней до преставления сказал мне ради наставления и духовной помощи: «Дитя мое, я чувствую в себе целый рай. Очень большая благодать. Иисусова молитва идет как часы. Ни одна страсть не шевелится. Благословение Божие! Войны я не ощущаю, помыслов у меня нет, нет никаких восстаний. Все это — не сегодняшнее достижение, все это — с молодости. Это плод юношеских трудов. Тогда все это родилось, а теперь приходит заслуженная награда.
Видишь, какую пользу принесли труды молодости? Видишь, что ничто не пропало даром? Бог посчитал все до мелочи. И за один стакан воды христианин удостаивается награды. Тем более труды монашеские пред Богом удостаиваются воздаяния: здесь — благодатью и благословением, а в ином мире — „кладутся на счет“ в банке Божием. И когда монах отойдет из этого мира, когда окажется наверху, в мире ином, тогда всю эту сумму трудов он „снимет со счета“. То есть его ожидают сбережения, собранные его трудами. И чем больше сумма, которую он, пребывая здесь, положит туда, тем богаче он станет в раю.
Поэтому если вы не будете подвизаться, не будете трудиться, не поработаете теперь, в вашей молодости, то в вашей старости у вас не будет никакого дохода. Вы не получите духовной пенсии. Так постарайся, дитя мое, потрудиться, чтобы, когда пройдут годы и ты состаришься, все это обрести. Как говорили наши деды: трудись в молодости, чтобы обрести в старости.
Вот и мы с отцом Арсением очень много потрудились, а теперь приходит Бог и воздает за труды. Теперь, когда мы в преклонном возрасте и уже уходим из земной жизни, мы чувствуем все это в своей душе. Я говорю тебе об этом, чтобы ты помнил. Ведь ты еще мал, и мои слова тебе пригодятся завтра».
* * *
Каковы же были труды Старца? Прежде всего, это было молчание. Очень важная добродетель для того, чтобы преуспеть в умной молитве. Молчание не только телесных уст, но главным образом уст душевных, уст ума. Ум не должен рассеиваться и бесцельно бродить там и сям. Такое рассеяние ума — серьезное препятствие для умной молитвы.
Старец был последним учителем умной молитвы. Он имел не только молитву, но и трезвение. Он познал таинство сердечной молитвы во всей его полноте. Познал, воспринял и носил в себе нетварный свет. Такова была красота, таков был плод трудов Старца, трудов тяжелых и многолетних.
Сам он признавался за несколько дней до блаженной кончины: «Дитя мое, Бог удостоил меня познать всю глубину, высоту и широту умной молитвы. Я был очень дерзновенным и проник во все виды молитвы. Я испытал все. Ибо когда благодать приблизится к человеку, тогда ум — эта бесстыдная птица, как его называет авва Исаак, — желает проникнуть всюду, испытать все. Он начинает от создания Адама и заканчивает такими глубинами и высотами, что, если Бог не поставит ему преград, он не вернется назад».
* * *
Я не могу забыть еще один случай, произошедший незадолго до преставления Старца. Я был во дворе его каливы. Старец вышел во двор, посмотрел на небо и сказал:
— О Боже мой! У Тебя есть такое сокровище, но нет людей, которые бы его стяжали и приняли. У нас такое огромное богатство, а нам некому его передать и оставить в наследство.
Я, младенец в духовной жизни, не мог тогда постичь весь глубочайший смысл этой скорби Старца. Теперь я его понимаю.
Где ныне такие великаны? Их нет. Есть духовные отцы, но не такой меры.
* * *
В самом начале моего послушничества Старец привел мне святоотеческое изречение: «Угодил своему Старцу — угодил Богу». Угождение Старцу стало для меня целью жизни: «Если я в этом не преуспею, то окажусь ни на что не годным». И я всегда стремился к этой цели. Я молился: «Удостой меня, Боже, унаследовать благословение Старца». Я служил Старцу до последнего мгновения и делал все, чтобы наилучшим образом исполнить свой долг перед ним. Но в последние мгновения его жизни я хотел знать, угодил я ему или нет, независимо от того, что мне говорила совесть. Я хотел это услышать от Старца. Конечно, мне не хотелось спрашивать об этом своевольно и опережать Старца своим вопросом. Но я сильно беспокоился, достиг ли я своей цели, и поэтому спросил его:
— Старче, я прожил все эти годы, день и ночь беспокоясь о том, чтобы вам угодить. Поэтому все, что я делал, я делал для вас. Преуспел ли я в этом по благодати Божией?
— Как ты утешил меня, дитя мое, Бог да утешит тебя, — ответил он мне.
Уф, я успокоился. В этих словах было для меня все.
Незадолго до смерти Старца я ему сказал:
— Старче, можешь помолиться обо мне теперь?
— Подойди, дитя мое, я тебе сделаю «елеосвящение».
Он меня обнял, прижал мою голову к своей груди и своей рукой меня крестил, крестил, крестил, говоря молитвы. Это было воздаянием за все мои труды. Ничего другого я не желал. Но кроме этого, к моему великому утешению, он мне сказал и кое-что еще:
— Если я обрету дерзновение пред Богом, то, прежде чем ты уйдешь из этого мира, я приду известить тебя о твоем уходе и приду, чтобы забрать тебя, когда ты будешь умирать.
Придет? Поможет мне, когда будет выходить моя мрачная и черная душа? Велико было его дерзновение пред Богом!
* * *
За некоторое время до его кончины я спросил:
— Старче, служить нам по тебе сорокоуст? Один — я, и один — отец Харалампий?
Этот великий и мудрый человек Божий мне ответил:
