Андрей Кураев - Школьное богословие
Для Андерсена все это совершенно не случайные мотивы. На его могиле в Копенгагене выбиты его слова: "Душа, которую Бог сотворил по Своему образу, бессмертна, и не может погибнуть. Наша жизнь на земле есть семя вечности. Тело умрет, но душа умереть не может".
Но возвращаемся к первому уроку. Когда дети понимают, что Герда читала "Отче наш", совершенно логично задать им вопрос: "А вы знаете, что такое "Отче наш"?" Дело в том, что у взрослых любая встреча с религиозным проповедником завершается вопросом: "Вы все очень хорошо говорили, я почти во всем с вами согласен. Вот только одного не могу понять: зачем мне все это надо?". На этот вопрос внятно ответить тяжелее всего. Если человек своим сердцем еще не ощутил живую потребность в вере и в Спасителе - значит, он любой ответ будет слышать только ушами, но не душой. Однако для малышей обращение к сказке снимает этот вопрос. Раз Герде это помогло, конечно же, и мне будет небесполезно.
Я иду к доске и пишу эту молитву церковнославянскими буквами. Со всеми титлами, необычными знаками и буквами, отсутствующими в современной русской графике. Я считаю, детей надо знакомить с церковнославянским языком. Для ребенка это удивительно интересный язык. Потому что он с одной стороны прозрачный, не иностранный, а с другой - тут есть загадки, шарады, которые можно при известном усилии мысли разгадать самому. Что данное слово обозначает? а почему? а бабушкой какого русского слова стало оно для церковнославянского языка? Преподавание становится проблемным.
Итак - почему "Отче"? Что за форма такая? Понимаете, что это "отец"? Да, понимаем, а почему такая форма? Потому что был такой звательный падеж. А как кого будут называть в звательном падеже в вашем классе? Коля - Николае; Алеша - Алексие; Нина - Нино, Мариночка - Марино. А тут есть повод объяснить, что по церковному Свету зовут Фотинией, а Ваню - Иоанном...
Почему "Отче наш", а не "Отче мой"? Вы согласны, что все люди братья? Дети обычно уже в первом классе об этом узнают. А вы понимаете, что это слово означает? Что мы дети одного отца. Машенька, скажи, у тебя тот же папа, что и у Вани? Она с ужасом говорит: "нет, конечно". Но вы все-таки брат и сестра или нет? Ну раз все люди братья, то и вы в каком-то роде тоже. Значит у вас должен быть общий Отец, где Он? - "Отче наш иже еси на небесех".
Затем можно проспрягать глагол "быти" на церковнославянском (есмь-еси-есть-есмы-есте-суть). И узнать, что русская форма "Ты есть" на самом деле грамматически является неправильной...
А почему Отец наш "на небесах"? Где это - на облаках? На Луне? На Солнце? На звездах? Надо отдать должное детям - такие примитивные толкования они отвергают. Просто "небо" - это то, что выше нас и выше всего того, что мы можем построить. Бог всюду. У него нет тела и его нельзя увидеть - как не видимы радиоволны. Но они становятся слышны, если есть радиоприемник. Представьте: вы попали на какой-то остров, где аборигены никогда не слышали и не видели радио. У вас же оно есть. Вы его слушаете, а люди вокруг удивляются, совсем как Карлсон: "А как это так много разных людей ухитрилось залезть в такую маленькую коробочку?". Радиоволны достигали этого острова до того, как вы туда попали? Да. Почему же местные жители не слышали их? Вот так и с Богом. Он есть всюду - но не у всех есть достаточно чувствительные приемники, чтобы Его почувствовать. Тут ведь нужно не радио и даже не телевизор. Это чувствуют сердцем. Как чувствуем мы, что вот этот человек добрый, а от того лучше держаться подальше. Так сердце может почувствовать - Бог рядом с нами...
Надо сказать, что дети вообще "языковые гении". В этой молитве они вычленяют такие смыслы, которые взрослые не замечают. Например, "хлеб наш насущный". Мы скажем - это ежедневный. И будем глубоко неправы, потому что язык надо слушать. Корень -сущ-, а приставка -над-. Значит то, что выше существования (по гречески - epiousios). Хлеб наш небесный, хлеб причастия Горнему миру.
"И не введи нас во искушение". Искушение - это когда тебе очень хочется сделать гадость. Ты ее еще не сделал, но чувствуешь- вот-вот... Значит, мы просим, чтобы таких случаев, когда мы способны сделать зло, было поменьше в нашей жизни. Что это означает? Вот сидит Алеша за партой, а перед ним сидит Лена с косичкой, и руки просто сами тянутся дернуть за нее. Искушение, конечно. Как "не ввестись в него"? Надо помолиться. Но о чем? Надо молиться Богу о том, чтобы Лена не носила больше такой искусительной косички? Или лучше помолиться о себе самом: "Господи, укрепи мою волю, чтобы мои руки не лазили куда не надо!".
Так разбираем молитву до конца и в завершение можно предложить детям: когда вернитесь домой, научите этой молитве ваших родителей.
А еще после этого можно вернуться к тому месту сказки, где олень просит волшебницу дать Герде силу двенадцати богатырей, и слышит в ответ, что не может сделать её сильнее, чем она есть, что сила, заключённая в её маленьком любящем сердце, неизмеримо больше, - наполняется новым смыслом: как можно сделать сильнее того, кому сам Бог помогает? «Если Бог за нас - кто против нас».
ТВОРЕНИЕ МИРА
Перед нами текст, который кажется слишком знакомым и простым, он кажется слишком похожим на мифы. Человеку неверующему он кажется слишком примитивным, человеку церковному - слишком понятным.
Но должен сказать, что, первое, чему учат в семинарии - это уважению к книге. Тебя учат достойным образом относиться к Книге, которая заведомо умнее тебя и которая заслуживает того, чтобы ее изучали, а не просто пробежали глазами, как вчерашнюю газету. Это - слово Божие, и в случае непонимания, лучше попробовать подрасти, а не браться за ножницы.
C другой стороны, это слово обращено к человеку и ждет от него определенного усилия. Библия - путь, и не-идущему непонятна. Конечно, прежде всего, это должно быть усилие духовной жизни, усилие подвига.
Но кроме того, нужно еще и усилие мысли. По слову Владимира Лосского, русского богослова ХХ века: "если современный человек желает истолковать Библию, он должен иметь мужество мыслить, ибо нельзя же безнаказанно играть в младенца; отказываясь абстрагировать глубину, мы, уже в силу самого языка, которым пользуемся, тем не менее абстрагируем - но уже только поверхность, что приводит нас не к детски восхищенному изумлению древнего автора, а к инфантильности". Или, по четкой формулировке философа Льва Карсавина - "наивные представления о Боге в содержание веры не входят".
Естественно, что понимание человеком одного и того же древнего текста меняется. Значит, при рассмотрении повествования Моисея нам желательно выяснить: во-первых, какие смыслы его речи были наиболее ясны и важны для него самого и тех людей, к которым непосредственно он обращал впервые свою проповедь. Во-вторых , как этот текст жил в мире христианского прочтения.
Таким образом, в библейских текстах надо различать смысловую полноту Откровения и историю восприятия Церковью этого изначального и полного Слова.
Разбирая вопрос о том, что понимал Моисей под "началом", в котором был сотворен мир, блаженный Августин говорит: "Все смыслы имел в виду Моисей, которому Бог дал составить книги так, чтобы множество людей увидело в них истину в разном облике. Что касается меня, то я смело провозглашаю из глубины сердца: если бы я писал книгу высшей непреложности, я предпочел бы написать ее так, чтобы каждый нашел в моих словах отзвук той истины, которая ему доступна: я не вложил бы в них единой отчетливой мысли, исключающей все другие, ошибочность которых не могла бы меня смутить".
Одно было открыто людям Ветхого Завета - некая иная мозаика смыслов открылась в этих же книгах людям, смотрящим на них уже с берега Нового Завета.
В христианском представлении, Библия целостна. Это не сборник книг, а единая книга, объединенная единым "персонажем" - Христом. Ветхий Завет говорит об ожидании Искупителя. Евангелие - о Его жизни. Корпус апостольских текстов, включая Апокалипсис, - о новых судьбах Его народа, Его Церкви. Сама Библия есть путеводитель, "педагог ко Христу". Она ведет к Богу, к Омеге - и смысл путеводителя определяется именно смыслом последней точки, целью.
Все показано так, чтобы пробудить жажду искупления в человеке: притом не своими силами, а Божиими. Если мы внутренне не переработаем книгу Бытия - мы не будем иметь нужного фона для чтения Евангелия. Сам смысл пришествия Христова будет не ясен, если мы не переживем тайну творения.
И, напротив, смысл первых рассказов Библии будет темен, если не видеть в нем приуготовление к Евангелию. Тем более этот смысл будет искажен, если видеть в Библии лишь "еврейский фольклор". По слову английского поэта Т. С. Элиота, тот, кто называет Библию памятником культуры, считает ее памятником на могиле христианства.
На деле это - пророческая книга. Моисея, автора книги Бытия, называют пророком. Однако в его книгах больше истории, чем предсказаний; в них больше рассказывается о прошлом, нежели о будущем. Почему же он "пророк"?
