Василий Великий - Творения. Часть II. Толкование на пророка Исаию
Такое смятение простирается не только на познание, но и на дела, так что «суть путие мнящиися прави быти мужу, обаче последняя их зрят во дно адово» (Притч. 16, 25) и «есть праведный погибаяй во своей правде, и есть нечестивый пребываяй во своей злобе» (Еккл. 7, 16). Ибо ежели есть что неудобопостижимое, то к сему роду принадлежит и истинная праведность. Почему и Соломон сопричисляет как равночестное к одному разряду: «И уразумети притчи и темное слово, речения же премудрых и гадания; и уразумети правду истинную и суд исправляти» (ср.: Притч. 1, 6, 3). Посему многие по опрометчивости произносят суждения разноречивые, потому что прежде, нежели составлено понятие на достаточном и прилежно исследованном основании, с безрассудной поспешностью дают свое согласие на всякое мнение. Обыкновенно же думают, что естественная сила диалектики всего более может доставить это, то есть научить, как подробно разбирать свойства предметов, распознать однородное и различить противоположное. Посему–то сознававший себя сведущим божественную диалектику сказал: «да усладится» Тебе «беседа моя» (ср.: Пс. 103, 34). Диалектика же любопрителей, которые берутся за предметы с охотой поспорить, не только неприятна, но еще огорчает.
Но из трех сочетаний: света и тьмы, доброго и лукавого, горького и сладкого — все ли они составляют одно в подлежащем или различны между собой по роду? Что до простого смысла, то ясно, что «лукавым» означается испорченность нравов, а «прекрасное» (καλον), как определяют, есть благо, достойное похвалы. Опять, «тма» есть воздух, лишенный света, а «свет» — сущность, рассевающая тьму. И еще: «сладкое» есть мягкость влаги или сока, услаждающая чувство вкуса; а «горькое» есть то, что при вкушении жестко действует на вкус. Итак, по простому разумению, вещи сии весьма много различествуют между собой. И кто же до того безумен, чтобы среди глубокой ночи стал называть тьму светом и, когда у него глаза ничего не различают во тьме, представлять, что он озарен светом? Кто, чувствуя неприятность при вкушении горького, станет утверждать, что ощущает приятность сладости? Кому, имея глаза, трудно распознать чувственную красоту? Она, взаимной соразмерностью частей и наружной доброцветностью, сама собой и естественно привлекает к себе всякого встречающегося, между тем как безобразное само собой производит в зрителях отвращение.
Но кажется, что речь здесь идет не о познаваемом чувственно. А поскольку «заповедь Господня светла, просвещающая очи» (Пс. 18, 9) и слово Божие — «светилник ногама» праведника (ср.: Пс. 118, 105), то не живущий добродетельно, но погрязший в плотских страстях будет такой человек, который жизнь во грехе возлюбил, как некоторый свет, а жизни по заповеди Господней отвращается, как тьмы. И кто словес Божиих, которые «сладки гортани» праведного «паче меда» для духовного его вкуса (ср.: Пс. 118, 103), отвращается по трудности заповедываемого, охотнее же избирает легкость удовольствия, тот называет горькое сладким и сладкое горьким. Таким же образом надобно рассуждать и о прекрасном, что истинно прекрасное есть соразмерность в душе, доблестно настроенной. Ибо добродетель есть какая–то середина и соразмерность; а излишек и недостаток, в ту или другую сторону выступающий из пределов добродетели, есть уже неумеренность и безобразие. Так, мужество есть середина, излишек его — дерзость, а недостаток его — робость. Следовательно, красота души есть соразмерность в добродетели, а безобразие — нарушение меры вследствие порока. Посему пророческое слово называет жалкими тех, которые избирают порок, как нечто доброе, и избегают добродетели, как лукавства.
Но надобно вникнуть в причину, по которой о добром сказано «глаголющим», а о свете и о сладком не «глаголющим», но «полагающим». Ибо сказано: «Горе глаголющим лукавое доброе», и «горе полагающим тму свет», и «горе полагающим сладкое горькое». Не то ли, может быть, пророческое слово показывает, что при первом начальном избрании образа жизни погрешаем только разумом, а вступив в деятельность и после опытного изведания не оставляя худого, полагаем для себя как бы пределы действий, дела порочные делая неподвижной гранью? Ибо кто от невоздержности и сластолюбия не обращается к целомудрию, тот «полагает» для себя «горькое сладкое». И кто убегает жизни евангельской, избирает же жизнь скотоподобную и неразумную, тот «полагает» для себя «свет тму». А кто защищает таких людей и бесстыдно говорит о делах непристойных, тот есть «глаголющий доброе лукавое», по слову Апостола, охуждающего тех, которые «не точию творят» сие, «но и соизволяют творящим» (ср.: Рим. 1, 32). Полагает также «свет тму» и тот, кто «поставляет» светильник «под спудом» или покрывает его сосудом и не поставляет «на свещнице» (ср.: Мф. 5, 15). Итак, слова «глаголать доброе лукавое» употреблены относительно к учению, а слова «полагать свет тму» — относительно к навыку в делах.
(21) «Горе, иже мудри в себе самих и пред собою разумни».
Сие же касается тех, которые не только погрешают в делах, но и удерживаются в неверии и неведении о Господе нашем Иисусе Христе. Ибо кто не верует в «Свет истинный» (ср.: Ин. 1, 9), а делает себя сыном диавола (см.: 1 Ин. 3, 10), тот глаголет «свет тму, и тму свет». Господь есть как свет (см.: Ин. 8, 12), так и сладость для разумно вкушающих Его, и доставляет им сладостное и исполненное великого веселья наслаждение. Посему вкусивший Его и опытно изведавший сладчайшее и приятнейшее наслаждение говорит: «Вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс. 33, 9). Итак, не верующий в Господа Иисуса глаголет «сладкое горькое». А кто не верует в Господа, тот неблизок к природе истинной Красоты и не пускается в умозрение о Ней. Ибо не в стройности членов и не в благообразной доброцветности, чрез что–либо приятное для телесного чувства, но единой мыслью, до преизбытка очищенной, и только в Божием естестве познается собственно прекрасное, согласно с псалмом, в котором сказано: «красотою Твоею и добротою Твоею» (Пс. 44, 5). Посему кто оком своим не приемлет молниеносных блистаний Божией красоты, тот глаголет «доброе лукавое»; а тем самым, что отрицает сие, очевидным образом соглашается на противное. Ибо если Господь есть свет, то противник, очевидно, тьма. Если природа истины сладостна, то ложь, очевидно, горька. Итак, самым отречением от Бога дается согласие на противоположное. Поскольку нет «причастия правды» к неправде, «общения свету ко тме, согласия Христова с велиаром» (ср.: 2 Кор. 6, 14–15), то надобно отделять это одно от другого. Поэтому нужно великое и тщательное внимание, чтобы нам не впасть в обман и преобразившегося в Ангела светла не почесть светом (см.: 2 Кор. 11, 14), чтобы, увеселяясь горечью греха, сластолюбивой жизни не приписать качества сладости, чтобы, поработивши душу телесной красоте, не заключить, что в ней природа красоты.
Посему «горе, иже мудри в себе самих и пред собою разумни». Это можно сказать о людях, которые о себе думают, что они мудры и разумны, не будучи таковыми. Но можно сказать и о тех, которые действительно имеют дар разумения и ведения, но не сообщают его другим, ибо «премудрость сокровена и сокровище не явлено, кая польза есть во обоих?» (Сир. 20, 30). Таковые «пред собою разумни», а не пред другими, как и скрывший талант в себе (см.: Мф. 25, 25). Но неразумен и пред Богом, кто не употребил ведения во славу Божию.
А есть, кажется, и третье значение сих слов: мудрые и разумные те, которые созданы от Бога таковыми и сознают в себе дар Его, но не в Боге полагают причину своей смышлености и вменяют ее в заслугу себе самим; они «в самих себе мудри и пред собою разумни». Им–то кстати будет сказать: «Что же имаши, егоже неси приял? Аще же и приял еси, что хвалишися яко не приемь?» (1 Кор. 4, 7). И следующее: «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» (Пс. 126, 1). Итак, смышленостью (σινεσις) называется быстрота души, скоро приводящей в единство представления о предметах, и она обыкновенно образуется по мере совершенства посеянных в нашем разуме семен. Или смышленость есть проницательность ума, с быстротой открывающая свойственное и приличное каждому предмету. А ведение есть состояние, само в себе твердое и не изменяемое разумом. Ведущий же есть тот, кто постигает необходимость умозрений, ведущих к блаженству, поскольку уже постоянно и твердо содержит их в себе. И мудростью называют ведение вещей Божественных и человеческих и их причин. А поскольку Христос есть истинная Премудрость (см.: 1 Кор. 1, 24), то усовершившегося чрез общение со Христом, поскольку Христос есть Премудрость, именуем мудрым. А смышленый познается по зрелости всеянных в нас семен разумения, и ведущий познается по тому, что постигает умозрения, необходимые для блаженства, содержа уже их в себе постоянно и непоколебимо. В книге же Исхода находим Божий ответ о строителях скинии: «и наполню их Духом Божиим смышления и ведения» (ср.: Исх. 31, 3). Посему горе тому, кто не Богу приписывает причину смышлености и ведения. И никто да не присвояет себе таких дарований, да не называет себя смышленым, ни ведущим, ни мудрым. Поскольку мудрость есть ведение Божественных и человеческих вещей, то причину сего да восписует Святому Духу. Ибо «изыдет жезл из корене Иессеова, и цвет от корене его взыдет; и почиет на нем Дух Божий, дух премудрости и разума» и т. д. (Ис. 11, 1–2).
