Андрей Десницкий - Люди и фразы (сборник)
Незаконное хранение, распространение и т. д. — это, например, если у человека больше одной Библии. Или если он въехал на территорию страны с одной-единственной Библией, но выехал без нее. Значит, распространял. И это хорошо еще, если только один раз попался, потому что…
Статья 244 (3) Уголовного кодекса той же республики: «Незаконное изготовление, хранение, ввоз на территорию Республики Узбекистан с целью распространения или распространение материалов религиозного содержания, совершенное после применения административного взыскания за такие же деяния, наказывается штрафом от ста до двухсот минимальных размеров заработной платы или исправительными работами до трех лет».
И ничего специфически узбекского тут нет: в Туркмении подобные законы существовали уже давно, в Киргизии похожий закон «О свободе вероисповедания и религиозных организациях» был принят в январе 2009 года, в Таджикистане закон «О религии и религиозных объединениях» вступил в силу уже в марте того же года. Казахстан, слава Богу, стоит в стороне от этих нововведений.
Новые и старые законы различаются в деталях, но в главном схожи. Согласно киргизскому закону например, чтобы создать религиозную организацию, нужно получить официально заверенные заявления от 200 человек. Если кто-то заболеет, переедет в другой город, из-за осторожности или лени вовремя не явится с паспортом в соответствующий орган, регистрация не состоится, любое собрание 199 остальных верующих будет считаться нелегальным. Запрещается распространение религиозной литературы в общественных местах, школах и высших учебных заведениях, запрещается вовлечение детей в религиозные организации (даже с полного согласия родителей), наконец, «настойчивые действия, направленные на обращение верующих одних конфессий в другие». То есть проповедовать Евангелие мусульманам (пусть и номинальным, которые дорогу в мечеть давно забыли) или даже собственным детям — это теперь в Киргизии строго запрещено.
Правда, пока не очень понятно, насколько строго будет применяться этот закон. Может быть, очень избирательно, как и многие другие законы в нашей Евразии. Но в Туркменистане и Узбекистане, например, некоторые протестантские пасторы получали вполне реальные тюремные сроки за «нарушение религиозного законодательства». И если какой-то туркменский заключенный на основании евангельского «не клянитесь» отказывался приносить обязательную ежедневную клятву верности Родине и президенту, то его обычно ждал карцер. Впрочем, в Туркмении, вероятно под давлением мировой общественности, уголовная ответственность за нарушение религиозного законодательства была позднее упразднена, оставлена только административная, но мы же понимаем, как легко одно переходит в другое.
И это вовсе не «перегибы на местах» — это спокойная, осознанная, последовательная политика наших союзников в Средней Азии, в полном соответствии с законами и подзаконными актами. Политика, против которой мы никогда не возражаем и которую предпочитаем просто не замечать. Я не привожу сейчас конкретных фактов просто потому, что не проводил никаких самостоятельных расследований, но факты эти нетрудно найти в Интернете. И я хочу предложить задуматься над простыми вопросами: почему так происходит и какими могут быть последствия?
Сами среднеазиатские правители утверждают, что эти законы направлены прежде всего против исламского экстремизма. Угроза вполне реальная, если посмотреть на недавнюю историю этих стран, особенно Таджикистана… Но насколько подходит такое средство борьбы с ней? Боюсь, что ровно настолько же, насколько и пункт в визовой анкете, которую мне однажды довелось заполнять: «Планируете ли вы совершение террористических актов?» Ясно, что никто не ответит на этот вопрос «да», зато чиновники свои тылы прикроют, они же, мол, всех спрашивали, план по предупреждению терроризма выполнен.
Вот и кружок по подготовке исламских (или любых иных) экстремистов по определению нигде не будет регистрироваться в своем подлинном обличье. Все эти законы стесняют в основном людей мирных, приверженцев нетрадиционных религий. Приверженцы традиционных религий еще как-нибудь договорятся, их слишком много, все мечети не закроют, а вот пришлых и вообще слишком активных проповедников легко можно будет прижать, не по одному пункту, так по другому.
А нам-то, собственно, что волноваться? Местные православные (немного их там осталось) вроде бы не чувствуют особых притеснений, а второй экземпляр Библии им как-то и не нужен… Страдают-то в основном баптисты, пятидесятники, иеговисты да слишком рьяные проповедники ислама. Может быть, православным, наоборот, только лучше станет, если для остальных введут строгие ограничения?
На самом деле запреты эти выполняют, главным образом, только одну роль, хорошо знакомую нам и по советским временам: дают государству монополию на людские умы. Или, точнее, дают ему иллюзию такой монополии, ведь мы, кому сейчас около сорока и более того это помним: пусть все строго запрещено, «…но звучит напетое вполголоса, но гремит прочитанное шепотом», как пел А. Галич. Именно на фоне унылой казенщины и строгих запретов оно и гремит, причем вне зависимости от качества и степени истинности этого шепота.
«Котора вера гонима, та и правильна», — как говорили наши предки, уходя в тайгу, и уже ни за что не своротить их было с этого пути. И не будет ничего удивительного, если в дальней перспективе такие меры только повысят популярность проповедников радикального ислама. Как говорил мне один таджик: «Семьдесят лет нас отучали говорить об Аллахе и приучали говорить о Марксе и Ленине, но кто теперь помнит этого Маркса? А вот Аллаха помнят все».
Кроме того, как долго православным оставаться приверженцами религии терпимого русского меньшинства, никто не знает. Как говорили про нацистский режим: когда приходили за евреями, я не возражал, потому что я не еврей, когда за коммунистами — потому что не коммунист, когда за верующими — потому что неверующий, а когда пришли за мной, то и возражать было уже некому. При каком-то новом повороте государственной политики в этих странах не будет ничего проще, чем применить к православным все те методики, которые так успешно отрабатываются сейчас на протестантах и исламистах.
И может быть, самое для нас тревожное вот в чем… В Средней Азии сейчас устанавливается определенная модель взаимоотношений государственной власти и Православной Церкви: власть не мешает и даже отчасти покровительствует Церкви, но ровно до той поры, пока это никому не заметное меньшинство сидит себе тихо в своих официально зарегистрированных храмах, абсолютно ни во что не вмешивается, все покорно одобряет и, главное, никогда и никому не проповедует Христа.
И будет очень печально, если этот опыт кому-то покажется удачным и востребованным в нашем собственном Отечестве.
«Аан бастаан Тыл баара»
Этими словами начинается Евангелие от Иоанна, только по-якутски: «В начале было Слово». Это очень своеобразный и красивый по своему звучанию язык, и может статься так, что некоторые православные священники будут изучать его. Да и не только его, пожалуй… «Миссия в Якутии должна опираться на национальную составляющую», — считает игумен Агафангел (Белых), миссионер из заполярного Тикси.
В этом предложении нет ничего нового. Еще в инструкции для миссионеров 1840 года (под редакцией святителя Филарета) говорилось: «Чтобы вернее и более быть полезным своим прихожанам, ты должен в непродолжительном времени узнать язык их, на первый раз по крайней мере для того, чтобы понимать. Дьячку же, находящемуся при тебе, поставляется в непременную обязанность изучить язык их совершенно».
Богослужение на якутском начало совершаться с 1859 года, но и тогда, и сейчас с ним не все так просто. Далеко не все богослужебные тексты были тогда переведены, даже не было полного Нового Завета. Кстати, переводы XIX века уже заметно устарели, ведь якутский, как и другие языки в период становления собственной письменной традиции, быстро развивался. Не хватает священников, знающих этот язык и желающих на нем служить. Не хватает и простого понимания: а зачем вообще все это нужно? И в XIX веке, и сегодня полно людей, рассуждающих так: всех «инородцев» нужно обучить русскому и церковнославянскому, никакие переводы для них не нужны.
Полтора века назад это, конечно, было полной утопией. Но сегодня все дети в России ходят в школу, изучают русский язык. Приезжая в большие города, мы вполне обходимся русским языком, вот и возникает у нас ощущение, что все якуты, и вообще все жители России, свободно говорят по-русски. А в дальние поселки, где на русском местные жители могут разговаривать разве что с телевизором, мы просто не добираемся.
И у кого-то даже возникает опасение: а что, если якутское национальное православие будет поощрять местный сепаратизм? Зачем это им обязательно использовать собственный язык? Ведь понимают же по-русски (ну и церковнославянский как-нибудь выучат)?
