Дмитрий Мережковский - Тайна трех: Египет и Вавилон

это слово Гильгамеша — вечное слово любви о смерти.

«Никто не любил тебя больше, чем я», —

это слово Изиды мог бы повторить Гильгамеш, но с иным смыслом, не утоляющим, а жаждущим. Что «крепка любовь, как смерть», знает и он; но что крепка и смерть, как любовь, тоже знает. Любовью смерть победить труднее, чем думал Египет. Вот этот-то смертный труд любви и поднял Вавилон.

Любовь познал Гильгамеш через смерть — в этом нежность его лилейная; за любовь восстал на смерть — в этом сила его львиная.

Так же познал он, как Энгиду, в смерти человека смерть человечества и замыслил подвиг сверхчеловеческий — со смертью смертный бой.

Тут-то и начинаются страдания, «страсти» Гильгамешевы, подобные страстям Таммузовым, Озирисовым, Дионисовым — всех богов страдающих.

Царь, покинув престол, идет скитаться по свету нищим бродягою. Как бы неведомой силой гонимый, изможденный, одичалый, страшный под шкурой звериной, как зверь, все бежит и бежит, остановиться не может, подобно Агасферу и Каину.

Куда? На край света, где обитает Атрахазис Дальний, последний человек первого мира, от потопа спасшийся. Один из людей, жил он и смерти не видел, потому что вкусил от Злака Жизни. От него-то и хочет узнать Гильгамеш, где растет этот Злак.

Путь его — путь Солнца, от востока к западу. Не к тому ли крайнему западу, где погибла Атлантида в бездне вод потопных?

Там, на рубеже мира, может быть, у Столпов Геркулесовых, видит он двух страшилищ, мужа Скорпиона с женой Скорпионихой.

На главах их небо покоится,Тела их ушли в преисподнюю.Стерегут они врата небесные.Смертоносен их лик ужасающий,Скалы дробит их блеск ужасающий…Стерегут они солнечный выход и вход.(IX, 39–44)

За четою скорпионною — горы Машу (Maschu), дремучие, застящие небо так, что царит в них вечная ночь. Не те ли, которые мы называем Атласскими? За горами — сад из драгоценных камней. Не тот ли, который мы называем тропической Африкой? И, наконец, океан. Не тот ли, который мы называем Атлантическим?

Там Дева морей на престоле сидит…Гильгамеш. Путь через море мне, Дева, открой,К Атрахазису Дальнему путь укажи!Дева Морей. Нет путей через море, нет переправ;Никем, кроме Солнца, не хожен тот путь,Замкнут Водами Смерти бездонными…Как же ты, Гильгамеш, переступишь их?Как Воды Смерти пройдешь?..Ступай к Ур-Шанаби: может быть,с ним переправишься…(X, 65–77)

Ур-Шанаби (Ur-Schanabi), Атрахазисов лодочник, велит Гильгамешу нарубить в лесу сто двадцать шестов, сажает его в лодку, и на третий день плавания достигают они Вод Смерти. Что это за воды?

Саисский жрец у Платона говорит почти словами вавилонской былины: «моря того (над затонувшею Атлантидою) нельзя ни переплыть, ни исследовать, потому что ход кораблей преграждается множеством ила, поднявшегося над затонувшим Островом» (Тимей).

И карфагенские мореплаватели, обогнувшие мыс Доброй Надежды за 2000 лет до Васко де Гама, натолкнулись, у Канарских островов, на великое Море Трав. Его же видел и Колумб на пути в Америку.

Не эти ли воды суть Воды Смерти? Если так, то понятно, почему Гильгамеш не гребет веслами, а толкает лодку шестами, и, увязая в иле, в чаще водорослей, гнутся шесты, ломаются; понятно и то, почему эти воды, над затонувшею Атлантидою, называются Водами Смерти, и почему Атрахазис Дальний живет на острове, среди океана, может быть, незатонувшей вершине Атлантических гор.

Переправившись через Воды Смерти, пловцы выходят на берег.

Говорит Гильгамеш Атрахазису Дальнему:

«Ты, как я; вид у тебя человеческий…Но вечно борюсь я и вечно труждаюсь,Ты же, праздный, лежишь на спине.Как же обрел ты бессмертие в сонме богов?»(XI, 1–9)

Следует сказание о потопе — гибели первого человечества.

Что сердцу Гильгамеша смутно брезжило, то здесь уже освещено почти полным светом сознания: смерть человека — смерть человечества, и воскресение человека — воскресение человечества.

«Так принят богами я в сонм богов», —

заключает Атрахазис свое сказание.

«А тебя, Гильгамеш, кто из богов примет тебя?Как обретешь ты, смертный, вечную жизнь?..Тайну тебе я открою великую,Тайну о Злаке Жизни поведаю:Терну и розе подобен тот Злак…Если ж найдешь его, жив будешь им».(XI, 205–206)

Вот и вся тайна: Злак Жизни — роза и терн, Роза Любви, Терн Страдания. Не потому ли из терна сплетется венец того, Кто даст людям вечную жизнь в любви?

Но где находится Злак, об этом не сказано. Или, может быть, громко не сказано, а прошептано на ухо, потому что из дальнейшего видно, что Гильгамеш все уже знает: подвязал тяжелые камни к ногам, бросился в море, нырнул, опустился на дно, нашел Злак, сорвал, отвязал камни и вынырнул.

Злак Жизни, Древо Жизни райское — на дне океана, в бездне вод потопных, Вод Смерти, или, как сказал бы Саисский жрец у Платона, — в «затонувшей Атлантиде». Вечная жизнь, то, чего второе человечество ищет, первым уже найдено, ибо в мировых веках-вечностях все повторяется, возвращается:

Все это уже было когда-то,Но только не помню, когда…

«Вот, Ур-Шанаби, обещанный Злак!Неутолимое им утоляется.Имя же Злака: Вечная Молодость.Отнесу его людям, да вкусят бессмертия!» —

торжествует Гильгамеш, но недолго. На обратном пути, когда он сходит в овраг, чтобы искупаться в студеном источнике, запах Злака учуял Змей, подполз, схватил его и унес.

Гильгамеш возвращается, видит, что Злак исчез, проклинает Змея, садится на землю и плачет:

«Для кого, Ур-Шанаби, трудился я?Для кого истекало кровью сердце мое?Не себе я сделал добро, —Сделал добро я Змею ползучему!..»(XI, 295–313)

И здесь опять, как везде, о самом святом и страшном сказано вскользь, как будто с нарочно загадочною краткостью; угол завесы приподнят и тотчас опущен.

Кто этот Змей, решающий судьбу второго человечества, может быть, так же, как первого? Не он ли изображен на вавилонском резном камне-печати, за спиною Жены, сидящей против Мужа, у Древа Жизни? «Как бы не простер он руки своей, и не взял также от Древа Жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт. III, 22). Это сказано об Адаме, и о Гильгамеше — почти то же:

«Жизни ты ищешь, но не найдешь:Когда сотворили боги людей,То людям назначили смерть,А себе оставили жизнь».

Нищим ушел он и нищим вернулся. Но, тайны жизни не узнав, хочет узнать, по крайней мере, тайну смерти. Вызывает заклинаниями тень друга из подземного царства бога Нергала.

Открыл Нергал в земле расщелинуИ тень Энгидову, как ветер, выпустил.(XII, 88–89)

Гильгамеш.Скажи мне, мой друг, скажи мне, мой друг,Тайну смерти, ее же ты видел, скажи!Энгиду.Не скажу тебе, друг, не скажу тебе, друг:Если б сказал я, то сел бы ты и заплакал.Гильгамеш.Пусть же я сяду, пусть же заплачу!

Далее клинопись стерта так, что трудно прочесть; но, кажется, мертвый только повторяет плач живого: «Кого возлюбил ты, тот сделался прахом; твой друг, твой Энгиду, он сделался прахом!» И заунывен, как вой ночного ветра, непонятный припев:

В пыли сидят на корточках!В пыли сидят на корточках!

Опять стерто, уже так, что ничего нельзя прочесть, как будто нарочно здесь тайна веков легла на тайну вечности.

И, наконец, последний разговор, которым все кончается:

Гильгамеш.Того, кто железом убит, ты видел ли?Энгиду.Видел.На ложе покоя лежит он, пьет чистую воду.Гильгамеш.Того, кто в сражении пал, ты видел ли?Энгиду.Видел.Мать и отец обнимают его, супруга склонилась над ним.Гильгамеш.Того, чье тело брошено в поле, ты видел ли?Энгиду.Видел.Душа его в земле не успокоится.Гильгамеш.Того, кто никем не оплакан, ты видел ли?Энгиду.Видел.Дно горшков лижет он, ест объедки нечистые.(XII, 92 — 158)

Этим кончается все. Какой конец какого начала!

Увидел он все до пределов вселенной.Все испытал и познал,Взором проник в глубочайшие тайны,С сокровеннейшей мудрости поднял покров…

И вот что увидел: «дно горшка с нечистыми объедками». По Екклезиасту: «Нет у человека преимущества перед скотом… Все идет в одно место: изошло из праха и отыдет в прах». И по египетской мудрости: конец всего — Всесмерть.