Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга вторая
В себе или в другом? Можно только покончить с посредственностью в себе, а затем, возможно, могут возникнуть иные взаимоотношения с другими. Знать, что кто-то является посредственным — это уже начало перемены, не так ли? Но мелочный ум, осознавая себя, отчаянно пробует изменяться, улучшаться, и само это побуждение посредственно. Любое желание самоусовершенствования мелочно. Когда ум знает, что он посредственен и не воздействует на себя, посредственность прекращается.
«Чем вы подразумеваете под воздействием на себя?»
Если мелочный ум, осознав, что он мелочен, делает усилие, чтобы изменить себя, не является ли он все еще мелочным? Усилие измениться рождено мелочным умом, поэтому само то усилие мелочно.
«Да, я понимаю это, но что же делать?»
Любое действие ума мало, ограничено. Ум должен прекратить действовать, и только тогда наступает окончание посредственности.
Побуждение искать
Две золотисто-зеленые птицы с длинными хвостами имели обыкновение прилетать в тот сад каждое утро и сидеть на особой ветке, играя и крича что-то друг другу. Они были настолько беспокойны, всегда в движении, их тела дрожали, но они были прекрасными существами, и никогда, казалось, не утомлялись из-за своих перелетов и игр. Это был укромный сад, и много других птиц постоянно прилетали и улетали. Два молодых мангуста, гладкие и быстрые, с желтоватым мехом, искрящимся на солнце, бывало, бегали друг за другом по вершине низкой стены, а затем, проскользнув через дыру, проникали в сад. Но как осторожны и наблюдательны они были даже в их игре, держась поближе к стене, а их красные глаза были настороженны и внимательны. Иногда старая мангуста, приятно раздобревшая, медленно заползала в сад через то же самое отверстие. Это, должно быть, был их отец или мать, на этот раз все трое были вместе. Проникая в сад один за другим через дыру, они пересекли всю длину лужайки единой группой и исчезли среди кустарников.
«Почему мы ищем? — спросил П. — Что является целью нашего поиска? Как мы утомляемся от этого постоянного поиска! Неужели этому нет конца?»
«Мы ищем то, что мы хотим найти, — ответил М., — и после обнаружения того, что мы ищем, мы двигаемся дальше к следующему открытию. Если бы мы не искали, всему живому пришел бы конец, жизнь застыла бы на месте и не имела смысла».
«Ищите, и вы найдете», — процитировал Р. — Мы находим то, что хотим, чего сознательно или подсознательно жаждем. Мы никогда не подвергали сомнению это побуждение искать, мы всегда искали, и, вероятно, мы всегда будем продолжать искать».
«Желание искать неизбежно, — заявил Л. — Вы могли бы точно также спросить, почему мы дышим, или почему растут волосы. Побуждение искать столь же неизбежно, как день и ночь».
Когда вы настолько уверенно утверждаете, что побуждение искать неизбежно, открытие суть вопроса блокируется, верно? Когда вы принимаете что-нибудь как окончательное, предопределенное, не наступает ли конец всякому исследованию?
«Но существуют некоторые установленные законы, подобно закону гравитации, и мудрее будет принять их, чем безуспешно биться об их головой, — ответил Л. — Мы принимаем некоторые догмы и верования по различным психологическим причинам, и с течением времени то, что таким образом было принято, становится „неизбежным“, так называемой потребностью человека».
«Если Л. принимает как неизбежное побуждение искать, тогда он будет продолжать поиск, и для него это не проблема», — сказал М. — Ученый, хитрый политик, несчастный, больной — каждый ищет его собственным способом и время от времени меняет объект его поиска. Мы все ищем, но, кажется, мы никогда не спрашиваем себя, почему мы ищем. Мы не обсуждаем цель нашего поиска, благородную или позорную, а пробуем выяснять, не так ли, почему мы вообще ищем?
Что является этим побуждением, этим постоянным принуждением? Действительно ли это неизбежно? Имеет ли это бесконечное продолжение?
«Если мы не будем искать, — спросил И., — не станем ли мы ленивыми и просто остановимся в развитии?»
Конфликт в одной форме или другой кажется образом жизни, и без него, мы думаем, жизнь не имела бы никакого значения. Для большинства из нас прекращение борьбы смертельно. Поиск подразумевает борьбу, конфликт, и действительно ли этот процесс необходим для человека, или все же есть иной «образ» жизни, в котором нет поиска и борьбы? Почему и что мы ищем?
«Я ищу способы и средства для обеспечения не моего собственного выживания, а выживания моей нации», — сказал Л.
Есть ли такое огромное отличие между национальным и индивидуальным выживанием? Индивидуум отождествляет себя с нацией, или со специфической формой общества, и затем хочет, чтобы та нация или общество выжило. Выживание той или иной нации — это также выживание индивидуума. Разве не индивидуум вечно стремится выжить, иметь продолжение, отождествляясь с чем-то большим или более благородным, чем сам он?
«Неужели нет точки или момента, в котором мы внезапно оказываемся без поиска, без борьбы?» — спросил M.
«Такой момент может быть просто в результате усталости, — ответил Р., — короткая пауза перед новым погружением в порочный круг поиска и страха».
«Или это может быть вне времени», — сказал М.
Является ли тот момент, о котором мы говорим, вне времени, или в действительности же это только точка отдыха перед началом нового искания? Почему мы ищем, и возможно ли этому поиску положить конец? Пока мы не обнаружим самостоятельно, почему мы ищем и боремся, состояние, в котором поиск заканчивается, останется для нас иллюзией без особого значения.
«Неужели нет никакого различия между разными объектами поиска?» — спросил B.
Конечно, различия имеются, но во всяком поиске побуждение, по сути, то же самое, не так ли? Стремимся ли мы выжить индивидуально или как нация, идем ли мы к учителю, к гуру, к спасителю, следуем ли мы специфической дисциплине или находим какие-то другие средства улучшения себя, не является ли каждый нас, ограниченно или повсеместно, ищущим некой формы удовлетворения, продолжения, постоянства? Так что мы теперь спрашиваем себя, не что мы ищем, а почему мы вообще ищем? И действительно ли возможно завершение всякого поиска не через принуждение или расстройство, или потому что вы нашли, а потому что побуждение полностью прекратило быть?
«Мы оказались в ловушке привычки к поиску, и я предполагаю, что это результат нашей неудовлетворенности», — сказал Б.
Будучи недовольными, неудовлетворенными, мы ищем удовлетворенность, довольство. Пока есть это побуждение стать удовлетворенным, довести что-то до конца, будет поиск и борьба. При стремлении к полному удовлетворению всегда будет тень страха, верно?
«Как же избежать страха?» — спросил B.
Вы хотите удовлетворения без укуса страха, но существует ли вечно длящееся полное удовлетворение? Конечно же, само желание полного удовлетворения — вот причина расстройства и страха. Только, когда значение полного удовлетворения понято, тогда желанию приходит конец. Становиться и быть — это два совершенно разных состояния, и вы не сможете перейти от одного к другому, но с окончанием состояния становления, возникает состояние бытия.
Слушание
Полная луна только поднималась над рекой, и была дымка, из-за которой она становилась красной. Так как было холодно, от многих деревень шел дым. На реке не было ряби, но течение была невидимым, сильным и глубоким. Ласточки летали низко, и одна или две кончиками крыла коснулись воды, совсем немного потревожив спокойную гладь воды. Вверх по реке вечерняя звезда едва была видима вдали над минаретом в отдаленном, переполненном городе. Попугаи возвращались, чтобы быть около человеческого жилья, и их полет никогда не был прямым. Они, было, обрушивались с визжанием, подбирали зерно и разлетались в стороны, но всегда двигались вперед к покрытому листвой дереву, где собирались сотнями. Тогда они взлетали, было, снова к более укромному дереву, и когда темнота наступала, возникала тишина. Луна была хорошо видна над вершинами деревьев, и на неподвижных водах создавала серебристую дорожку.
«Я понимаю важность слушания, но интересно, слушаю ли я когда-либо по-настоящему то, что вы говорите, — заметил он. — Так или иначе мне надо сделать большое усилие, чтобы услышать».
Когда вы делаете усилие, чтобы услышать, разве вы слушаете? Разве не само это усилие есть отвлечение, которое мешает слушанию? Вы делаете усилие, когда вы слушаете что-то, что приводит вас в восторг? Несомненно, такое усилие, чтобы услышать — форма принуждения. Принуждение — это сопротивление, не так ли? А сопротивление порождает проблемы, таким образом слушание становится одной из них. Само слушание никогда не является проблемой.
«Но для меня оно — проблема. Я хочу слушать правильно, потому что чувствую, что то, о чем вы говорите, имеет глубокое значение, но я не могу выйти за пределы словесного значения».
