Александр Мень - У врат Молчания
КОЛЕСО БЫТИЯ
1. С. Радхакришнан. Индийская философия, т. I, с. 314.
2. См. работу Б. Смирнова "Санхья и йога" (в приложении к VII тому перевода Махабхараты), а также: Р. Грабе. Введение в перевод трактата "Лунный свет Санхья-истины", с. 66.
3. Mahavagga, I, 1; Махапариниббана, I, 23; Асвагоша, гл. 14; О. Розенберг. Ук. соч., с. 223; С. Чаттерджи и Д. Датта. Ук. соч., с. 110.
4. Дхаммапада, 126.
5. В особой беседе, сохраненной в Дигха-Никайе, Будда подчеркивал творческую роль Виджняны, или первоначального жизненного порыва эмбриона. При этом он, вероятно, считал, что Виджняна нового существа не тождественна с "порывом" - прежнего (см.: Г. Ольденберг. Будда, с. 320 сл.). Учение о Виджняне дает повод сближать этот пункт буддизма с философией "elan vital" Бергсона.
6. Дхаммапада, 334, 338, 347.
7. Б. Келлерман. Малый Тибет, Индия, Сиам. 1930. с. 39 сл.
8. См. описание ада в Буддхачарите: Асвагоша, 149.
9. Здесь произошло нечто аналогичное с тем, что имело место в брахманизме. Ведическая традиция вначале также не знала учения о сансаре, но оно было, вероятно, заимствовано из туземных представлений.
10. О. Розенберг. Ук. соч., с 228.
11. Лафкадио Херн. Закон Кармы. В его книге "Душа Японии", с. 193.
12. Вл. Соловьев. Пессимизм. - Собр. соч., т. X, с. 256; т. VIII, с. 10.
13. Васубандху (V в.н.э.) был автором трактата "Абидхарма-Коша", который основывался на Абидхарме-Питаке. Он принадлежал к школе "вайбхашика", делавшей упор на теории дхарм, и стремился вывести буддийскую мысль из внутреннего тупика. См.: О. Розенберг. Ук. соч., гл. III.
Глава тринадцатая
ОБРЕТЕНИЕ ВЕЧНОГО ПОКОЯ
Когда в небе гремят барабаны грома,
И потоки дождя заполняют пути, по которым
следуют птицы,
а бхикшу, укрывшись в пещере, размышляет,
Есть ли в мир большее наслаждение?..
Когда ночью в безлюдном лесу
Дождь шумит и дикие звери рычат,
А бхикшу, укрывшись в пещере, размышляет,
Есть ли в мире большее наслаждение?
Когда, обуздавши мысли свои,
Среди гор, в расселине горной укрывшись,
Он без страха и без препятствия для мысли размышляет,
Есть ли в мире большее наслаждение?
Гимн буддийского монаха
Сущность проповеди Гаутамы сосредоточена в третьей благородной истине: "Прекращение страданий возможно". И она логически вытекала из учения Будды о природе и происхождении зла. Если "проявленное бытие" по самой своей сути есть нечто тягостное, мучительное, сотканное из скорбей, если это бессмысленное, отвратительное существование поддерживается неведением и глупой, обольщающей жаждой жизни, то истребление этой жажды и просветление духа принесет человеку освобождение. Он уйдет из этого призрачного мира и сольется с Тишиной и Покоем. На первый взгляд кажется даже, что последователю Будды неважно, что его ждет в таинственной сфере "Бытия непроявленного". Главное будет достигнуто, кончится цепь возрождений, сознание угаснет, и "озаренный мудростью, ничем не потрясенный на свете, тихий, не тоскующий, не опьяненный угаром страсти, ничего не ждущий, пресечет здесь старость и рождение" /l/. При жизни он станет святым архатом, а по смерти перейдет в Нирвану.
"Как в глубине моря нарождаются волны, - говорил Будда, - но все пребывают в покое, так бхикшу пусть будет покоен, никогда ничего не жаждет, ничего не желает"/2/. Всем измученным и изнемогшим в битве жизни Совершенный обещал открыть обитель успокоения. Он призывал их облечься в броню равнодушия, ничего не ждать от суетного мира. Такая внежизненная позиция должна, по его мнению, застраховать ищущего спасения от огорчений и всякого зла. О чем ему будет скорбеть, когда он ничего не ищет, когда он "все влечения погасил в себе и всякие желания вырвал с корнем"? В этом есть своя заманчивая логика: "Из желания рождается печаль, из желания рождается страх; у того, кто освободился от желаний, нет печали, откуда страх?"/3/ Таким образом, желания - главная мишень, по которой бьют буддийские стрелы. Тот, кто сумел победить свои желания, тот "уничтожил тернии существования: это его тело - последнее"/4/. Такой человек выскальзывает из мутных волн сансары, которые продолжают стремить свой бег уже где-то в стороне от него.
Однажды Будду спросили, какова посмертная участь одного великого подвижника. Он ответил лишь, что для человека, который изжил в себе тяготение к психофизическому бытию (намарупа), нет ни рождения, ни смерти. Таким образом, главный упор делается на то, что уже здесь, при жизни, человек может обрести состояние бесстрастия, покоя, просветления, т. е. стать причастным Нирване /5/. Мы вернемся еще к тому, что разумел Будда под словом "Нирвана", а сейчас отметим только, что обретение архатом Нирваны описывалось им в самых приподнятых выражениях/6/. Все злое и суетное позади, познана истинная цена мимолетных благ, впереди радостный путь свободы и чистоты. Чем привлечешь того, кто оставил дом и близких ради нищенской чаши и желтого рубища? Нет ничего для него дороже его внутренней независимости и свободы от желаний. Он сказал прости этому ничтожному миру! "Как попугай не сравнится в быстроте с лебедем, так владелец домов никогда не сравнится с мудрым счастливым бхикшу в уединенном лесу, погруженным в размышления" /7/.
Многие места в буддийских книгах звучат как восторженные гимны, прославляющие свободу нищего монаха/8/. Бхикшу сравнивает себя с человеком, который нашел высочайшее счастье.
Вот зажиточный и честный пастух: он мирен, трудолюбив, обеспечен, в доме его весело пылает очаг, ему служит добрая жена, его коровы подоены, рис сварен, он может быть спокоен: Если хочешь дождь послать
Пошли, о небо! Но сколь блаженнее бхикшу, в сердце которого воцарилось нерушимое счастье! С большим правом он повторяет слова песни: "Если хочешь дождь послать - пошли, о небо!" Пастуха ждут превратности и тяготы, то, чем он владеет, завтра может быть отнято у него, а бхикшу волен, он наслаждается тем, что у него нет привязанностей и желаний, что он не ищет в мире ни любви, ни дружбы. Он проходит по жизни как ее победитель, он знает, что колесо бытия не увлечет его больше. "Если хочешь дождь послать - пошли, о небо!"
Благополучие пастуха - мираж. А бхикшу знает, что это ничтожно, что это - уловки Мары, что это - "крючок на удочке". Не ищет он помощи у богов и людей, он познал вечную Дхамму и идет "одиноко, подобно носорогу". Он горд своей независимостью, он благостен, ибо нет ничего в мире, что могло бы его смутить. Он - могучий буйвол в джунглях, он - одинокий слон, отошедший от стада. Никто не может устрашить его, он презирает все тленное.
В Индии любимым символом просветленной души был образ лотоса. "Никогда капля воды не удержится на листке лотоса; никогда мудрец не прилепится ни к чему из того, что видимо, что слышимо и что сознано. Кто стряхнул с себя все греховное, тот ничего не воспримет в жадности из видимого, слышимого и сознанного. Он не ищет очищения посредством другого, ибо ничто, идущее извне, не радует и не огорчает его"/9/.
Душа человека, познавшего сладость Дхаммы, как бы витает вне зримой действительности. Ее внутренняя реальность - не поток мятущихся дхарм, а тишина и величие Нирваны. Гаутама говорит о ней как о единственно желанной, как о пределе всех стремлений. Именно в идее Нирваны (при любой ее трактовке) и заключен важнейший смысл его учения.
x x x
Можем ли мы сказать с достоверностью, что понимал сам Будда под словом Нирвана!
Вероятно, этот вопрос нередко ставили ученики перед самим Гаутамой. И чаще всего он давал им уклончивые ответы. "Многое видит, многое слышит здесь человек, - говорил он, - о многом мечтает; разрушение же всех желаний и страстных влечений к вещам, дорогим человеку, - вот это и есть неизменное состояние Нирваны" /10/.
Но что кроется за этим "разрушением желаний"? Позднейшие буддисты утверждали, что основа Нирваны - пустота (шунья//11/. И опять-таки не всегда ясно: как понимать эту "пустоту". Есть ли Нирвана некое абсолютное Начало, полнота всех полнот, или в ней не заключено ничего, кроме мертвого покоя небытия?
Особенно тревожил учеников вопрос о посмертной судьбе человека, достигшего Нирваны. Однажды они спросили об этом. Будда ответил:
- Как пламя, затушенное порывом ветра, не существует уже более, так и мудрец, освобожденный от тела, исчезает, и нельзя сказать, чтобы тот мудрец все еще был где-то.
- Исчез ли он только отсюда, или вовсе его нет нигде, или он только освободился от недугов?
- Кто отошел, у того нет былого вида; но когда разрушены вещи, какое же представление может возникнуть о них?/12/
Опять странная двусмысленность! Эти слова можно понимать в совершенно противоположном смысле: или мудрец, перешедший в Нирвану, обрел такую форму существования, которая не может быть изображена средствами обычного языка, или вместо чаемого бессмертия он обретает Вечную Смерть. "Мудрые угасают, как лампады", - говорил Будда/13/. Но если с нашей современной точки зрения угасание не есть уничтожение, а переход в другую форму бытия, то можно ли с уверенностью утверждать, что и Будда понимал угасание именно так?
