Лиляна Хабьянович-Джурович - Петкана
Наша благоверная и благородная княгиня достойно, как и подобает истинной госпоже, перенесла сие оскорбление и вновь повторила свою просьбу, пообещав надменному турку все сокровища, еще остававшиеся у нее, в обмен на святыню.
Так рассказывал нам отец Макарий, а мы, дети, представляли себе, как весь сербский народ молится коленопреклоненно вдоль дороги отВидина до Крушевца, ожидая прибытия честных мощей. Все держат в руках зажженные свечи, следят, чтобы дрожащее пламя не угасло, и с надеждой взывают к милосердной заступнице нашей пред Господом. И радуются снизошедшей на них благодати и милости Господней. А милость эта — для каждого своя. Это знаем даже мы, дети.
Как, должно быть, радовалась наша благочестивая княгиня! Сколь велика была ее вера и надежда! Теперь Преподобная сохранит ее детей. И ее державу. И народ. Ибо и в ту пору страдания наши были неимоверны. Словно урожай с тучной нивы, собирали с сербского народа дань кровью пришлые тати. Причем не единожды в год.
Я всегда думала, что Преподобная являлась княгине во сне. Учила ее мудрости. И помогала ей советами. И ей, и подруге ее, благородной госпоже Евфимии, чей муж, деспот Углеша, погиб в битве с турками еще на Марице, за восемнадцать лет до Косова. Да и что тут удивительного? Являлась же она мне, простой торговке с Рыбного рынка, продававшей там каждый день свежую рыбу с Дуная и Савы? Да, они были благородные госпожи. Но и страдалицы — тоже. Как и я. Их мужья, как и мой, погибли на войне с турками. И мне еще Бог оставил больше, чем им. У моего старшего сына есть уже свои сыновья. Сын же госпожи Евфимии умер в ранней юности. А княгинин — не оставил после себя наследника. Мне же преподобная Параскева обещала сохранить моего сына. И сыновей его. Но об этом — после. Прежде надо завершить рассказ отца Макария.
Когда наша княгиня-мученица мирно почила в Господе, чудотворные мощи преподобной Параскевы были перенесены из Крушевца в новую столицу — Белград. Из придворной церкви — в Нижний город. Туда, где испокон веков селился простой люд. Думаю, она сама так пожелала. Чтобы находиться среди рыбаков и горшечников, сапожников и портных, плотников и поденщиков, торговцев и перевозчиков. Возле пристани. Рыбного рынка. Странноприимного дома. И больницы.
Когда же в том месте неожиданно, как будто сам собой, забил источник, люди сразу же окрестили его чудотворным, даже не дожидаясь первых исцелений. Впрочем, чудеса не замедлили сказаться. И вскоре уже вся округа знала, что вода святого источника помогает от всех недугов и скорбей, а также и от обычной усталости.
Я тоже пила воду из источника Преподобной. И часто приходила в церковь к ее честным мощам, чтобы приложиться к святыне и поведать нашей заступнице свои горести и сомнения. И радости — тоже. Равно как и поделиться с нею своими надеждами. И рассказывала своим сыновьям, а потом и их детям, все, что сама сохранила в памяти из рассказов отца Макария.
Она же, преподобная мать наша Параскева, посещала меня во сне. Чтобы укрепить. Преподать совет. Или же укорить. Всегда серьезная. И кроткая. Даже когда гневалась на меня. Последнее я никак не могла понять. Как это можно: гневаться — и при этом не впадать в гнев? Так, верно, могут лишь угодники Божии.
Когда сын женился, я сразу же отправила мою невестку на источник Преподобной. Чтоб пила святую воду и очищала утробу, подготавливая ее, как гнездо, для будущего плода. Но напрасно. Три года невестка оставалась бесплодной. Три года молила я о милости преподобную Параскеву, призывая ее в свои сны. Но она мне не являлась. Молчала. Как будто не слышала мои мольбы. Это ее молчание стало новой раной для моего сердца. «Почему ты меня оставила? Чем я тебя прогневала?» — вопрошала я с болью и со страхом, терзаясь различными сомнениями. Но она по-прежнему не отвечала мне.
Только на четвертый год она смиловалась. Я даже не знаю, что меня больше обрадовало: то ли, что она опять мне явилась, или же слова утешения, которые я от нее услышала. Слова, снова вдохнувшие в меня надежду.
«Лицо у твоей невестки милое, да сердце илистое. Поэтому я ей даровала желание с болью пополам. Чтобы больше плакала и молилась. Дабы очищалась молитвою и слезами. А теперь пусть приходит ко мне на источник. Ибо только чистому сердцу вода моя может быть во исцеление».
Так родился Стефан. Моя надежда и Параскевино чадо. От чего только не уберегла его милосердная мать наша Параскева! Она хранила его и в играх, и в детских шалостях. В юношеских состязаниях. И в делах сердечных. А главное — от турецкого зла. В том числе и в ту пору, которая стала черным днем в нашей истории.
Но прежде я должна поведать вам до конца все, что слышала от отца Макария. Все то, что я поняла и сумела запомнить.
Княгинин сын, деспот Стефан Высокий, правил нами четверть века. После его смерти столицу нашу захватили венгры. С той поры мы, сербы, могли селиться только в Нижнем городе, в низинах, по берегам Савы и Дуная. Сами же венгры жили на холме, в Верхнем городе. Так было целых сто лет. Мы друг друга не сильно любили. И общались только по необходимости.
Турки много раз пытались захватить Белград. И в пору моего детства. И когда у меня был уже маленький сын. И тогда, когда он вырос и стал взрослым юношей. Есть беды и невзгоды, с которыми человек постепенно примиряется. И не только отдельный человек, но и земли, и грады, и целые народы. Мы уже свыклись с неизбежным, а поэтому не сильно удивились и испугались, когда однажды утром не увидели ни синей речной глади, ни низкого кустарника на Военном острове, что напротив крепости. Ибо все покрыла турецкая флотилия. Пестрые шатры. И бесчисленные полчища азиатов.
Когда они начали стрелять из пушек, мы надеялись, что тем дело и кончится. Конечно, где-то будут разрушены стены. Как всегда, не обойдется без смерти и стонов. Но в город они не войдут. Не войдут. Остановит их Преподобная! Мать наша и хранительница наших очагов!
«А Царьград? А Тырново?» — не давали мне покоя тревожные мысли.
«Турки захватили и Крушевац. И Видин. Почему же они не могут захватить и Белград? » — подсказывало сомнение. Неотвязно преследовало меня. Заставляя готовиться к худшему.
«Где твоя вера? Не может все без конца повторяться!» — укоряла я себя. Пыталась ободриться. Подавить эту нарастающую тревогу. Не дать ей перейти в настоящий страх.
Теперь я знаю: сомнение мое не было порождено неверием. Равно как и страх, пришедший-таки вслед за ним, не был вызван малодушием. Нет! То была ее милость. Она хотела подготовить меня к неизбежному. И укрепить перед жестоким испытанием. Не зря в старой молитве сказано: «Сохрани мя, Боже, от страха внезапна!» Но тогда я не хотела прислушаться к голосу собственного сердца. Не смела поверить.
Так, с неподготовленным сердцем, встретила я тот страшный день, когда турки, пробив бреши в стенах Нижнего города, хлынули в проломы, словно волки в овечий загон...
Пока продолжается штурм города, главная цель нападающих — стены, а главная мишень — мужчины, их защищающие. Но как только враг ворвется в город, главной его добычей и жертвами становятся женщины. Их настойчиво ищут, за ними с бешеным сладострастием охотятся опьяненные кровью и вседозволенностью варвары. И кажется, нет более страшного зла человеческого в этом мире...
Но на сей раз произошло чудо! За те двадцать дней, что турки стояли в захваченном ими Нижнем городе, продолжая осаждать сопротивляющийся Верхний град, ни одна женщина не подверглась насилию. Ни одна девушка не была обесчещена. Грубые варвары проходили мимо женщин, словно не замечая их, как если бы то были камни или деревья. Это было что-то непостижимое. Ибо турецкие нравы всем были хорошо известны. Люди объясняли сие единственно заступничеством Преподобной.
«Что ж, свершилось то, что должно было свершиться. Но преподобная мать наша Параскева и посреди сего неизбежного зла защищает нас, насколько может. Ведь даже святые не могут абсолютно всё. Поскольку есть Бог. И воля Его» — так размышляла я. И даже не спрашивала себя в этот раз, откуда у меня, простой женщины, такие мысли. Ибо знала, что это она подсказала мне сии слова.
О, как я плакала, осознав сию истину! Как благодарна была Преподобной за ее постоянное бдение над нами, грешными! За то, что она помогает нам не утратить веру в час жесточайшего искушения. Когда все рушится прямо на глазах и привычный мір исчезает и становится небытием.
В последний день месяца августа венгерский комендант Белграда, человек мрачный и надменный, передал султану Сулейману ключи от города. И при этом был вынужден еще низко склониться перед турецким властелином и поцеловать ему руку и туфлю. Так, по крайней мере, рассказывали очевидцы.
«Да, брат, я собственными глазами видел, как он целовал ему туфлю!» — восклицали люди, передавая новость из уст в уста.
