Иоанн Мейендорф - Живое предание
При обращении в христианство народы, языки и культуры воспринимают общий критерий кафоличности и перестают быть чужими друг другу. Вся православная византийская гимнография Пятидесятницы построена на библейской теме противопоставления истории Вавилонской башни («разделяше языки вышний») и чуда языков в Сионской горнице («тот же Дух» говорит на языках всех народов). Следовательно, кафоличность требует взаимопонимания; не безразличия, не индивидуализма, а понимания, основанного на универсальности искупления. Утверждение православных, что они и есть «кафолическая» Церковь, предполагает благовестие этой Церкви миру, тому миру, который был во всей своей целости искуплен Христом. Поэтому по самой природе своей Церковь не может быть «восточной» или «западной», если хочет оставаться Церковью Христовой.
В каком–то глубинном смысле, однако, новозаветное Откровение связано с историей и географией. Боговоплощение совершилось в истории, и в установлении Церкви участвовали конкретные люди — иудеи и греки, принадлежавшие к цивилизации своего времени. Это не были американцы двадцатого столетия. Историческая уникальность явления Христа предполагает, что никакой другой момент истории, а только время Иисуса из Назарета было «исполнением времен», описанным и разъясненным в Писаниях Нового Завета. Это также означает, что воплотившийся Сын Божий был еврейский Мессия и что универсальность жизни и спасения должна была открыться только в Иерусалиме, а не в каком–либо ином месте. Кроме того, если держаться веры в Предание, нужно признать, что Церковь как новый Храм и носительница Духа во все историческое время избирала правильный путь и давала правильные определения вероучения. Определения эти также обусловлены исторически и географически. Таким образом, наша задача сегодня состоит в том, чтобы пребывать верными духу этих установлений и определений прошлого, даже если нужно развить их или воспринять совершенно новые установки, соответствующие проблемам нашего времени.
Поэтому очень важно, чтобы миссионерское служение православных христиан не отрывалось от корней восточного христианства, которое через столетия пронесло полноту христианского Предания, в частности предания греческих святых отцов. В истинное понимание нашей миссии входит также и признание, что кафолическое Предание в прошлом являлось не только в греческой или русской форме и что сводить христианскую истину к определенной исторической форме означает умалять саму кафоличность. Греческие отцы выражали Священное Предание не потому, что были греками, а потому, что жили кафоличностью Церкви, которой жили и другие и которой мы снова должны жить в двадцатом веке.
В этом докладе я не ставлю цели определить, что такое «христианский Запад» с точки зрения православной экклезиологии; да это и не кажется существенным при обсуждении христианской миссионерской деятельности в такой стране, как Америка, которую вряд ли можно еще считать христианской. Америка бросает вызов Православной Церкви, ставя такие проблемы, с которыми она раньше никогда не имела дела, и вызов этот часто является вызовом самой христианской вере. Я считаю, что православное Предание особенно ясно и определенно выражает некоторые основные истины, которые, как может открыть для себя наше общество, имеют прямое отношение к современной жизни, такие, например, как Троичность Бога, «теоцентрическое» понимание человека и экклезиология, основанная более на общении, нежели на авторитете[113]. Лишь бы православное свидетельство могло быть на практике более последовательным, чем теперь, в этих основных вопросах православной веры! Православие вполне способно взять на себя задачу придания новой формы западному христианству в такой момент, когда секулярная активность шестидесятых годов идет на убыль и люди более, чем раньше, готовы понять язык молитвы, созерцания, духовного опыта и таким образом вновь могут заинтересоваться истиной ради нее самой. С другой стороны, возможно и то, что Православная Церковь в Америке, обладающая свободой и динамизмом, которым она научилась на Западе, сможет оказать «миссионерскую» помощь и Церквам–матерям Православного Востока, где нет свободы, а динамизм ослаблен законом или обычаем.
3. Православные и англикане
Взаимоотношения между англиканами и православными имеют уже долгую историю, в которой действует не только богословие, но и политика — британская, турецкая, русская, греческая и др. В известной степени такое положение существует и сегодня в некоторых аспектах «диалога» в мировом масштабе. Наоборот, здесь на Западе, и в особенности в Америке, мы имеем возможность и даже обязанность строить наши отношения в рамках общего для нас общества и тех конкретных проблем, с которыми сталкиваются наши Церкви.
В предыдущем поколении среди епископалов было широко распространено мнение, разделяемое и некоторыми православными, что американизация восточноевропейских иммигрантов неизбежно приведет их в Епископальную Церковь. За немногими исключениями, такой прогноз не оправдался. Наоборот, у православных выработался своего рода защитный рефлекс, предохраняющий их от экуменических объединений, обостряющийся по мере усиления американизации.
Может быть, богословские и экуменические события последнего десятилетия создали новый и более плодотворный стимул для сближения англикан и православных. В контексте поразительных изменений, произошедших в римском католицизме, с одной стороны, и ростом так называемой «секуляризации» богословия — с другой, многие ценности, представленные англиканством, даже при нежелании богословски точно их сформулировать, сегодня ставятся под сомнение, как никогда раньше. Дело не столько в том или ином частном вопросе «церковного строя», сколько в самой природе христианской веры и церковного служения.
Слишком часто англикано–православные диалоги, всегда очень «экклезиологически» ориентированные, занимались такими вопросами, как апостольское преемство, число таинств, церковный авторитет и т. д., без достаточного соотношения их с экзистенциальными требованиями христианской жизни и миссии. Участники диалога с обеих сторон, может быть и неосознанно, создавали впечатление, что вопрос экклезиологии или богословия таинств можно разрешить, не разделяя один и тот же духовный опыт самой природы христианства и его миссии.
Как бы ни оценивались достижения последнего десятилетия в богословии и экклезиологии, нужно признать, что сегодня речь идет о самой природе христианства, а не только о его выражении в той или иной форме или таинствах. Если бы теперь православные и англикане, или хотя бы некоторые из них, попытались прийти к осмысленному соглашению о том, что действительно означает христианское благовестие, они смогли бы подойти и к оценке истинного состояния наших межцерковных отношений.
Лично я считаю, что дискуссия на страницах нашего Quarterly, в которой участвовали Джон Росснер, епископ Макгвайр и Жорж Барруа[114], очень важна именно потому, что в ней преодолевается обычная экклезпологическая путаница англикано–православных диалогов. Нам пора поговорить — хотя бы вкратце — о Троице, об Иисусе Христе и о природе человека, не просто повторяя формулировки прошлого, а проверяя конкретное исповедание и учение друг друга этими основными христианскими истинами. Чтобы добиться успеха, в этом диалоге должны принять участие не только «профессиональные экуменисты», но и те, кто действительно живет жизнью наш их общин и ответствен за нее.
Дискуссия эта может взять за образец Содружество св. Албания и преп. Сергия[115], которое все еще является наиболее долговечным и влиятельным форумом англикано–православного сближения, ее можно организовать и совсем не официально, без непосредственного участия или намеренного исключения из него церковных руководителей. Следует ли принять предложение епископа Макгвайра и составить совместное «Заявление об общей вере и практике двадцатого столетия»?[116] Это предложение требует внимательного рассмотрения. Епископ Макгвайр достаточно осторожно уточняет, что в его планы входит не подготовка «доктринального обоснования, достаточного для объединения», а скорее «разработка руководства для наших будущих разговоров». Однако профессор Барруа справедливо опасается формальных «исповеданий». Православные эксперименты семнадцатого века в составлении «исповеданий» в ответ на протестантские запросы никому в конце концов не помогли[117].
Действительно важным мне представляется выработка методологии, которой все могли бы следовать. Вопрос в том, можно ли объединить нынешних христиан вокруг благовестия Воскресения Христова со всем тем, что из этого вытекает, а именно:
