Доц.архимандрит Тихон Агриков - Пастырское богословие, т.3
Сокращается и чинопоследование таинства Покаяния. Особенно при большом стечении «говеющих» в постовые и праздничные дни. Тем более, если священник один служит и он же исповедует, тогда чин покаяния сводится до минимума. Одна «начальная молитва» и разрешительная формула: «прощаю и разрешаю». И что особенно возмутительно и даже кощунственно, это «прощаю и разрешаю» делается «огулом», то есть сразу над всей толпой кающихся. Вследствие этого верующие отходят неудовлетворенные и возмущенные, а иные и озлобленные.
3. Уставность при совершении обрядов
Если современная церковная практика идет по линии нарушения уставности Богослужения таинств, то что же говорить об обрядах? С какой легкой бездушностью в сердце совершается нарушение этой части церковных установлений.
Оканчивающий академию молодой батюшка заглянул к своему другу семинаристу. Последний уже служил на приходе несколько лет и имел солидный пастырский опыт.
«Что — то, братец, вера во мне пошатнулась, — дружески начал академик, — не посоветуешь ли, что мне делать?».
«Покориться обрядам!», — ответил, не обинуясь, старый друг. «Обряды?…, — протянул академик, как бы не ожидая такого ответа от друга. «А что ты думал? Это первая ступень смирения. Их исполнение породнит тебя со всеми христианами, не только теперешними, но и жившими тысячу лет назад. Нужно подчиниться общему, быть со всеми, как все, а не как один» (П. Иванов. Смирение во Христе. П., 1930, с. 61).
Молодой батюшка послушал своего опытного друга и стал на приходе особенно ревностно и тщательно исполнять церковные обряды. Вскоре он почувствовал, что великий мир вошел в его душу, и он искренне благодарил приятеля за добрый совет.
Действительно, спросите у всех верующих, не у гордецов, заявляющих: «я буду по — своему», а у смиренных, которые знают, что они живут всего пятьдесят лет («аще в силах осемьдесят»), а религия существует тысячелетия, — они вам скажут, какое блаженство и покой духа изливается на соучастников таинств и обрядов. Поэтому абсолютно необходимо, чтобы сердце преодолело ум. Это особая способность. Она открывается не сразу для тех особенно, у кого ум воспитан в непослушании.
Согласитесь, что живете вы здесь на земле в чужом доме, в котором уже задолго до вас принято соблюдение известных приличий. Сами вы пришли сюда неизвестно откуда на какие — нибудь 50–60 лет, пользуетесь всем чужим и уходите, неизвестно куда и неизвестно когда. И это путь добровольного подчинения себя всему церковному и даже обрядам. Он дает непременно известную полноту, умиренность, красоту и счастье.
Все, что принадлежит храму: весь чин службы, церковный обиход, святые иконы, даже вещественные принадлежности Богослужения, — все светится своим благодатным светом. Если ко всему священник будет относиться с благоговением, тогда он будет чувствовать умиленную радость, как бы прикасаясь ризе Самого Живого Господа Христа.
В чем, спрашивается, корень всякого сомнения, смущения, недоверия? В том, что мы слабо верим в Бога, плохо доверяем Ему. Только смиренные знают тайну радости нездешней. Телесно мы утомляемся скоро, духом одним не можем держаться горе. И вот Церковь святая, наша мать, дает нам вещественное, дает обряды, чтобы нам видеть, осязать, слышать, чтобы и телесными своими чувствами были в средоточии, чтобы утомляющееся тело имело святыню, за что держаться.
Поэтому следует ничего не отвергать, никаких мелочей обрядоверия. Быть смиренными и маленькими, каковы мы и есть. Быть настоящими «детьми Божиими» (П. Иванов. Смирение во Христе, с. 65).
Как уже отмечалось выше, сокращение не только таинств, но и обрядов, ведет к неизменному оскудению благодати Божией на сердце верующих и самого священника. Нарушение касается молебнов, панихид, чина отпевания и проч.
От молебнов остались почти одни запевы с чтением Святого Евангелия и заключительной ектении.
От панихид — почти одни чтения заупокойных записок (и те читаются кое — как «с пятого на десятое») и пением «Со святыми упокой».
Во многих храмах заочное отпевание объединяется с панихидой и обычно при множестве записок заупокойных растворяется в ней. Дивный чин отпевания усопших, под влиянием сокращений и небрежного выполнения, утрачивает свою глубокую содержательность, задушевность, религиозно — лирическую возвышенность.
Святитель Иоанн Златоуст считает отпевание «великим таинством». «И над нынешними мертвецами, — говорит он, — совершается хотя не такое (воскрешение Тавифы), но также великое таинство» (Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 9. СПб., 1897, с. 204).
Верующие с болью в душе наблюдают за этим «уставным исполнением» Богослужения и хотя терпят это, но и глубоко скорбят.
Многие пастыри по — настоящему не знают, а поэтому не любят и не ценят церковный устав. А между тем, пастырская деятельность должна определяться не только Священным Писание и Священным Преданием, но и Типиконом. Нельзя глубоко полюбить православно — церковное Богослужение, будучи «не в ладу» с уставом.
Типикон должен быть в каждом алтаре, и пастырь не должен начинать службы, не заглянув в Типикон, в его указания на сегодняшний день.
Ни «Богослужебные указания» текущего года, ни пособия (Булгакова, Никольского и других) не могут заменить Типикона.
Пастырь не должен передоверять пользование им кому — либо из членов клира (чтецу, регенту и др.). Все распоряжения на чинопоследования предстоящей службы должны исходить только от него самого. Священнику (особенно настоятелю) сам Типикон дает огромные права и возможности своей формулой: «аще изволит настоятель». Но эта формула, однако, только тогда будет правильно применяться, когда все затруднительные и недоуменные случаи пастырь будет решать не по своему произволу, а согласно с общим духом и строем Типикона.
Типикон не легко, не сразу понимается и усваивается. У него свой особый язык условных обозначений, своя система с особыми закономерностями и исключениями, а главное, свой вековой колоссальный церковно — богослужебный опыт и дух. Все его богатейшие сокровища скрыты под предельно — сжатой терминологией и специфическими обозначениями. Поэтому следует длительно и упорно изучать Типикон, начиная с духовной школы, и только по мере этого изучения могут расшифровываться и выявляться все его богатство содержания.
Типикон — страх уставности в Богослужении, носитель церковного святоотеческого духа. Проникаясь этим духом, пастырь будет насаждать его и в сердцах членов своей паствы. Многие из этих членов нуждаются в воцерковлении. Проникаясь сам церковностью, то есть любовью к уставной службе, пастырь неизбежно будет содействовать воцерковлению и своих пасомых, насаждая в их душах уважение и любовь к церковно — уставному Богослужению.
Решение вопроса о вечном и временном в пастырском служении
В пастырском служении следует различать две стороны — вечную и временную.
Что относится к вечной стороне в пастырстве? Те черты и особенности, которые всегда отличали и до скончания века будут отличать пастырство, как небесно — земное служение, от всех прочих земных служений, и с потерей которых пастырство становится чиновничеством, ремеслом, в лучшем случае пасторством, но не православным пастырством. Это вечное в пастырском служении.
Но в то же время мы считаем себя не в праве обойти молчанием то временное и те несомненные вопросы, те требования и ответственность, которые предъявляются к пастырству всякое время.
В отношении к миру Церковь — это та благодатная сила, которая спасла от разложения греко — римский мир и после того продолжает спасать мир от гниения и гибели. И этот корабль отовсюду бьется волнами. Не только обуревается Церковь Христова от вне, но и раздирается внутри.
Отсюда могут возникнуть опасения, что и самые благодатные «делатели» не смогут удовлетворить всем тем требованиям и выполнить все те обязанности, какие предъявляются к пастырю Церкви Христовой. В известном отношении такое опасение верно: область пастырского делания безгранична, а силы человеческие слабы. В истории мы имеем единственный законченный пример Пастыря совершеннейшего, идеального, абсолютного — Богочеловека Христа, нашего Пастыреначальника. В пастырстве Иисуса Христа все стороны в совершенстве развиты до конца. Между тем, даже у наделенных чрезвычайно благодатными дарованиями святых апостолов, не говорим уже о всех последующих пастырях, пастырство имело в известной степени отпечаток индивидуальности и уже некоторой ограниченности в сравнении с примером Пастыреначальника.
Апостол Иоанн, например, по преимуществу Богослов и проповедник любви. Апостол Павел — Апостол «языков», а апостол Петр — Апостол евреев и т. д.
У обыкновенных же пастырей еще более дают знать о себе индивидуальность и ограниченность. И, однако, безграничная высота пастырского идеала и широта пастырского делания не должны останавливать честно ищущих пастырского звания. Пусть этот идеал смертному человеку до конца и во всей широте не осуществить, но к нему можно приблизиться. Пусть даже самый лучший пастырь не в силах непогрешимо выполнить все требования, предъявляемые к высокому его служению, но он может поработать честно в меру своих сил. Бесспорно, ни одному пастырю не вынести на плечах своих всего разнообразного, как сама жизнь, пастырского дела. Поэтому и Иисус Христос посылал Своих апостолов на проповедь не по одиночке, а по два (Мк. 6,7), как потом и апостол Павел всегда совершал свои проповеднические путешествия в сопровождении одного, двух, а иногда и трех спутников.
