Григорий Палама - Трактаты

Это же, исследуя [вопрос], ты увидишь и применительно к бестелесным. И конечно, мысленные [создания] наделены более многочисленными и большими силами, нежели телеса, ибо тем, что им свойственно действовать и посредством тел, они удваивают свои силы[542]. Но они настолько более просты по сравнению с телами, что даже не допускают никакого сравнения с ними в этом отношении. Итак, если более многосильные являются и более простыми, то всесильное будет и самым простым, и в собственном смысле слова простым и чуждым всякой сложности. Ибо сложность бывает, так сказать, от слабости (εξ αδυναμιας), ибо от невозможности самому по себе существовать единовидно и абсолютно не смешиваясь [с чем-либо иным] нечто тварное по необходимости требует сочетания с иным, поче­му при возникновении и становится сразу же сложным.

ВАРЛААМИТ: Хорошо, как мне кажется, ты сказал, ибо ведь и бытие прежде сотворенных [сущих] упраздняет материю. Но тела, даже если кто и не назовет их сложными в самих себе по причине [действующих] в них сил, несут [в себе] телесные (σωματοειδεις) качества и почти очевидно слагаются из различных сущностей. Ибо мне кажется, что только в чувственных [творениях] смешение всего во всем хорошо, и таким образом они справедливо называются и являются сложными. А у ангелов и разумных душ какую еще сложность мог бы кто помыслить, кроме как по причине присущих им от природы сил?

ПРАВОСЛАВНЫЙ: И ангелы и души имеют те силы, какие имеют, но не из-за них являются сложными, а из-за того, что скорее претерпевают [воздействия] сообразно им, нежели действуют[543]. Итак, по тем, сообразно которым претерпевают, показываются не чуждыми сложности; ибо они отлагают прежде присущее им неведение, по причине которого они были сложными, и приобретают ведение, по причине какового приращения, [вновь] становятся сопричислены к сложным. А в нечистых ангелах или душах сложность видна из противоположного. Бог же, действуя лишь сообразно собственным божественным силам, но не подвергаясь вместе с тем и воздействию, один лишь является воистину сверхъестественно простым, совершенно не терпя ни умаления, ни возрастания, ни отложения, ни прибавления. Таким образом, будучи всесильным, Он является простейшим из всех. Также по сущности никакое из этих бесплотных не изменяется (τρεπεται), разве что само начало [бытия] и возникновение назовет кто-нибудь изменением (τροπη) по сущности. А по произволению они кажутся изменяющимися к худшему или лучшему. Изменяющееся же, но не по сущности, показывает [тем самым], что оно прежде являлось сложным, из-за той прежде присущей [его] сущности добродетели или злобы, какой [оно теперь] лишилось, а теперь является сложным от сочетания с приобретенной извне. А только действующее, но не изменяющееся и не приемлющее чего-либо извне себя самого, как будет сложным по причине энергий? Таким образом, Божество просто и всесильно.

Еще всяклй ангел прост, и всякая разумная душа [проста] в таком же или близком смысле. Простотой же не является ни одно из них, ибо они суть просты по причастию и в сравнении с телами, или с состоящими из бестелесного и тела, и в чем-то просты, а в чем-то нет, по причине [созерцаемых] в них свойств и страстей, и [происходящих] из них изменений. А Бог прост не по сравнению и не по причастию, ибо Он Сам является подающим каждому простоту соответствующим ему образом. Так что Он не только один является в собственном смысле слова простым, но так же и Простотой. Это же ты можешь, исследуя, увидеть и применительно ко всякому божественному имени; ведь Он не только живой, мудрый и благой, но и Благость, и Премудрость, и Жизнь, являющийся для всех причиной всего и все подающий присно, и сильный все даровать от Себя, но по спасительной справедливости и сообразно времени подающий дарование, соразмеряя его применительно к каждому, как Управитель (πρυτανις) всех. Таким образом, в собственном смысле простым и всесильным у нас является только Божество.

Поскольку же Божество не после [создания] твари, но прежде творения явилось всесильным, и не только сущность, а и все силы Его – нетварны, то знай, что все на нас по этой причине взъярившиеся сопричисляются к лукавым тварям. А поскольку и боготворящая благодать, которая и сама называется святыми божественностью, есть одна из таковых сил, то по необходимости нетварна и она, а называющие ее тварной отчуждишася ея, заблудиша отъ чрева, глаголаша лжу[544] . Поскольку же благодать есть также и раздаяние, то Раздающий превосходит ее в смысле причины, и не соглашающиеся с этим не знают сущего превыше причастия Виновника всего. Видишь как разом, с одной таковой попытки, искореняются все вторичные посевы лукавых плевел – как оного злославного Варлаама, так и его последователей?

Бывший ВАРЛААМИТ: Ох, какое же зло зависть! Теперь-то я понял, что от зависти предпочитают истине ложь (да еще в таких вопросах!) противящиеся вам, и чему не могут достойно удивляться и прославлять, то пытаются всеми способами оклеветать и уничтожить. И поскольку достойное удивления обычно не бывает без труда познаваемым, ни удобопостижимым и легкодоступным, то они, полагая это предлогом своих нападок на вас, себя самих и всех прочих, насколько это для них возможно, лишают таковой пользы. Ибо если ты так [прекрасно] говоришь, послушав этих отцов, то какой же тогда благодати и смысла исполнены их [собственные] писания?

ПРАВОСЛАВНЫЙ: Бог, брате, по обетованию [Своему] дает слово глаголющим Его ради[545]. Ему единому подобает вечная слава! Аминь.

СОБЕСЕДОВАНИЕ ПРАВОСЛАВНОГО ФЕОФАНА С ВОЗВРАТИВШИМСЯ ОТ ВАРЛААМИТОВ ФЕОТИМОМ, ИЛИ О БОЖЕСТВЕННОСТИ И ОТОМ, ЧТО В НЕЙ ПРИЧАСТВУЕМО, А ЧТО НЕПРИЧАСТВУЕМО.

ФЕОФАН: Рассмотрел ли ты, придя в себя, брате Феотиме, то, о чем говорилось недавно[546] , или оставил без внимания, как некое излишнее пустословие, и, позволив этому мало-помалу испариться, совершенно исключил из помышлений своей души?

ФЕОТИМ: Ну, что ты такое говоришь, милый Феофан? Тебе кажется, что я так легко выкину из памяти эту беседу, прекрасную и послужившую для меня источником еще более прекрасных вещей, посредством которой я избавился от столь великого заблуждения, заблуждения, которое породил этот итальянец Варлаам, и от которого, быв осужден на изгнание, погиб, а включившийся [в число ее защитников], сам не знаю как, Акиндин, стал воистину опасным (κυνδινος) для себя самого и для последующих ему обманщиков?

ФЕОФАН: Я знаю, что ты окружен многими делами, и также знаю о постигшем недавно всех переполохе, по причине которого, думаю, друзья более чем когда-либо испытывали нужду в твоей находчивости. Поэтому я спросил тебя так.

ФЕОТИМ: Но я, пойми это хорошенько, превыше всякого занятия сделал для себя размышление о таковых [предметах], так что мне от постоянного изучения словно некий отпечаток вошел в душу, так что я, даже засыпая, не выпускаю [их из внимания], и когда я встаю, то они тут же обретаются [в моем уме], и я, насколько это возможно, испытываю их все своей мыслью. И мне казалось, что я, как бы надежно стоя на некоем отовсюду видимом [мысленном] возвышении истинных учений о Боге, на которое я удостоился быть возведен при помощи твоих слов, оттуда, будто с некоего наблюдательного пункта, вижу, – словно бы находящуюся где-то внизу глубокую пропасть и сокровенную расселину, исполненную мрака, сиречь отъявленной лжи, – мудрования тех, которые, возложив надежду всецело на ложь, настолько услаждаются ей и такое распространяют заблуждение, что добровольно прельщают и обманывают сами себя. Ибо те, кто то открыто называет тварью боготворящий дар Духа, посредством которого святые становятся причастниками Бога или, лучше сказать, единъ духъ съ Богомъ[547], и прилагает великое старание, чтобы посредством доводов и свидетельств от Писания убедить в этом всех, то теперь говорит, будто мы сделаемся причастниками самой сущности Божией, помимо того, что заблуждаются одновременно и в том и в другом, разве не погрешают в каждой части против себя самих и своих же собственных слов, и не прельщают ли сами себя? Ибо каким образом причащающийся, согласно им, Божией сущности будет причастником не нетварного, но тварного? И как, опять же, обоживаемый тварной, по их мнению, благодатью будет причащаться сущности Божией?

ФЕОФАН: Феотим, не удивительно, что их слова походят на страсть рождающей их души, с тех пор как они пришли к этому пустословию. Ибо зависть (φθονος) обыкновенно вызывает у завидующих чахотку (φθισιν), и слова этих [людей] противоречат говорящим[548], обнаруживая в произносящих их не неких полудурков (ημιμοχθηρους), но совершенных негодяев (παμπονηρους): ведь абсолютно дурной [человек] не бывает хорошим даже для себя самого. Но эти – из числа губящих сами себя, а ты – если не вполне избавился от недоумений – спрашивай безбоязненно все, что тебе угодно. Ибо я, – будь в этом совершенно уверен, – весьма рад беседовать с теми, кто пытлив не ради спора, но ради истины.