Бхагаван Раджниш - Истина суфиев
А я никто! Если ты со мной соединишься, ты тоже станешь никем — и это все, что я могу тебе обещать. Я ничто — если ты со мной соединишься, ты тоже станешь ничем. Я исчез. Если ты ко мне приближаешься, будь осторожен... тебе самому придется исчезнуть Быть близким ко мне — значит быть близким к своей окончательной смерти.
Настоящая сдача означает именно следующее: умирание эго. Но когда ты умираешь как эго, ты рождаешься как божественное. Поэтому распятие эго есть воскрешение души.
И я не заинтересован в твоей сдаче, потому что не вижу, чтобы у тебя что-то было. У тебя же ничего нет — у тебя есть лишь заблуждения, иллюзии, сны. А, между тем, ты спрашиваешь так, как будто собираешься отдать что-то великое, поэтому тебе понадобилось удостовериться: «Настолько ли особенный этот человек, чтобы я мог сдать мое царство? Кто этот человек? С какой стати я должен ему сдаваться?»
Сдача — это не сдача кому-то определенному сдача — это просто сдача. Она лишь означает я устал, утомлен, отягощен своим эго. До сих пор я с ним жил, и оно меня уже достаточно помучило. Хватит! Я хочу от него избавиться, но как от него избавиться? Куда его деть?
Человек так долго с ним жил, что ему очень трудно от него отделиться. И тут приходит на помощь Мастер. Он говорит «Хорошо, отдай его мне. Если тебе некуда его деть, отдай его мне, уж я о нем позабочусь, буду его охранять».
И, чувствуя доверие, любовь, ты можешь отдать Мастеру свое эго. Но что ты отдаешь? По сути дела, ничего.
Однажды разговаривали друг с другом двое сумасшедших. Один сжал руку в кулак и спросил другого: «Можешь ли ты мне сказать, что у меня в кулаке?»
Другой долго думал, медитировал и сказал: «Белый слон».
Первый заглянул в свой кулак и сказал: «В таком случае ты, наверное, подсмотрел, когда я сжимал руку в кулаке. А иначе как бы ты угадал?»
В ваших кулаках нет ничего, никакого белого слона — а одни лишь пустые идеи, пустые отождествления себя с кем-то. Мастер — это не что иное, как ситуация. Поэтому, если ты и в самом деле чувствуешь такую потребность, тогда дерзай.
И эти беседы должны тебе очень пригодиться, ибо этот цикл бесед о Совершенном Мастере. Тебе понадобится Совершенный Мастер — а я не Совершенный Мастер. Я совсем-совсем не Совершенный Мастер. Тебе же нужно что-то настолько особенное, что ты не найдешь
Вот почему люди верят в мертвых Мастеров, так как с помощью мертвых Мастеров можно создать столько особенного, сколько пожелаешь. Я не могу ходить по воде, это верно. Иисус мог ходить — но мне доподлинно известно, что и он никогда не ходил: ему были известны нужные камни! Впрочем, вы можете верить в то, что он особенный, что он ходит по воде.
Люди верят в мертвых Мастеров, так как с помощью мертвых Мастеров они вольны плести всевозможные небылицы.
А я совсем обычный человек, такой же обычный, как ты. Но я праздную себя. Я праздную себя, я пою себя. И я могу напомнить тебе, что и ты можешь петь себя. И если празднует такой обычный человек, как я, то это должно наполнить тебя великой радостью — ведь тогда и ты можешь праздновать — и тебе не нужно быть особенным. Ты тоже можешь быть просветленным и не ходя по воде.
Если ты поймешь, ты будешь мною наслаждаться, ведь именно такой человек, как ты, стал праздником. Это обещает многое: ты тоже можешь стать единым. И не нужно ничего особенного. Все, что тебе нужно, у тебя уже есть Тебе только нужно об это напомнить. Истинный Мастер не что иное, как напоминание.
Последние вопрос:
Ошо, четыре года назад там, где я жил, во флигеле висел один плакат. На нем было красивое изображение океана и эти слова, которые вспомнились мне:
«Я движусь и совсем не движусь.
Я как луна, что под бегущими волнами».
А во время вчерашней беседы я впервые заметил в себе это неподвижное место. Не смогли бы вы побольше об этом поговорить?
Йога Дивья, это не то, о чем нужно говорить. Не думай об этом — просто чувствуй это. Если ты начнешь об этом думать ты снова собьешься с пути. Это чувствующее пространство внутри тебя; оно не имеет ничего общего с мыслью. Мысль будет помехой. Чувствуй это! Молча сиди и чувствуй это, наслаждайся этим, смейся с этим, плачь и рыдай с этим, но только не думай об этом.
Как только ты об этом подумаешь, в ту же секунду ты уйдешь от этого так далеко, как это только возможно. Ибо думание всегда отводит тебя от насущного.
Перед тобой цветок розы, а ты начинаешь о нем думать., и тогда между тобой и розой возникает многомильная дистанция. Мышление есть по сути своей отдаление. Мышление создает дистанцию. Если ты действительно хочешь быть с цветком розы, забудь о мышлении. Будь с цветком розы! Плачь с ним, пой с ним, танцуй с ним, будь с ним — и ты узнаешь
Это узнавание не имеет ничего общего с мыслью.
Я больше ничего не могу об этом сказать. Ты нашел в себе прекрасное место. Только избегай мышления! Будь ближе и ближе к этому мест.у Да, есть такое место, где «я движусь и совсем не движусь. Я как луна, что под бегущими волнами». Да, в тебе есть такая вечность. Время движется лишь на поверхности. А в тебе есть такое пространство, что без начала и без конца. В тебе есть такое пространство, где никогда не происходят изменения.
С тех пор, как я узнал в себе это пространство, не произошло больше ничего — никакого кризиса, никакой катастрофы, никакого происшествия С тех пор, как я обосновался в этом пространстве, все осталось прежним — и лишь на поверхности менялись тысячи вещей. Колесо продолжает двигаться, но в самом центре движения нет.
Это то, что известно как центр циклона...
7. Рык льва
Во времена царя Махмуда, завоевателя Газны, Аил молодой человек по имени Хайдар Али Джан. Его отец, Искандар Хан, стремясь добиться для него покровительства императора, послал его изучать духовные материи у величайших мудрецов того времени.
И когда Хайдар Али поднаторел во всяких повторениях и упражнениях, когда он узнал истину и освоил зикры суфийских школ, отец представил его императору.
«Великий Махмуд, — произнес Искандар, — этот юноша, мой старший и самый умный сын, прошел особое обучение методами суфиев, с тем, чтобы занять достойное место при дворе вашего величества, ибо нам известно, что вы в наше время покровительствуете учености».
Махмуд и глаз не поднял, а только сказал: «Приведи его опять через год».
Слегка разочарованный, однако питая высокие надежды, Искандар послал Али изучать труды великих суфиев прошлого и посетить в Багдаде гробницы древних Мастеров, с тем, чтобы время отсрочки не было потрачено впустую.
Когда он опять привел юношу во дворец, он сказал: «Гордость эпохи! Мой сын проделал большие и трудные путешествия, и за это время к своим познаниям упражнений он добавил основательное ознакомление с классиками Людей Пути. Умоляю вас, проэкзаменуйте его, чтобы он смог показать, что способен стать украшением двора Вашего Величества».
«Пусть он, — не став дальше его слушать, сказал Махмуд, —вернется еще через год».
В течение следящих двенадцати месяцев Мдар Али, проделав путь через Оксас, посетил Бухару и Самарканд, Квазр-и-Арифин и Ташкент, Душанбе и турдаты суфийских святых в Туркестане.
Когда он вернулся во дворец, Махмуд Газнийский, бросив на него один взгляд, сказал: «Пусть вернется еще через год».
В тот год Хайдар Али отправился паломничать в Мекку. Он исколесил Индию; он знакомился в Персии с редкими книгами и никогда не упускал возможности отыскать великих дервишей того времени и засвидетельствовать им свое почтение.
Когда он вернулся в Газну, Махмуд сказал ему: «А теперь выбери учителя, если только он захочет иметь с тобой дело, и возвращайся через год».
Когда же истек год и Искандар Хан собирался было взять своего сына во дворец, Хайдар Али не проявил к этому никакого интереса. Он просто сидел у ног своего учителя в Герате и не внимал тому, что говорил ему отец.
«Я потратил свое время, свои деньги, а этот юнец не выдержал испытаний, которым его подверг царь Махмуд», — запричитал он и оставил всю эту затею.
А между тем наступил и завершился день, когда этот юноша должен был предстать перед царем, и в этот день Махмуд сказал своим придворным: «Приготовьтесь к посещению Герата; там есть один человек, которого я должен увидеть».
И когда пышная церемония царской свиты двигалась в Герат, учитель Хайдара Али взял того за руку и подбел его к воротам теккии, и они стали ждать.
Через некоторое время Махмуд и его придворный Аяз, сняв обувь, предстал перед святилищем.
