Алексей Лебедев - История Константинопольских соборов IX века
По–видимому, трудно было ожидать, чтобы папа Иоанн VIII, уже имевший случай выразить свою притязательность в отношении к Константинопольской Церкви, без затруднения признал Фотия законным патриархом или, по крайней мере, не поставил каких–нибудь тяжелых условий. Признать Фотия патриархом, и в самом деле, для папы было весьма нелегко. Решиться на этот шаг значило бы решиться на многое: значило лишить значения те декреталии, которыми папы Николай и Адриан всячески порицали Фотия; значило попрать авторитет собора 869 года, на котором был проклят Фотий и который считался на Западе восьмым Вселенским; и значило разорвать связи с Игнатиевой партией, на которую доселе опирались папы на Востоке в своих притязаниях; значило чуть не придать авторитет тем проклятиям, которыми громил Фотий папу Николая, — словом, всей многолетней политике пап в отношении к Востоку дать совершенно другой оборот: прежнего нечестивца и презрителя законов, т. е. Фотия, теперь нужно было назвать достойным патриархом, своим истинным братом. Все это должно было полагать препятствия для признания от папы патриархом Фотия. И однако же Иоанн VIII решается сделать шаг, который, конечно, осудили бы его предшественники — Николай и Адриан, — войти в общение с Фотием и примириться с фактом восстановления его на патриаршестве. Делая такой шаг, папа мог утешать себя таким соображением, что Игнатий умер, следовательно, кафедра Константинопольская сделалась вакантной, и, следовательно, на нее имел право взойти новый патриарх, — будет ли то Фотий или кто другой — все равно, но за Фотия хлопочет император византийский, а потому он и должен быть признан в патриаршем достоинстве. Таким соображением мог утешать себя Иоанн в своем поступке, которого он, однако же, по чистой совести, не мог одобрить. Все же являлось противоречие в деятельности пал, чего преемники апостола Петра (как величали себя папы), присвоившие себе главенство в Церкви, не могли допускать со спокойной совестью. Признать Фотия патриархом побудило палу не сознание законности этого дела, а своекорыстные расчеты; пала увидел себя вынужденным поступиться своими правилами, своими идеалами и притязаниями ввиду тяжелых обстоятельств, в которых находилась в это время Папская область. Дело в том, что политическое положение папы представляло жалкий вид. Сарацины почти завладели Италией; некоторые владетельные итальянские династии также грозили самостоятельности папских владений. Иоанн искал себе помощь во Франции, но обманулся в своих надеждах. И куда ни обращался на Западе пала за помощью, везде встречал лишь бессилие, беспорядки, анархию. Папа было пробовал уже откупиться от нападений сарацин деньгами, но это помогло лишь на время. В мае и июне 879 года папские владения подверглись новым опустошениям. При таких условиях папа решается купить союз с Византией какой угодно жертвой. Иоанн надеялся, что император Василий окажет ему помощь войсками в вознаграждение за его уступчивость и склонность исполнить желания Константинополя.[298] Притом папа льстил себя надеждой, что за такую уступку император отблагодарит его возвращением Болгарской страны под юрисдикцию Римской Церкви. И вот папа ради земных расчетов решается пожертвовать традициями Римской кафедры.
В августе 879 года папа Иоанн обратился с окружным посланием на Восток, имея в виду врагов Фотия из числа духовенства и из мирян; в этом послании говорилось: «Если для вас дорого ваше спасение, то вы должны войти в общение с вашим патриархом Фотием, которого теперь признала в этом достоинстве и апостольская (Римская. — А. Л.) кафедра. Если же вы не сделаете этого, то будете лишены церковного общения, пока не покоритесь. Пусть никто из вас не извиняет себя в своем противлении тем, что кто–либо из вас подписался под актами 869 года (в которых выражено осуждение Фотия. — А. Л.); да не служит это обстоятельство препятствием к исполнению требования, ибо Церковь Христова имеет власть разрешать всякие узы.[299] Так, таким строгим языком стал говорить папа с противниками Фотия. Произошел полный переворот в воззрениях римского первосвященника.
Восстановление Фотия на патриаршестве должно было произойти торжественно. Решено было собрать собор в Константинополе. И действительно, такой собор собрался в 879 году и обставлен был так величественно, как немногие даже из числа самых Вселенских соборов. Открылся собор в ноябре 879 года, а закончился 13 марта следующего (880) года. Места для заседания отцов собора менялись: первое заседание происходило в «великом секретариуме»[300] при Софийском константинопольском храме, дальнейшие заседания там же, где и собор 869 года — в верхней части храма Софийского, называвшейся катехумениями, а одно — именно шестое заседание собора — имело место в императорском дворце. Председателем собора был сам Фотий. На соборе заседали папские легаты, их было трое: Павел, епископ Анконский, Евгений, епископ Остийский, Петр, пресвитер Римский и кардинал. Первые двое прибыли еще в 878 году с поручением от папы к патриарху Игнатию, но удержаны были в Константинополе до времени собора для присутствия на нем; легат же Петр прибыл незадолго до открытия собора и принес с собой папские письма к императору, Фотию и собору — документы, имеющие важное значение в вопросе о восстановлении Фотия на патриаршестве. На соборе присутствовали уполномоченные от лица всех восточных патриархов. Уполномоченным от патриарха Иерусалимского был пресвитер Илия (но не тот Илия, который присутствовал на соборе 869 года; этот уполномоченный является на самом же первом заседании собора); уполномоченным от патриаршей кафедры Александрийской был пресвитер Косма (является на собор со второго заседания); полномочиями от патриарха Антиохийского облечен был архиепископ Мартиропольский Василий (прибыл лишь к четвертому заседанию собора). Все эти апокрисиарии восточных патриархов были лицами, действительно снабженными надлежащими полномочиями, а не были самозванцами, какими были мнимые апокрисиарии Игнатиева собора 869 года. На соборе видим чрезвычайно большое число греческих архиереев в качестве его членов. В числе их было восемьдесят митрополитов и архиепископов. Между ними встречаем и имя Григория Асвесты, престарелого друга Фотия, который скончался раньше заключения соборной деятельности. Почти половина всех иерархов, членов собора, принадлежала Эфесскому экзархату — знак, что эта провинция особенно процветала в церковном отношении. В числе присутствующих на соборе видим даже епископов не только Иллирика, но и нижней Италии (где были греки и греческое духовенство). Всего иерархов на соборе было 383. Замечательнейшими ораторами на соборе были: сам Фотий, уполномоченные восточных патриархов, двое ревностнейших приверженцев Фотиевых — Захария Халкидонский и Прокопий Кесарийский; менее важными ораторами были Иоанн Ираклийский, Никита Смирнский и некоторые другие лица. Легаты папские, не свободно владея греческим языком, говорили на соборе немного. Вообще собор был блестящий. Гергенрётер говорит: «Собор, собранный Фотием, в целом представлял поистине величественное явление, какого не видали со времен Халкидонского Вселенского собора. Никогда еще патриарх града Константинова не собирал такого множества иерархов на собор». [301]
Опишем деятельность собора 879 года, руководствуясь актами этого собора.
Примечание. Нужно сказать, что акты собора 879 года были и до сих пор остаются предметом пререканий, хотя и не в одних и тех же отношениях. Было время, когда высказывалось мнение, что собор 879 года в действительности совсем не существовал и что акты его целиком сочинены при помощи творческой фантазии Фотия. Раскрытию этого мнения Лев Алляций, ученый грек XVII века, обратившийся в латинство, посвятил целое сочинение под заглавием: De octava synodo Photiana (Romae, 1662). Но это воззрение в том же XVII веке с достоинством опровергнуто было иерусалимским патриархом Досифеем (он же издал акты этого собора и сделал замечания против Алляция). С тех пор историческая действительность рассматриваемого собора не вызывает против себя серьезных возражений. Известный Гергенрётер нисколько не сомневается, что собор 879 года есть, в полном смысле слова, исторический факт. Этот ученый, со своей стороны, немало потрудился для защиты своего воззрения (Bd. II. S. 528 и далее). Но зато, взамен мнения Алляция, в новейшее время многими западными учеными и очень усердно доказывается другая, тоже неблагоприятная для авторитета собора, мысль — именно, что акты собора и документы, входящие в состав их, прошли через руки Фотия, частью были подчищены, частью подкрашены, сокращены или разбавлены, вообще изменены и, конечно, изменены в личных интересах Фотия, а частью и в интересах Византийской Церкви. С этой новой стороной возражений против собора 879 года необходимо свести счеты, иначе изложение истории этого собора будет представляться стоящим ниже современных научных требований. Прежде всего, некоторые западные писатели находят, что папские послания (послания Иоанна) к разным лицам в Константинополе внесены в акты собора не в том виде, в каком они написаны папой, а представляют собой интерполяцию, искажение, а это сделано Фотием, который иное — из личных видов — опустил, иное, из тех же видов, подцветил (об искажении писем папы говорят подробно Гергенрётер (Bd. И. S. 396 и далее) и Гефеле (Bd. IV. S. 437 и далее). Доказательством этого обвинения названные ученые считают то, что существуют те же папские письма на латинском языке и имеют существенные отличия от писем, помещенных в актах собора; они находят, что эти латинские письма менее благоприятны для Фотия и его дела. Главное отличие латинского текста писем от греческого они полагают, во–первых, в том, что латинской редакции собор 869 года не так безусловно признается лишенным значения, как это выходит по греческой редакции; во–вторых, в том, что Фотий в латинской редакции, не как в греческой, признается патриархом лишь под условием сознания своей виновности и под условием получения прощения в том от собора. Спрашивается: откуда произошла такая разность? Есть ли она свидетельство злонамеренности? И нельзя ли допустить происхождение разницы, не бросая тени на светлый лик Фотия? Спрашивается прежде всего: откуда произошла вышеуказанная разница? Найдено, что письмо папы Иоанна к императору Василию в XII веке некоему Иво (Іѵо) Шартрскому было известно в том виде, как оно читается не в латинской, а греческой редакции. Значит, в древности письма папы на Западе были известны в той самой форме, как они читаются в актах, а это признак, что они не сфабрикованы были в Константинополе. Ученый Манси полагает, что, по крайней мере, письмо Иоанна к Василию было написано в двух видах (так, как теперь читается по–латыни, и так, как теперь читается в греческом тексте), и последний вид письма именно и послан был в Константинополь (Hefele. Op. cit. Bd. IV. S. 438; Mansi. Т. XVII, P. 527). Следовательно, возможно объяснить происхождение вышеозначенной разницы, не прибегая к предположению о злонамеренности. В частности, ссылка вышеупомянутых ученых, что де в латинском тексте писем папских не говорится о признании деяний собора 869 года лишенными всякого значения — не имеет большой силы. Не указывая на то, что легаты на соборе прямо заявляли, что деяния собора 869 года нужно считать потерявшими свою силу (не указываем на это, так как редакция греческих актов, т. е. речей и бесед, имевших место на соборе 879 года, считается не подлинной), обратим внимание на то, что в одном, несомненно, подлинном письме папы Иоанна (Hergenrother. Op. cit. Т. И. S. 389) этот прямо призывает Константинопольскую Церковь не стесняться деяниями собора 869 года (Mansi. Т. XVII. Р. 153. Ср. Hefele. Bd. IV. S. 445). Труднее доказать неповрежденность греческой редакции писем, по сравнению с латинской, по вопросу об условиях, на которых Фотий признается со стороны папы патриархом: в латинском тексте говорится, что Фотий должен сознаться в своей виновности и просить в этом прощения на соборе, а в греческом тексте ничего такого нет. Очень возможно, что в этом пункте (а может быть, и в некоторых других) греческий текст писем не совсем точно передает латинский текст. Но это не может бросать тени на Фотия. Ибо, во–первых, дело не беспримерное, что папские послания предлагались для чтения на восточных соборах не в полном виде (Восток позволял себе критически относиться к воззрениям и требованиям папы). Так поступлено было на VII Вселенском соборе и на так называемом VIII Вселенском соборе или соборе 869 года (см.: Hergenrother. Op. cit. Bd. II. S. 534); во–вторых, изменения в папских письмах, предложенных для чтения на соборе 879 года, могли произойти не иначе как по предварительному соглашению с папскими уполномоченными (легатами), причем, конечно, указаны были им убедительные причины, побуждавшие к этому поступку (а что действительно изменения, о которых у нас речь, произошли с согласия папских легатов, видно из того, что они без протеста подписались под актами собора 879 года, где помещены папские письма в том именно виде, в каком они представляются не согласными с латинским текстом их). Кроме папских писем, Гергенрётер подозревает в намеренной переделке и письма восточных патриархов, читанные на соборе 879 года (Bd. II. S. 416 и далее). Не пускаясь в подробное рассмотрение этого возражения, заметим одно: Гергенрётер сам себе противоречит, когда, в то же время, допускает, что восточные патриархи стали вполне послушными орудиями византийской императорской воли: императоры же могли заставить их согласиться на любую меру по делам церковным (Ibid. S. 446). Если так, если Византия могла испросить или вытребовать у восточных патриархов документ какого угодно содержания, то что побуждало заправителей собора 879 года прибегать к фальсификации писем восточных патриархов по делу Фотия? Наконец, Гергенрётер (Ibid. S. 532) и Гефеле (Bd. IV. S. 449) с уверенностью утверждают, что и акты собора 879 года, т. е. запись всего происходившего и говоренного на этом соборе, не избежала коварной руки Фотия, который будто бы многое здесь переделал по своему вкусу, будучи редактором этих актов. Что сказать по этому поводу? Читающий акты данного собора не может не замечать, что какая–то посторонняя рука прошлась по актам и привела целое в гармонический вид. И, без сомнения, такой рукой нужно признать руку именно Фотия. Но следует сказать, что редактор, видимо, заботился отом, чтобы упорядочить мысли ораторов, исправить стиль, но едва ли покушался на то, чтобы изменять самое содержание соборных деяний. Если бы Фотий принял на себя этот труд или, точнее, позволил себе такой произвол, то, конечно, немало пришлось бы ему вычеркнуть такого, что читаем и теперь в этих актах. Например, в актах находятся такие слова папских легатов: «папа — глава всех Церквей» (Mansi. Т. XVII. Р. 480), или «власть решить и вязать Фотий получил от папы» (Mansi. Т. XVII. Р. 501). Речи подобного рода тяжко было слышать восточным иерархам; и если бы Фотий, в самом деле, чистил и правил акты, то эти слова были бы изглажены.
