Георгий Тертышников - Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении
Особенно часто обращался владыка к двум иконописным сюжетам: к изображению святителя Тихона Задонского и Богоявления. И это не случайно! Жизнь святителя Тихона была идеалом для него, а идея Богоявления усматривалась в его имени — Феофан, что означает в переводе с греческого «явление Бога».
Вышенский затворник очень любил заниматься переплетным делом, о чем он сообщает 4 марта 1875 года Н. В. Елагину: «Переплет мне нравится больше всех других рукоделий. Без работы же умрешь. Когда писать не хочется, сейчас скука. Возьмешься за работу, — и все пройдет. Есть часы, которых некуда девать, — именно послеобеденные» [144, с. 54].
Для этой цели он заготовил все необходимое. «Все нужное к переплетному делу, — писал епископ Феофан, — я уже собрал. Афонцы справили. Теперь остается браться за дело» [148, с. 641]. В одном из писем святитель сообщал о первых неудачах в освоении этого рукоделия: «Переплет мой идет. Три книги уже испортил. За четвертую берусь» [152, с. 160].
Достигнув хороших результатов в своих работах, епископ Феофан отзывался о них со свойственным ему благодушием и скромностью. Так, посылая в Москву одному родственнику свое сочинение в собственном переплете, он делает приписку в конце письма: «Переплесть у нас некому. Я и сам переплетчик, да уж очень плохой, негож для Москвы» [239, с. 161].
Кроме переплетных работ, преосвященный Феофан занимался в затворе и резьбой по дереву [63]. 25 ноября 1877 года он писал афонскому иеромонаху Арсению: «Вот еще моя просьба! Потрудитесь поискать и найти «рисунки для резьбы на дереве». Ищите их в тех же лавках, в которых продаются рисунки и все принадлежности для выпиливания. Пожалуйста, не смешайте. Для выпиливания у меня все есть — и рисунков много. А для вырезывания инструменты есть — а рисунков нет. Вот они‑то и нужны. Они не дороги. Сами выберете — листов десятка два–три. Резьбою украшаются подсвечники, рюмочки, солоночки и прочее. Я точить умею, такие рисунки будут очень кстати» [132, с. 95].
В свободные минуты святитель–затворник иногда занимался игрой на музыкальных инструментах и с этой целью заказал себе фисгармонию. В одном из писем к А. Д. Т. он сообщает: «Писал я Вам с неделю назад, что гуделка не едет — Приехала, гудит добре. Все гудки дают очень приятные звуки. А какие есть аккорды — прелесть: все бы слушал. Я все один гуду. Показать некому. Всяко я не отчаиваюсь. Понемногу навыкну [149, с. 598].
В январе 1871 года епископ Феофан просит одного знакомого прислать руководство для обучения игре на фисгармонии. «Гуделка приехала. Спросите там у своего мастера, — не скажет ли он чего в руководство» [98, с. 639].
Для обучения игре на фисгармонии преосвященный Феофан выписывает руководство и заказывает ноты различных духовных произведений. «Кабы знать, какая трудность, не вздумал бы гудеть. Но теперь уж делать нечего. С азбуки начинаю. Надо руки наломать и привесть их в полное послушание глазу. Тогда и ноты все закупим, когда не будет труда разыгрывать» [147, с. 588].
Получив одно духовное песнопение, епископ Феофан просит прислать ему книгу, содержащую церковные произведения, приспособленные для игры на фисгармонии. «Нот прислали только одну пьесу — «Коль славен наш Господь в Сионе». Матушка протопопица говорила, что есть целая книга пьес, приспособленных к фортепьяно или к фисгармонике. Прошу написать — какое заглавие сей книги и куда адресоваться?» [98, с. 641].
При обучении игре на фисгармонии святитель–затворник встретил большие трудности. «Ноты идут. Из моего играния еще ничего не выходит» [147, с, 589]. «За одним дело стоит — умение гудеть. Я, впрочем, не дожидаюсь этого и задуваю на чем свет стоит. Надо опасаться, как бы не разбежались монахи от ужаса, шумом моим и громом причиняемого. Механизм игры весь разобрал. Дело стоит за навыком рук… их и школю теперь» [149, с. 599].
Преосвященному Феофану приходила иногда мысль продать фисгармонию, да и от своих знакомых он иногда получал тот же совет. «Продать гуделку?! Нет, уж теперь надо довесть до конца. Выучусь играть, тогда эту продадим, а купим такую, чтоб и у царя такой не было» [147, с. 589]. Но через некоторое время фисгармония испортилась, и необходимо было ее ремонтировать. «Гуделка в бездействии, — сообщает Вышенский затворник, — буду ли гудеть, не знаю. Порок у ней открыли, заметили тот, что сопит. Это против третьего клавиша с левой руки. Бас ниже чистой линии. Что там сделалось, не ведаю. Может быть, клапан повернулся, или соринка запала… Что гуделка? — Молчит, и, кажется, ей предлежит всегдашний подвиг молчания» [148, с. 447,449]. Епископ Феофан решает продать фисгармонию своим знакомым, о чем он и сообщил в одном из писем: «На днях состоялись торги. Продал гуделку» [148, с. 451].
После продажи фисгармонии святитель стремится научиться играть на скрипке и с этой целью заказывает самоучитель для обучения игре на этом инструменте. «Будучи в Москве, — обращается он с просьбой к одной из своих духовных дочерей, — не найдете ли там какого‑либо самоучителя — книги — для скрипки, дешевенького. Крите и пришлите. Мы посмотрим, можно ли самим выучиться, и если найдем, что можем, начнем учиться, чтоб вышел полный музыкальный комплект. Потом станем задавать концерты. И объявления по всему свету разошлем… Что‑де будут играть — архиерей, архимандрит и прочая честная братия — На это диво, верно, весь свет съедется — если не слушать козлогласования нашего, то хоть посмотреть на диво сие» [147, с. 591–592] [64].
В редкие минуты отдыха преосвященный Феофан выходил на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. 30 июня 1889 года он сообщал своему родственнику протоиерею Иоанну Переверзеву: «Доктор несправедливо называет мою жизнь сидячею и замкнутою — я все в движении до того, что подошвы болят. Когда кончил Добротолюбие, сиживал утром часа два–три. А теперь я ни часа не сижу. А воздух у нас все одно, что в лесу» [106].
Прогулку святитель совершал по балкону, который он загородил особой изгородью, с тем чтобы его не могли видеть братия обители и приезжие паломники. «Я балкон свой загородил цветновыпиленными досками — новое мое искусство! И меня–το не всякий увидит, а я вижу всех… какая хитрость» [148, с. 639]. На балконе святитель–затворник устроил беседку и посеял там некоторые растения, семена которых были присланы его знакомыми. «Припишите, пожалуйста, поскорее, что делать с семенами, — писал владыка А. Д. Т. — Все перезабыл. До этого времени беседку надо на балконе устроить» [149, с. 317].
Дышать свежим воздухом епископ Феофан выходил несколько раз в течение суток, о чем он сообщает 30 июня 1889 года протоиерею Иоанну Переверзеву. «Гулянье по лесу или по берегу заменяется хождением по балкону — после утреннего чая до обеда, и по спадении жара до темноты» [106]. И в зимнее время, одевшись в теплую одежду, святитель некоторое время сидел на балконе. «В зиму я выхожу только на балкон, — писал он. — От внешнего озноба ограждает меня овчинная шуба теплая–претеплая и такие же сапоги. К тому же дверь под рукою. Мало–мало зябкость покажется — укрываюсь в хату» [132, с. 62].
Как проходила жизнь подвижника в затворе? На этот вопрос нелегко ответить, ибо как можно проникнуть в глубочайшие тайники человеческого духа? Однако по некоторым дошедшим до нас известиям, а больше всего по сочинениям самого Затворника все же можно составить достаточно ясную картину его жизни в этот период.
Преосвященный Феофан принадлежит к числу тех глубоких, искренних и принципиальных писателей, у которых печатное слово находилось в полном согласии с их действительной жизнью. Его произведения всегда доказательны и убедительны потому, что они являются плодом его жизненного подвига, пережиты им сполна. В сочинениях и письмах святителя, как в чистом зеркале, отображается светлый образ их автора.
Плоды подвига Вышенского затворника ведомы только Единому Богу, но по видимым проявлениям этого подвига — сочинениям епископа Феофана — мы можем отчасти судить о нем.
О своем самочувствии в затворе Владыка писал: «Я знаю одного человека, который всегда один, — сам никуда не выходит и других к себе не приглашает. Спрашивают его: как тебе не скучно? Он отвечает: мне некогда, так много дела, что как открою глаза после сна, делаю–делаю и никак не успеваю переделать, пока закрою их» [82, с. 231].
В затворе, вдали от людей, все ярче и ярче горела его душа пред Господом, и в письмах его отражалась та любовь к Всевышнему, которая заменяла ему всякое блаженство на земле.
Молитва была главным занятием архипастыря и проявлением его любви к Богу. В сознании святителя самое понятие о затворе неразрывно сливалось с мыслью о непрестанном молитвенном общении с Богом. И действительно, подвижник был великим христианским молитвенником. Молитва была самой существенной потребностью его духа, истинным дыханием жизни. Молитвенный подвиг своей видимой стороной выражался в неукоснительном совершении ежедневного правила — как келейного молитвословия, так и церковного. Но, любя Господа, «он любил и Его слуг, людей, и эта любовь к ближним была у Владыки самая возвышенная, чистая и святая» [241]. Особенно епископ Феофан любил детей. «Детство и деток очень люблю. Золотое время и золотые личности. Куда это девается потом? — и знать — да не воротишь» [133, с. 3[.» «Молитва же моя всегда есть о детях. Я их любил и люблю как родных» [132, с. 131].
