Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга первая
Ревность
Солнце ярко освещало белую стену напротив, и ее слепящий свет делал лица неясными. Маленькая девочка без материнского наставления подошла и села рядом. Она удивлялась всему происходящему широко открытыми глазами. Она недавно искупалась и оделась, и в ее волосах были какие-то цветы. Она внимательно наблюдала за всем, как это делают дети, не запоминая слишком много. Ее глаза искрились, и она совсем не знала, что сделать, плакать ли, смеяться или подскакивать. Вместо этого она взяла мою руку и смотрела на нее с поглощающим интересом. Теперь она забыла обо всех людях в комнате, расслабилась и уснула, положив свою голову на мои колени. Ее голова имела правильную форму и хорошо держалась, она была безупречно чиста. Ее будущее было столь же запутанным и столь же несчастным, как и у других в этой комнате. Противоречие и горе для нее были столь же неизбежны, как то солнце на стене. Для того, чтобы быть свободным от боли и страдания, необходим высочайший интеллект, а ее образование и оказываемое на нее влияние позаботятся о том, чтобы у нее не было этого интеллекта. Любовь настолько редка в этом мире, как огонь без дыма. Дым все одолевает, все удушает, приносит мучения и слезы. Из-за дыма редко увидишь огонь. И, когда дым становится наиважнейшим, огонь умирает. Без этого огня любви жизнь не имеет никакого значения, она становится унылой и утомительной. Но не может быть огня в чернеющем дыме. Эти двое не могут существовать вместе. Дым должен прекратиться, чтобы возникло яркое пламя. Огонь — не соперник дыма, у огня нет соперника. Дым — это не огонь, он не может содержать в себе огонь. И при этом дым не указывает на присутствие пламени, поскольку пламя независимо от дыма.
«Разве любовь и ненависть не могут существовать вместе? Разве ревность — это не признак любви? Мы держимся за руки, а затем в следующую минуту ругаемся. Мы говорим жестокие вещи, но вскоре обнимаемся. Мы ссоримся, затем поцелуемся — и мы помирились. Разве все это не любовь? Само проявление ревности — признак любви. Кажется, что они идут вместе, подобно свету и темноте. Вспышка ярости и нежность — это разве не полнота любви? Река является и бурной, и спокойной, она течет через тень и солнечный свет, и в этом есть прелесть реки».
Что это, что мы называем любовью? Это все пространство ревности, разврата, резких слов, ласки, сплетенных рук, ссор и примирений. Это явления той сферы так называемой любви. Злость и ласка — ежедневные явления в этой сфере, разве не так? И мы пытаемся установить отношения между разными явлениями или сравниваем одно явление с другим. Мы используем одно явление, чтобы в пределах той же самой сферы осуждать или оправдывать другое или мы пробуем установить отношения между явлением в пределах этой сферы и чем-то вне ее. Мы не рассматриваем каждое явление отдельно, а пробуем найти взаимосвязь между ними. Почему мы делаем это? Мы можем понять явление только, когда не используем другое явление в той же самой сфере как посредника для понимания, что просто порождает противоречие и беспорядок. Но почему мы сравниваем различные явления в одной и той же сфере? Почему мы переносим значение одного явления, чтобы компенсировать или объяснять другое?
«Я начинаю улавливать то, что вы имеете в виду. Но почему мы делаем это?»
Понимаем ли мы явление через призму идеи, через призму памяти? Я понимаю ревность, потому что я держал вас за руку? Держание руки — это явление и ревность — тоже явление. Но понимаю ли я процесс ревности, только потому, что у меня есть воспоминание, как я держал вашу руку? Действительно ли память является помощницей понимания? Память сравнивает, изменяет, осуждает, оправдывает или отождествляет, но она не может принести понимание. Мы подходим к явлениям в сфере так называемой любви через идею, через умозаключение. Мы не принимаем явление ревности так, как оно есть, и не наблюдаем за ним молча, а хотим вертеть явлением, равняясь на образец, на умозаключение. И мы подходим к нему таким способом, потому что мы в действительности не желаем понимать явление ревности. Ощущения от ревности столь же стимулирующие, как и от ласки. Но мы хотим стимулирования без боли и дискомфорта, которые неизменно следуют за ревностью. Поэтому в пределах этой сферы, которую мы называем любовью, существует конфликт, смущение и противостояние. Но разве это любовь? Действительно ли любовь — это идея, ощущение, стимулирование? Любовь — это ревность?
«Разве действительность не содержится в иллюзии? Разве тьма не охватывает или не скрывает свет? Разве в неволе нет бога?»
Это просто идеи, мнения, так что они не имеют под собой никакого основания. Такие идеи только порождают вражду, они не охватывают или содержат в себе реальность. Где есть свет, нет тьмы. Тьма не может скрыть свет, если же она скрывает его, то света нет. Где есть ревность, там нет любви. Идея не может охватить любовь. Чтобы стать общностью, должна быть взаимосвязь. Любовь не взаимосвязана с идеей, и поэтому идея не может иметь общность с любовью. Любовь — это пламя без дыма.
Спонтанность
Она была среди группы людей, которые пришли для обсуждения одного серьезного вопрос. Она, должно быть, пришла из любопытства, или ее привела с собой подруга. Хорошо одетая, она держала себя с некоторым достоинством и, очевидно, считала себя очень хорошенькой. Она полностью осознавала себя: осознавала свое тело, свою внешность, свои волосы и впечатление, которое она производила на других. Ее манеры были выработаны, и время от времени она меняла положение, которое она, должно быть, тщательно продумывала. Сама ее внешность говорила о том, что долго вырабатывала свою позу, которую она была намерена принять независимо от того, что случится. Остальные начали говорить о серьезных вещах, и в течение целого часа или больше она сохраняла свою позу. Среди всех тех серьезных и поглощенных лиц было видно эту осознающую себя девушку, старающуюся следить за тем, что говорилось и участвовать в обсуждении. Но она не проронила ни словечка. Она хотела показать, что она также понимала проблему, которая обсуждалась. Но в ее глазах было смущение, поскольку она была неспособна принять участие в серьезной беседе. Было видно, что она вскоре ушла в себя, все еще поддерживая долго культивируемую позу. Спонтанность усердно разрушалась.
Каждый придумывает себе позу. Существует походка и поза преуспевающего делового человека, улыбка того, кто только что приехал откуда-нибудь, существует взгляд и поза художника, есть поза почтительного ученика и поза живущего в строгости отшельника. Подобно этой осознающей себя девушке, так называемый религиозный человек принимает позу, позу самодисциплинированности, которую он усердно выпестовал благодаря отречениям и жертвам. Она приносит в жертву спонтанность ради впечатления, и он жертвует собой, чтобы достигнуть желаемого результата. Оба заинтересованы в результате, но на различных уровнях. И хотя его результат можно счесть социально более выгодным, чем ее, по сути, они подобны, один не лучше другого. Оба они невежественны, поскольку оба показывают мелочность ума. Мелочный ум всегда мелочен. Его нельзя сделать обогащенным, изобилующим. Хотя такой ум может приукрасить себя или стремится приобрести достоинство, он остается тем, каков он есть: мелочной пустышкой, а через так называемый рост, опыт он может быть обогащен только его собственной мелочностью. Уродливую вещь нельзя превратить в красивую. Бог мелочного ума — это мелочный бог. Неглубокий ум не станет бездонным, приукрасив себя знанием и умными фразами, произнесением мудрых слов или нарядив внешность. Приукрашенность, внутренняя или внешняя, не создаст глубинный ум. И именно эта глубинность ума придает красоту, а не драгоценности или напыщенное достоинство. Для того, чтобы появилась красота, ум должен непринужденно осознавать свою собственную мелочность. Должно возникнуть понимание, в котором полностью бы прекратилось сравнение.
Искусственно созданная поза девушки и строгая поза такюется одинаково вымученными результатами мелочного ума, поскольку оба отрицают важность спонтанности. Оба боятся спонтанного, поскольку оно показывает их такими, как они есть, и себе, и другим. Оба устремили свои помыслы на уничтожение ее, а мерилом их успеха является их полное соответствие выбранному образцу или умозаключению. Но спонтанность — это единственный ключ, который открывает дверь к тому, что есть. Непринужденный ответ раскрывает ум таким, как он есть. Но то, что обнаружено, немедленно приукрашивается или разрушается, так что спонтанности приходит конец. Уничтожение спонтанности — это путь мелочного ума, который потом на любом уровне приукрашает внешнее. И это искусственное оформление есть поклонение себе. Только при спонтанности, при свободе может возникнуть открытие. Дисциплинированный ум не может делать открытия. Он может функционировать для произведения эффекта, а, следовательно, он не может раскрыть глубинное. Именно страх создает сопротивление, названное дисциплинированностью. Но непринужденное обнаружение страха — это освобождение от страха. Соответствие образцу, на любом уровне, является страхом, который только порождает противоречие, смущение и противостояние. Но протестующий ум не является бесстрашным, поскольку противостояние никогда не сможет познать непринужденность, свободу.
