Иоанн Златоуст - Творения, том 3, книга 1
3. Уплатили мы вам весь долг касательно надписи, т.е., надписи Деяний Апостольских. Следовало бы теперь взяться и за начало этой книги и сказать, что такое значит: "Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала" (Деян.1:1). Но не позволяет мне соблюсти этот порядок Павел, который зовет язык наш к себе и к своим подвигам. Мне хочется видеть его, как ведется он в Дамаск, связанный не железною цепью, но Господним гласом; хочется видеть, как поймана эта великая рыба, приводившая в кипение все море, воздвигавшая на Церковь тысячи волн; хочется видеть, как она поймана, не удою, но словом Господним. Как рыболов какой, сидя на высоком камне, и подняв удилище, опускает уду сверху в море; так и Господь наш, открывший духовную ловитву, как бы сидя на высоком камне небесном, опустил сверху, как уду, этот голос и сказал: "Савл, Савл! что ты гонишь Меня?" (Деян.4: 4), и таким образом поймал эту великую рыбу. И что было с тою рыбою, которую, по повелению Господню, поймал Петр, тоже случилось и с этою. И у этой рыбы в устах нашелся статир, - только статир нечистый, потому что (Павел) имел ревность, "но не по рассуждению" (Рим.10:2). Поэтому Бог, даровав ему (истинное) познание, сделал эту монету настоящею; и, что бывает с пойманными рыбами, тоже было и с Павлом. Как те, лишь только извлечены будут из моря, слепнут; так и этот, лишь только взял уду и извлечен был, тотчас ослеп. Но эта слепота заставила прозреть всю вселенную. Все это хочется мне видеть. Ведь, если бы постигла нас война с иноплеменниками, и враги, ополчившись, сильно беспокоили нас; потом вождь иноплеменников, строивший тысячу козней, приведший в беспорядок все дела наши, повсюду возбудивший смятение и волнение, грозивший разрушить и сжечь сам город, а нас отвести в неволю, - если бы он вдруг был нашим царем связан и приведен пленником в город: мы все, с женами и детьми, выбежали бы на такое зрелище. И теперь, как открылась война, когда иудеи все возмущали и приводили в беспорядок, и строили множество козней против безопасности Церкви, а главою неприятелей был Павел, который больше всех и делал и говорил, все волновал и возмущал; и теперь, как связал его Господь наш Иисус Христос, Царь наш, - связал и привел пленником того, кто все приводил в беспорядок: не выйдем ли все мы на это зрелище, чтобы видеть, как он ведется пленником? И ангелы, смотря тогда с небес, как он был связан и веден, ликовали, не потому только, что видели его связанным, но потому, что представляли себе, как многих людей избавит он от уз; не потому, что увидели его ведомым за руку, но потому, что помышляли, сколь многих людей поведет он с земли на небо. Так они радовались, не потому, что видели его ослепшим, но потому, что помышляли, как многих выведет он из мрака. Иди, сказал (ему Господь), к язычникам, и, освободив их от тьмы, переведи их в царство любви Христовой (Деян.26:17,18). Вот почему я, оставя начало (книги Деян. Апост.), спешу перейти к средине ее. Павел и любовь к Павлу заставили меня сделать этот скачок. Да, Павел и любовь к Павлу! Простите мне, а лучше, не простите, но соревнуйте мне в этой любви. Кто любит нечистою любовью, тот имеет причину просить прощения; но кто любит такою (как я) любовью, тот должен красоваться ее, должен делать многих сообщниками этого расположения и в тысячах (людей) возбуждать подобную своей любовь. Притом, если бы возможно было, (нам), идя (прямым) путем и простираясь вперед по порядку сказать и о том, что (в книге Деян. Апост. помещено) прежде, и дойти до того, что в средине ее, мы не перешли бы тотчас к средине, оставя начало; но, так как закон отцов повелевает - после Пятидесятницы отлагать эту книгу, и вместе с окончанием этого праздника прекращается чтение книги, то я побоялся, чтобы, тогда как остановимся мы на изъяснении начала (книги), не ускользнула от нашего рассмотрения дальнейшая история. Поэтому я отступил от начала рассказа, и, держась за вступление истории, как бы сзади головы, велел вам остановиться и стать в начале пути. Коснувшись головы рассказа, я смело уже буду рассматривать все остальное, хоть и пройдет праздник. Никто тогда не станет обвинять нас в неблаговременности, потому что сама необходимость последовательности избавит нас от обвинений в неблаговременности. Вот почему я от вступления перешел к средине. А что невозможно было дойти до Павла, идя (прямым) путем, но что скорее бы эта книга (Деян. Апост.) убежала от нашего языка и заперла пред нами двери, это покажу вам из самого вступления, хотя это ясно уже и само собою.
4. В самом деле, если мы половину праздника [1] употребили на то, что прочитали и изъяснили только одну надпись (Книги Деяний Апостольских), то, когда бы мы решились, начав со вступления, пустить слово и в самое море книги, сколько бы употребили времени на то, чтобы дойти до сказаний о Павле? А лучше постараюсь выяснить вам это из самого вступления. "Первую книгу написал я к тебе, Феофил" (Деян.1:1). Сколько, думаете, здесь вопросов? Первый: для чего (ев. Лука) напоминает ему (Феофилу) о первой своей книге (Евангелии). Второй: для чего называет (эту книгу) словом (?????), а не Евангелием, между тем как Павел называет ее Евангелием, когда говорит о Луке так: "брата, во всех церквах похваляемого за благовествование" (2Кор.8:18). Третий: для чего говорит: "о всем, что Иисус делал и чему учил". Если Иоанн, этот возлюбленный Христов, имевший такое дерзновение, удостоившийся приклониться к святой той груди, почерпнувший оттуда источники Духа, если уже он не осмелился сказать этого, но был так осторожен, что сказал: "многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг" (Ин.21:25), то, как этот (Лука) осмелился сказать: "Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала "? Разве этот вопрос кажется вам маловажным? Притом, там (в Евангелии сказано): "достопочтенный Феофил" (Лук.1:3), имя с прилагательным почетным. А святые не просто так говорили, и мы, кажется, уже отчасти доказали и то, что в Писании ни одна иота, ни одна черта не употреблена напрасно. Итак, если столько вопросов во вступлении, то, как много времени потратили бы мы, когда бы стали рассматривать все по порядку? Вот, почему я должен был, миновав промежуток (т.е. от начала 1 гл. Деян. Апост. до 9 гл.), идти к Павлу. Для чего же мы, предложив вопросы, не присовокупили решения их? Чтобы приучать вас - не все только разжеванную принимать пищу, но и самим (вам) изобретать решение мыслей, как это делают голубки. И они своих птенцов, доколе те остаются в гнезде, кормят из своего рта; когда же успеют вывесть их из гнезда, и увидят, что крылья у них выросли, то более уже не делают этого, но приносят зерно во рту и показывают (детям), и, как птенцы, выжидавшие (пищи), подойдут близко, матери, оставив пищу на земле, велят самим им подбирать ее. Так поступили и мы: взявши духовную пищу на уста, мы пригласили вас, как будто хотели представить вам, по обычаю, решение; а как вы пришли и надеялись получить, мы оставили (вас), чтобы вы сами подобрали мысли. Так, оставив вступление, спешим к Павлу. И скажем не только о том, сколько пользы он принес церкви, но и о том, сколько вреда, потому что необходимо нам сказать и об этом. Скажем, как он противодействовал слову проповеди, как воевал со Христом, как гнал апостолов, как питал враждебные замыслы, как больше всех обеспокоил Церковь. Но никто не стыдись слышать это о Павле: это служит не к обвинению, но к похвале его. Позорно было бы для него не то, что он, прежде бывши злым, после стал добрым, но то, если бы он, прежде бывши добрым, после перешел на сторону зла: о делах всегда судят по их концу. И о кормчих, хотя бы они потерпели тысячу крушений, пока не успеют придти в пристань, мы не отзываемся худо, когда они привели наполненный грузом корабль, потому что конец покрыл прошедшее. И борцов, хотя бы они прежде побеждены были тысячу раз, если только одержат победу в борьбе из-за венца, мы, из-за прежних поражений, не лишаем похвал, какие следуют за такую победу. Так же сделаем и относительно Павла. И он, хотя потерпел бесчисленные кораблекрушения, но, когда пришел в пристань, то привел корабль, полный груза. Как Иуде нисколько не принесло пользы то, что он прежде был учеником, а потом сделался предателем, так и этому (Павлу) нисколько не повредило то, что он прежде был гонителем, а после стал благовестником. Это служит к похвале Павла, не потому, что он разрушил церковь, но потому, что он же опять создал ее; не потому, что противодействовал слову (проповеди), но потому, что после того, как противодействовал слову, сам же опять распространил его; не потому, что преследовал апостолов, не потому, что рассеял стадо (Христово), но потому, что, рассеяв стадо, после сам же собрал его.
5. Что может быть удивительнее этого? Волк сделался пастырем; тот, кто упивался кровью овец, стал собственную кровь проливать за спасение овец! Хочешь знать, как он упивался кровью овец, как окровавлен был язык его? "Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа" (Деян. 9:1). Но этот дышащий угрозою и убийством, и проливающий кровь святых, послушай, как проливал свою кровь за святых. "По рассуждению человеческому", говорит он, "когда я боролся со зверями в Ефесе" (1Кор.15:32), и опять: "я каждый день умираю" (ст.31), и опять: "считают нас за овец, обреченных на заклание" (Рим.8:36). И это говорил тот, кто был при том, когда проливали кровь Стефана, и кто одобрял убиение его (Деян.7:58,8:1). Видишь, как волк сделался пастырем? Так стыдно ли вам слышать, что он (ап. Павел) прежде был гонителем, хулителем и обидчиком (1Тим.1:13)? Видите ли, как прежняя вина послужила к большему прославлению его? Не говорил ли я вам в предшествовавшем собрании, что чудеса после креста были больше чудес до креста? Не доказал ли вам, и чудесами, и благостью (???????) учеников, как прежде Христос воскрешал мертвых повелением, а после делала это тень рабов Его? Как тогда сам Он творил чудеса словом, а после рабы Его совершили большие чудеса именем Его? Не сказал ли я вам о врагах (И. Христа), как Он устрашил совесть их, как покорил себе всю вселенную? Как чудеса после креста были больше чудес до креста? - Сродно тогдашнему и сегодняшнее слово. В самом деле, какое чудо может быть больше того, которое совершилось над Павлом? Петр отрекся Иисуса живого, а Павел исповедал умершего. А привлечь и покорить душу Павлову - это чудо было больше, чем воскресить мертвых тенью. Там повиновалась природа, и не противоречила повелевающему, здесь надлежало покорить свободную волю, которая властна и не покориться: значит, велика сила Того, кто покорил. Изменить волю было гораздо важнее, чем исправить природу, следовательно, то, что Павел обратился ко Христу после креста и гроба, было чудо, больше всех прочих чудес. Христос для того и попустил ему выказать всю вражду, и потом призвал его, чтобы сделать несомненным доказательство воскресения и слово (христианского) учения. Петра, например, могли бы подозревать, когда он говорил о Христе, потому что иной из бесстыдных людей мог сказать что-нибудь (против него). Я сказал: из бесстыдных, потому что и там доказательство было ясно. И он (Петр) прежде отрекся Христа и отрекся с клятвою; но после исповедал того же самого (Христа) и предал за Него жизнь свою. А если бы Христос не воскрес, то отрекшийся живого не вытерпел бы тысячи смертей для того, чтобы не отречься умершего. Потому и Петр представил ясное доказательство воскресения. Однако бесстыдные могли сказать, что, так как он был ученик (И. Христа), имел с Ним общение в трапезе, и провел с Ним три года, так как пользовался Его учением, и, обольщенный Им, вдался в обман, то и проповедует о Его воскресении. Но, когда увидишь, что Павел, который не видел Христа, не слушал Его, не пользовался Его учением, воевал против Него и после креста, умерщвлял верующих в Него, все возмущал и приводил в беспорядок, - (когда увидишь, что) он вдруг переменился и трудами проповеди превзошел всех друзей Христовых, какой, скажи мне, будешь иметь предлог к бесстыдству, не веря учению о воскресении? Если бы Христос не воскрес, кто бы привлек и привел к себе так жестокого и бесчеловечного, распаленного враждою и разъяренного наподобие зверя? Скажи мне, иудей, кто заставил Павла обратиться к Христу? Петр? Иаков? Иоанн? Но все они боялись и трепетали его, и не только до обращения его, но и тогда, когда он стал в числе друзей (Христовых), когда Варнава, взявши его за руку, привел в Иерусалим, и тогда они боялись пристать к нему; война уже прекратилась, а страх еще был на апостолах. Итак, те, которые еще боялись его и тогда, как он переменился, смели ли убеждать его, когда он был врагом и неприятелем? Могли ли даже приблизиться, или стать, или раскрыть уста, и даже явиться? Никак, нет; это было делом не человеческого усилия, но божественной благодати. Итак, если Христос, как вы говорите, был мертв, и ученики Его, пришедши, украли Его, то как более велики были чудеса после креста? Как более сильно доказательство могущества? Христос не только переменил врага (своего) и верховного вождя вашей войны, - хотя, если бы и это только Он сделал, то пленить врага и неприятеля было бы делом величайшей силы, - но вот Он сделал не только это, а и гораздо больше этого: Он не только переменил (Павла), но и сделал его так близким к Себе, так расположил возлюбить Себя, что ему вверил даже все дела Церкви: "сосуд", говорит Господь, "чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями" (Деян.9:15), и заставил его потрудиться более (прочих) апостолов за ту Церковь, против которой он прежде воевал.
