Зенон Косидовский - Сказания евангелистов
Вопреки ожиданиям Павел, превосходивший своих судей умом и сообразительностью, сумел за себя постоять. Он быстро уловил, что синедрион не представляет собою единого целого, а делится на две враждующие группировки: фарисеев и саддукеев. Первые, как мы знаем, верили в воскресение, вторые считали эту веру ересью. И вот Павел внезапно обвинил саддукеев в том, что они преследуют его и подстрекают против него народ только за то, что он фарисей и верит в воскресение. Этим ловким маневром он снова разжег старые антагонизмы и добился того, что синедрион так и не смог вынести единодушного решения по его вопросу. Разгорелась яростная полемика по поводу того, виноват Павел или не виноват, и римский трибун, опасаясь, что в пылу ссоры Павла растерзают в клочья, выволок его из толпы и отвел назад в крепость. Нашлись, однако, фанатики, не желавшие сдаваться. Они решили хитростью добиться того, чтобы Павла ещё раз привели в синедрион на допрос, и по дороге убить его. Однако о заговоре узнал племянник Павла и предупредил римлян. Тогда трибун решил, что безопаснее всего будет передать узника в распоряжение самого губернатора, находившегося в Кесарии. Сопровождавший Павла конвой состоял из четырехсот пехотинцев и семидесяти всадников. Это необычайно большое число конвоиров говорит о том, каким непримиримо враждебным было отношение иерусалимцев к Павлу и какая ему угрожала опасность. Римский трибун знал, что делает, посылая такой конвой: вероятно, у него были основания опасаться, что фанатическая иерусалимская чернь попытается отбить узника. Даже когда Павел сидел уже в тюрьме в Кесарии, первосвященник и другие влиятельные представители иерусалимской теократии явились к губернатору и, приводя юридические доводы, излагаемые специально нанятым греческим юристом Тертуллом, добивались для ненавистного узника смертной казни.
Два года спустя в Кесарию прибыл новый губернатор, Фест. Он немедленно занялся нашумевшим уже делом Павла, допросил его и обратился к царю Агриппе с просьбой побеседовать с узником и высказать свое мнение о нем. Драматический разговор состоялся в присутствии супруги царя, Вереники, известной тем, что потом она стала любовницей императора Тита. Павел объяснял свое учение с таким жаром и убедительностью, что скептически настроенный Агриппа воскликнул с иронией: «Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином» (26:28).
Несмотря на старания Иерусалима, губернатор Фест как-то не мог поверить в вину Павла и в конце концов, чтобы решить эту проблему, предложил ему на выбор: или снова предстать перед судом синедриона, или, воспользовавшись своим правом римского гражданина, обратиться к императору. Павел знал, что его ждет в Иерусалиме, и, не задумываясь, избрал второе. Вместе с другими узниками его посадили на корабль в сопровождении римского сотника Юлия. Недалеко от острова Крит корабль попал в ураган и разбился у берегов Мальты. Благодаря расторопности Павла экипаж и узники спаслись и прожили три месяца на гостеприимном острове. За это время Павел прослыл врачом-чудотворцем (в частности, он исцелил отца начальника острова), а однажды островитяне его даже провозгласили богом. Затем на другом корабле узников отправили в Рим. В порту Путеолы и в предместье Рима Павла встретила делегация проживавших там соплеменников. Римские власти обошлись с ним мягко. Два года, в ожидании императорского вердикта, ему разрешали жить в частном доме под охраной лишь одного солдата. Павел развернул там оживленную деятельность: принимал гостей, излагая им свое учение, диктовал послания к христианским братьям. Неизвестно, каковы были другие результаты этой миссионерской работы. Но что касается попыток привлечь на свою сторону руководителей тамошней еврейской колонии, то они закончились полнейшей неудачей. Павлу не оставалось ничего другого, как расстаться с ними навсегда. Делая это, он сказал злобно; «Итак, да будет вам известно, что спасение божье послано язычникам; они и услышат (28:28). На этих знаменательных словах сказание о жизни Павла внезапно обрывается; по непонятным причинам автор «Деяний апостолов» замолкает, не сообщая нам, что же произошло дальше.
Жизнь оказалась сильнее
В языческих храмах жрецы, как правило, сжигали лишь маленькую часть жертвенного животного, остальное же продавали горожанам, фактически держа в своих руках монополию на торговлю мясом. Частный убой скота был строжайше запрещен, исключение делали лишь для иудеев, которым разрешался по религиозным соображениям свой, ритуальный убой. Но кошерного мяса было мало, стоило оно довольно дорого, и повседневная жизнь заставляла многих иудеев, пренебрегая запретами, есть «языческое» мясо. В вопросе о потреблении евреями некошерного мяса зачастую существенную роль играли соображения элементарной вежливости во взаимоотношениях с людьми. Апостол Петр, например, посчитал просто неприличным отказаться, когда новообращенный в христианскую веру римский сотник Корнелий пригласил его разделить трапезу с ним, его родными и домочадцами.
Совершенно иначе дело обстояло в Иерусалиме. Там для иудеев было практически невозможно нарушить запрет потребления мяса животных, приносимых в жертву языческим богам, ибо такого мяса просто не было в продаже. Таким образом, правоверный последователь иудаизма не подвергался там подобным соблазнам. Поэтому последователи Иисуса в Иерусалиме, осыпая апостолов упреками за вкушение некошерного мяса, проявляли обыкновенное провинциальное ханжество. Их глава, «брат господень» Иаков, ортодоксальный формалист в вопросах иудаизма, не соглашался ни на какие уступки в этом отношении, не понимая, что Петр и Варнава, посещавшие дома «эллинистов» в Антиохии, не могли не садиться за стол со своими новообретенными последователями, которые не видели ничего зазорного в потреблении «языческого» мяса, отказ же от совместной трапезы, несомненно, восприняли бы как обиду. И все же под давлением эмиссаров Иакова Петр и Варнава отказались от подобных контактов, вызвав этим резкую критику со стороны Павла. В послании к галатам он упрекает их в непоследовательности и лицемерии. Вот как он описывает этот неприятный инцидент: «Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (2:11–14). К сожалению, Павел не сообщает, что ему ответил Петр в свою защиту. Но мы знаем, что после этого конфликта их пути разошлись навсегда. Они больше ни разу не встретились, ни в Антиохии, которую Павел явно избегал, ни в Риме, если вообще сведения о пребывании Павла в этом городе достоверны. Это был, очевидно, один из моментов серьезного раскола между иудейскими и языческими последователями Иисуса. Отношение Павла к данной проблеме весьма любопытно. В первом послании к коринфянам (10:27–29) он рекомендовал своим еврейским подопечным, чтобы они, не прислушиваясь к голосу своей совести, покупали такое мясо, какое есть в продаже, а также садились за общий стол с язычниками. Только, если кто-нибудь из еврейских братьев сделает им замечание, что мясо «языческое», тогда пусть воздержатся, чтобы не шокировать других. На случай, если кто-нибудь подумает, что Павел советовал тут ловчить, мы приведем в его оправдание другую фразу из этого же послания к коринфянам: «Итак, об употреблении в пищу идоложертвенного мы знаем, что идол в мире ничто и что нет иного бога, кроме единого» (8:4). Стало быть, по мнению Павла, вся проблема беспредметна, поскольку мяса, испорченного языческими богами, вообще не существовало, ибо не существовало этих богов. Он лишь рекомендовал, сохраняя в этом вопросе свободу совести, не смущать тех единоверцев, которые ещё недостаточно сознательны, чтобы это понять. Этот же разумный оппортунизм перед лицом жизненных обстоятельств, который заставил Павла, ради успеха своей миссии среди язычников, отвергнуть кое-какие ритуальные обряды моисеевой религии, определил также его отношение к некоторым аспектам раннего христианства, представляемого иерусалимской общиной Иакова. Это было, как мы бы сказали сегодня, в полном смысле слова ревизионистское отношение.
Позиция Павла проявилась прежде всего в вопросе о структуре общины, основанной на принципе полной общности имущества. Мы знаем из «Деяний апостолов», что руководители общины считали эту структуру неотъемлемой частью новой религии. Мельчайшее отклонение в этой области считалось тяжким грехом против святого духа (вспомним эпизод с Ананией и Сапфирой!).
