Коллектив авторов - О ДУШЕВНЫХ БОЛЕЗНЯХ

На исповеди объяснил он, что беснование постигло его в то время, когда он дерзнул нанести побои своей матери и с тех пор жестоко его мучило. С полною надеждою на выздоровление отправился он из Святых Гор домой на Кубань, получив наставление от о. Иоанникия как себя вести, чтобы опять не подвергнуться действиям злого духа.

Впоследствии о. Иоанникий говорил, вспоминая этот случай, что когда бесноватый вскинул его себе на плечи и понёс по лестнице на площадку вокруг собора, почувствовал он в себе ту необычайную силу, которою без труда поборол бесноватого, мысленно призывая сладчайшее имя Господа Иисуса.

Не только взрослые, но очень часто и дети приводимы были к о. Иоанникию с ясными признаками беснования: говорили разными наречиями, предсказывали будущее, богохульствовали так, что страшно было слушать. Но управляться с ними, по отзыву о. Иоанникия, было гораздо ему легче, чем со взрослыми, не по их малорослости и малосилию, а потому, что невинная ещё природа детская была гораздо восприимчивее к действию Божией благодати.

Бывали случаи, что всё, что о. Иоанникий делал один в своей келий или даже помышлял, бесноватые ему потом рассказывали со всеми подробностями, и всякое излишество в пище или питье обличали в нём с угрозами, – говоря, что через это напрасны будут старания его их исцелить.

Имея в виду подобных больных, отец Иоанникий особенно прилежал посту, опытом доказав, что пост и молитва – наилучшие пособники успешного врачевания подобных страдальцев».

ОДЕРЖИМАЯ

Хочу рассказать одно давнее событие из моей священнической практики, и за достоверность его ручаюсь моей священнической совестью и преклонностью лет, а также уверен, что если есть в живых современники бывшего события, чужие или родные, то они подтвердят сказанное мною.

Сорок лет назад поступил я священником Старобельского уезда в слободу Городище, находящуюся в одной версте от границы Войска Донского. Слобода эта в половине прошлого столетия населена была выходцами из Полтавской, Черниговской и частью из западных уездов Харьковской губернии. Все они малороссы – народ простой, верующий, ведут жизнь патриархальную, в семействах сохраняют почтение к родителям и старшим, к церкви и пастырям усердны и уважительны, властям послушны. В первый год я ещё не успел практически ознакомиться с обязанностями священника.

Однажды приходит ко мне поздно вечером крестьянин моего прихода Алексей Водоложский и просит исповедовать и приобщить Св. Тайн его больную жену Агафью. Немедленно пошёл я в церковь, взял Св. Дары и вместе с ним отправился в его дом.

Избы, или по-малороссийски хаты, в той местности большею частью разделяются перегородкою на две части: в первой ставятся у них св. иконы и всё держится чисто, а во второй за перегородкой устраивается кухонная печка и подмостки вместо кровати. Больная лежала на подмостках; обратившись к ней, я сказал: «Слушай молитвы к исповеди и Св. Причащению». По окончании молитв, когда присутствующие все вышли из комнаты, я стал подходить к ней ближе: мгновенно подхватилась она, села и, устремив на меня сверкающие глаза, заскрежетала зубами, а затем неистово вскрикнула: «Зачем? Кто тебя звал? Вон уйди!» При этом сжала кулаки и готова была броситься на меня.

В первый момент какой-то огонь пробежал по всему моему организму, и я крепко смутился, но тотчас вспомнился мне рассказ отца моего, бывшего священником более сорока лет, о том, как он успокоил одного подобного больного, возложа на него дароносный крест [2]. Едва я коснулся им больной, она упала на спину и закрыла глаза. Тогда, положив дароносный крест ей на грудь, я начал громко читать молитву: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его». С больной в это время происходило поразительное явление: грудь находилась в покойном состоянии, а в руках и спине происходило такое конвульсивное движение, как будто бы эти части были совершенно отделены от груди; продолжалось это минут десять. Потом она страшно зевнула, с каким-то тяжёлым стоном, открыла глаза и слабым, едва слышным, голосом сказала:

– Батюшка, родной, это вы?

– Да, я давно уже пришёл. Ты слышала, как я читал молитвы?

– Нет, родной мой, ничего не помню.

– Что же, желаешь исповедоваться и приобщиться Св. Тайн?

– Ради Бога удостойте, я сильно хвораю.

– Перекрестись и слушай молитвы.

– Не могу руки поднять, – сказала она.

Я приподнял ей руку, и она перекрестилась; потом прочитал слова молитвы и напутствовал её. Начал было я расспрашивать, давно ли она больна, но она так ослабела, что не могла говорить, а муж её передал, что уже несколько лет, в месяц раз, страдает она головною болью, и прежде, бывало, проспит сутки и, хотя слабая, но встает и работает, а в последнее время, когда заболевает, то не спит и беспрестанно говорит о предметах не всегда понятных, а иногда произносит ругательство на того из членов семейства, кто станет молиться Богу, и даже на св. иконы.

Возвращаясь домой крайне расстроенный, я томился недоумением, что делать. Наступало время Великого поста, и я положил в душе своей служить в среду и пятницу, после Преждеосвященной литургии, молебен о страдающей от нечистого духа. Наутро, пригласив диакона, двух причетников и мужа больной, я передал им своё намерение и просил их до окончания молебна не вкушать пищи, а также внушил и всему семейству поститься в эти дни, внимая словам Спасителя: «Сей род ничем не изыдет, токмо молитвою и постом».

С первой же среды Великого поста начали служить молебное пение о немощной, обуреваемой от духа нечистого, и читать молитвы заклинания свт. Василия Великого. Жестокой бранью встретила нас больная, когда мы только стали входить в дом: свирепый взгляд, скрежетанье зубов, неистовый крик навели такой страх на всех, что входящие прятались один за другого. Причетник начал приготовлять ризы на столе, но когда она вскрикнула: «Зачем это? Кто тебя позвал? Вон прими!» – он бессознательно отскочил к другому концу стола; затем она, устремив на него дикий взгляд, начала говорить ему: «Бутылочку принес (это был елей от лампады пред иконой Божией Матери)? Я тебя не боюсь, ты клятвопреступник, ты наш! Ты обманываешь своего начальника, ты знаешь, когда Егор убил Дмитрия, ты присягал, а что ты на присяге показал? Что видел, как Егор махал палкою на собаку, и больше ничего не видел. А ведь я сам там был и помогал им ссориться!». Больная в ненормальном состоянии говорила от имени мужского: был, ходил, делал, – и простая истовая малоросска употреблялаиногда вряд ли могущие! быть ей знакомыми литературные слова. Незадолгоперед поступлением моим в Городище, действительно, случилось там убийство, и причетник был привлечен к суду в качестве свидетеля. После причетниксам рассказал нам, что, действительно, он видел, как Егор бил палкой по голове Дмитрия, но на суде не показал этого, хотя и присягнул. Потом, обратившись ко мне, больная вскрикнула: «Ты для чего не велишь никому есть, хочешь голодом поморить, толкуешь – поститесь, молитесь, – я сам хоть сто лет буду поститься и поклонов сейчас положу тысячу», – при этом больная начала кланяться сидя, так шибко, что головою била о колени. Я сказал: «Ты не так молишься, надо прежде перекреститься, а потом положить поклон: перекрестись!» Крестьяне, стоявшие возле неё, мужики молодые, сильные, хотели её рукою перекрестить, но сколько ни усиливались, не могли согнуть руки её и привести к челу.

Во время пения молебна больная что-то невнятно говорила, но когда начал я читать молитвы заклинания, она страшно взволновалась, начала браниться и, вставая с постели, направилась ко мне; два мужика держали её сколько было силы, затем и третий присоединился, но не могли удержать. С мужиков пот градом валился, а она как будто без усилия двигалась, подошла ко мне так близко, что я мог положить ей на голову крест. Во время второй молитвы, которая читалась в возбужденном состоянии, с глубокою верою и сквозь слёзы, больную начало сильно трясти, и затем, зевнув с тяжёлым стоном, она опустилась на руки крестьян как мёртвая: её положили на кровать, и уже перед концом молебна она открыла глаза и, узнав меня, слабым голосом сказала: «Батюшка! Простите меня, может быть, я кого обидела, я ничего не помню!» Служение молебнов продолжалось неопустительно во всю Св. Четыредесятницу; больная иногда бывала при служении в полном сознании и усердно молилась, а большей частью находилась в ненормальном состоянии и, в этом последнем, предсказывала семейству, в какое время мы придем. «Вот уже, – говорит, – выходят из церкви, дошли до такого-то двора», – хотя видеть этого нельзя было, так как церковь находилась в стороне от дома, на расстоянии половины версты; иногда же передавала им, что делалось в церкви.

В Городище не было ещё школы, и мальчики, заучивая молитвы со слов родителей, читали их неправильно и с грубыми ошибками, почему я распорядился, чтобы после каждого служения они оставались в церкви и учили молитвы, которые диакон громко и раздельно читал им, а они все вслух повторяли за ним каждое слово. В одно время, после вечерни, больная в доме начала бранить мальчиков: