Квинт Тертуллиан - О ПЛАЩЕ
//74// плох: один — против природы, другой же — во вред спасению.
IV.3.
Похоть еще отвратительнее изменила облик мужа с помощью одежды, нежели какие-либо опасения матери. Но все же почитается у вас тот, которого должно стыдиться, тот "дубинострелошкуроносец", который весь жребий своего прозвища свел на нет женской одеждой. Столь многое было позволено таинственной Лидии, что Геркулес был выставлен как продажная женщина в лице Омфалы, а Омфала — в лице Геркулеса. Где Диомед и кровавые стойла? Где Бусирис и погребальные жертвенники? Где триждыединый Герион? Палица Геркулеса желала издавать зловоние от их мозгов еще и тогда, когда ее оскорбляли благовониями. В то время как роскошь брала верх, уже удалялась пемзой старая кровь Гидры и кентавров на стрелах, для того, быть может, чтобы после уничтожения чудовищ эти стрелы скрепляли венок. Также и плечи благоразумной женщины или какой-нибудь благородной девы не решились бы войти под шкуру столь большого зверя, если только шкура эта не была размягчена, ослаблена и надушена, что, я думаю, и было сделано у Ом-фалы бальзамом или телином. Полагаю, что и грива претерпела гребень, дабы львиная шкура не обожгла нежную шею. Пасть набита волосами, собственные волосы оттенены среди львиных, спадающих на лоб, — вся поруганная львиная морда заревела бы, если б могла! Немея, если и правда имелся бы у местности какой-нибудь гений, определенно стонала: ведь тогда только она, оглянувшись вокруг, заметила, что
//75//потеряла льва. Каков же был знаменитый Геркулес в шелках Омфалы, представила Омфала, облеченная в шкуру Геркулеса.
IV.4.
Но и тот, кто сначала принял на себя труд жителя Теринфа, а после, в Олимпии, перестал быть мужчиной, — кулачный боец Клеомах", битый внутри своей кожи и, более того, достойный венка среди новианских «Фуллонов», — он, по заслугам упомянутый мимографом Лентулом в "Жителях Катины", как поместил на место следов, оставленных кестами, кольца и браслеты, так и грубую шерсть эндромиды сбросил с себя с помощью одежды из тонкой ткани.
IV.5.
Следует обойти молчанием Фискона и Сар-данапала, которые, если бы не были известны своей похотью, вообще бы не были иначе никому известны, как цари. Однако следует молчать, дабы и те не возмутились насчет некоторых ваших цезарей, столь же постыдных; чтобы не было вменено с собачьей настойчивостью указывать на цезаря — поистине Суб-нерона, более нечестивого, нежели Фискон, и более изнеженного, чем Сарданапал.
IV.6.
Не теплее для мужа в здравом уме и сила пустой славы, заключенная в изменении одежды. Всякое стремление есть зной. Но когда это стремление превращается в горячую страсть, тогда из жажды славы возгорается пламя. И вот ты видишь великого царя, пылающего от этого трута, царя, уступающего только славе. Он победил индийское племя, и. сам был побежден мидийской одеждой. Отбросив триумфальные доспехи, он ушел в покоренные восточ-
//76// ные ткани. Свою грудь, испещренную царапинами от покрывавших ее доспехов, все еще тяжко дышащую от трудов войны, он обнажил роскошным одеянием и угасил мягко овевающим шелком. Македонянин не был бы достаточно спесив душой, если бы не услаждал его также пышный наряд. Да и сами философы, я полагаю, стремятся к вещам такого рода.
IV.7.
Однако я слышу, что и в пурпуре занимались философией. Если в пурпуре, то почему не в плетеных сандалиях? Обуваться если не в золото, то в пурпур, менее всего подобает греческому образу жизни. Впрочем, некто вышел и в пурпурных тканях, и обутый в золото. Но он вышел, по крайней мере, достойно — с кимвалом, дабы что-нибудь было созвучно его вакхическим одеяниям. Поэтому, если бы в тех местах лаял из бочки Диоген, он не попрал бы его измазанными глиной ногами, что испытали на себе пиршественные ложи Платона, но без сомнения отнес бы всего Эмпедокла в храм Клоацины, чтобы тот, кто в безумии вообразил себя небожителем, сначала приветствовал своих сестер, а затем людей.
IV.8.
Итак, пусть будет справедливо пронзать острием, показывать пальцем и кивать на такие одежды, которые изменяют природе и скромности. Одним словом, если кто с Менандровой роскошью будет тащить красивую одежду по земле, то пусть, как и комический поэт, услышит около себя: "Какую хламиду губит этот безумец!". Но, поскольку уже давно упразднена цензорская строгость, сколь много предоставляет путаница для наблюдательного взора: вольноотпущенники в одежде всадников, поротые рабы //77// в одежде свободных людей, сдавшиеся на милость победителя в одежде благородных, деревенщина в одежде столичных горожан, шуты в одежде для срорума, язычники в одежде воинов; могильщик, сводник, ла-ниста одеваются вместе с тобой.
IV.9.
Обрати внимание и на женщин. Ты можешь видеть, как Цецина Север авторитетно запечатлел в сенате, чтобы матроны не появлялись на публике без столы. Наконец, по постановлению авгура Лентула, той женщине, которая таким образом впадет в непотребство, было назначено наказание за бесстыдство, поскольку доносчики и поборники достоинства одежды как препятствия к распространению сводничества, старательно отучали от некоторых вещей. А ныне, занимаясь сводничеством по отношению к самим себе, женщины, дабы облегчить к себе доступ, торжественно отреклись и от столы и нижней туники, и от сандалий и высокой прически; отреклись также от носилок и кресел, в которых они по-домашнему и тайно находились даже на публике. Но один гасит свои светильники, другой зажигает чужие. Посмотри на проституток — торжище публичной похоти! Посмотри на лесбиянок! А если для тебя предпочтительнее отвести глаза от такого позора убитой прилюдно чистоты, взгляни тогда на дам высокого света: ужо увидишь "матрон"!
IV. 10.
И всякий раз, когда шелковая ткань овевает надсмотрщиков общественных уборных и утешает ожерельями их шею, которая еще грязнее их рабочего места, и нанизывает на руки, — свидетельницы всех постыдных дел, — браслеты, которые даже
//78// сами матроны неразумно присвоили себе из подарков храбрых мужей, а нечистую голень облекает в чистый или красной кожи сапог, — почему ты не смотришь также и на эти одеяния, или на те, которые обличием своей новизны ложно выставляют напоказ религиозные чувства? Когда люди оказываются посвящены Церрере на основании совершенно белого одеяния, служащей особым признаком повязки и привилегии меховой шапки; когда из-за противоположенного стремления к черной одежде и мрачной овчине на голове другие люди бегут на горы Беллоны; когда одеяние с широкой пурпурной полосой и накинутые сверху красноцветные галатий-ские покровы прославляют Сатурна; когда этот же самый плащ, лишь более причудливо одетый, и сандалии на греческий манер лестны для Эскулапа; насколько больше, пожалуй, ты станешь уличать и осаждать своими взорами пресловутый паллий — ответчика хотя и за легкий и непринужденный; но все же предрассудок? Однако поскольку он впервые облек и ту мудрость, которая отвергла пустые предрассудки, именно паллий — воистину священная одежда; жрец, вознесенный превыше всех одеяний и пеп-лосов, превыше всех вершин и титулов. Я убеждаю: опусти глаза и почти одежду — обличительницу твоего единственного заблуждения.
V.I.
Итак, говоришь ты, стало быть, от тоги к паллию? А что, если и от диадемы со скипетром? Разве иным образом изменился Анахарсис, когда царству //79//
Скифии предпочел философию? Пусть в целом и нет специфических признаков у человека, перешедшего к лучшему, но есть эта одежда, которая вполне может считаться таковым признаком.
Прежде всего обрати также внимание на его простое надевание, которое, как известно, не вызывает отвращения. Нет нужды и в умельце, который бы накануне для начала сформировал складки, потом перевел бы их на липовые лубки и все строение стянутого умбона поручил бы стражам-щипцам; который бы затем, с рассветом, прежде охватив поясом тунику, которую было бы лучше выткать более умеренного размера, снова приведя в порядок умбон, а также, если что-то растрепалось, вновь придав форму, спустил бы одну часть слева, а ее охват, из которого рождается пазуха, отвел бы, предварительно убрав дощечки с лопаток; после этого же, оставив свободной правую руку, свел бы этот охват на левую сторону вместе с другим подобным дощатым настилом, предназначенным для спины, чтобы таким вот образом поклажа одевала человека.
V.2.
Наконец, я спрошу твою совесть: как, прежде всего, ты чувствуешь себя в тоге, одетым или нагруженным? Имеешь ли ты на себе платье или работаешь насилыциком грузов? Если ты будешь отрицать очевидный ответ, я последую за тобой домой и увижу, что прямо с порога ты поспешишь сделать. В самом деле, сложение никакой другой одежды не приветствуется людьми так, как снятие с себя тогии Мы уж ничего не говорим о башмаках — свойственном тоге пыточном орудии — защите ног грязней-
