Григорий Богослов - Слово 30. О богословии четвертое, о Боге Сыне второе
В-восьмых, представляют они изречения: да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного тобою Иисуса Христа (Ин. 17:3). И: никто не благ, как только один Бог (Лк. 18:19). Но мне кажется, что весьма легко дать на это решение. Ибо если слова: «единого истинного», приложить к Отцу, то какое дашь место самосущей Истине? А если таким же образом понимать будешь слова: «единому премудрому Богу (1 Тим. 1:17), единому имеющему бессмертие, во свете живущему неприступном (1 Тим. 6:16); царю веков нетленному, невидимому, единому премудрому Богу (1:18)»; то погибнет у тебя Сын, осужденный на смерть, или на тьму, или на то, чтоб не быть ни премудрым, ни царем, ни невидимым, ни, что главнее всего, вовсе Богом. А вместе с прочим, как ни утратить Ему и благости, которая преимущественно принадлежит единому Богу? Но думаю, что слова: «единого истинного Бога», сказаны в отличение от богов несуществующих, но нарицаемых богами. Ибо не было бы присовокуплено: и посланного тобою Иисуса Христа, если бы выражение: истинного Бога, противополагалось Христу, а не вообще шла речь о Божестве. Слова же никто не благ заключают в себе ответ вопрошающему законнику, который признавал благость во Христе, как в человеке. Он говорит, что добро в высочайшей степени принадлежит единому Богу, хотя и человек называется добрым, например: добрый человек из доброго сокровища выносит доброе (Мф. 12:35). И: дал царство лучшему (τωαγαθω) тебя (1 Цар. 15:28), говорит Бог Саулу, имея в виду Давида. Также: Благотвори, Господи, добрым (Пс. 124:4). Сюда же относятся места, где похвалены те из нас, до которых достигли потоки первого Блага, хотя и не непосредственно. Итак, если я убедил тебя, то хорошо, а если нет, что скажешь, по своим предположениям, в ответ утверждающим, что в других местах Писания Сын называется единым Богом! А где именно? — В следующих словах: Сей есть Бог твой, и никто другой не сравнится с ним, и вскоре потом: после Он явился на земле и обращался между людьми (Вар. 3:36, 38). Что это сказано не об Отце, а о Сыне, это доказывает последнее добавление. Ибо Сын общался с нами телесно и пребывал с дольними. Если же одержит верх та мысль, что это сказано не против мнимых богов, а против Отца, то в рассуждении Отца будем побеждены тем самым, что старались противопоставить Сыну. Но что может быть бедственнее и вреднее того, как уступить над собой такую победу?
В-девятых, указывают следующее выражение: будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать о нас (Евр. 7:25). Что ж? И весьма таинственно, и весьма человеколюбиво! Ибо ходатайствовать значит здесь не отмщения искать, по обычаю многих ходатаев (что было бы некоторым образом унизительно), но молить за нас, в качестве посредника, как и о Духе говорится, что он ходатайствует о нас (Рим. 8:26). Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2:5). Ибо Он, как человек (потому что еще с телом, какое воспринял), и ныне молится о моем спасении, пока не сделает меня богом, силой Своего человечества, хотя мы не знаем Его по плоти (2 Кор. 5:16), — понимаю под этим плотские немощи и все наше, кроме греха. Так и ходатая имеем Иисуса (1 Ин. 2:1) не в том смысле, что Он унижается за нас перед Отцом, и рабски припадает (да будет далека от нас такая подлинно рабская и недостойная Духа мысль! Не свойственно и Отцу этого требовать, и Сыну терпеть это, да и несправедливо думать так о Боге), но в том, что, пострадав за нас как человек, убеждает этим нас к терпению как Слово и Советник. Это понимаю я под именем ходатайства (παράκλησις).
В-десятых, ставится у них неведение, и то, что никто не знает последнего дня или часа, ни сам Сын, только Отец (Мк. 13:32). Но как чего-либо из сущих не знать Премудрости, Творцу веков, Совершителю и Обновителю, Тому, Кто есть конец всего сотворенного, и так же знает Божие, как дух человека знает живущего в нем (1 Кор. 2:11)? Ибо что совершеннее такого знания? Да и как Сыну, Который подробно знает, что будет перед последним часом, и как бы во время конца, не знать самого конца? Это походило бы на загадку и равнялось тому, как если бы сказать о ком, что он подробно знает находящееся перед стеной, но не знает самой стены, или хорошо знает конец дня, но не знает начала ночи, хотя знание об одном необходимо влечет за собой знание о другом. Ибо для всякого явно, что Сын знает, как Бог, приписывает же Себе незнание, как человек, поскольку только видимое может быть отделяемо от умопредставляемого. Такую мысль подает и то, что наименование Сына поставлено здесь отрешенно и безотносительно, то есть без присовокупления: чей Он Сын, чтоб понимали мы это неведение в смысле более сообразном с благочестием, и приписывали его человечеству, а не Божеству. Итак, если достаточно этого объяснения, остановимся на нем и не будем входить в дальнейшие исследования, а если нет, представим и второе толкование. Как все прочее, так и ведение важнейших тайн относи к Причине из уважения к Родителю. Но мне кажется, что и тот составил себе не низкое понятие, кто, с одним из наших любословов, стал бы читать это место так: и Сын не по иному чему знает день или час, как потому, что знает Отец. Ибо какое из этого заключение? Поскольку знает Отец, а поэтому знает и Сын, то явно что ни для кого это неизвестно и непостижимо, кроме первой Причины.
Оставалось бы объяснить нам те места, в которых говорится, что Сыну заповедано (Ин. 14:3), что им соблюдены заповеди (Ин. 15:10), что Сын всегда делает что Отцу угодно (Ин. 8:24), также те, в которых приписывается Сыну совершение (Евр. 5:9), вознесение (Деян. 2:33), навыкновение страданиями, послушанию (Евр. 5:8), первосвященство (Евр. 9:4), приношение (Еф. 5:2), моление к Могущему спасти Его от смерти (Евр. 6:7), борение, кровавый пот (Лк. 22:44), молитва, и другое тому подобное; оставалось бы, говорю, объяснить такие места, если бы не было очевидно для всякого, что выражения эти относятся к естеству, которое подлежит страданиям, а не к естеству, которое неизменяемо и выше страдания. И как о противоположных выражениях сказано столько, что может это служить некоторым корнем и указанием для имеющих более искусства обработать предмет совершеннее; так, может быть, стоит труда и сообразно со сказанным до сих пор, не оставить без рассмотрения наименования Сына (которые и многочисленны и взяты от различных умопредставлений о Сыне), но объяснить значение каждого и открыть тайну имен. Начать же это должно со следующего.
Божество неименуемо. Не один разум показывает это, но, насколько можно догадываться, мудрейшие и древнейшие из евреев. Ибо те, которые почтили Божество особенными начертаниями и не потерпели, чтоб теми же буквами были писаны и имя Божие и имена тварей, которые ниже Бога, дабы Божество даже и в этом с ними было не сообщимо, могли ли когда решиться рассеивающимся голосом произнести имя естества неразрушаемого и единственного? Как никто и никогда не вдыхал в себя всего воздуха; так ни ум не вмещал совершенно, ни голос ни обнимал Божией сущности. Напротив, к изображению Бога заимствуя некоторые черты из того, что окрест Бога, составляем мы какое-то неясное и слабое, по частям собранное из того и другого, представление, и лучший у нас Богослов не тот, кто все нашел (эти узы [3] не вместят в себя всего!), но тот, чье представление обширнее, и кто образовал в себе более полное подобие или оттенок (или, как бы ни назвать это) истины. Поэтому, сколько для нас удобопостижимо, наименования Сущий и Бог суть некоторым образом наименования сущности, особенно же таково имя Сущий, не потому только, что Вещавший Моисею на горе, когда вопрошен был об имени, как именовать Его, Сам нарек Себе имя это, и повелел сказать народу: Сущий послал меня (Исх. 3:14), но и потому, что наименование это находим наиболее свойственным Богу. Ибо имя Θεος (Бог), которое искусные в корнесловии производят от θέειν (бежать) или αιθειν (жечь), по причине приснодвижимости и силы истреблять худое (почему Бог именуется и огнем истребляющим (Втор. 4:24), есть имя относительное, а не отрешенное, подобно как и имя Господь, которое также принадлежит к наименованиям Божиим. Ибо сказано: Я Господь, — Мое имя (Ис. 42:8); также: Господь имя Ему (Ам. 4:13). Но мы ищем имя, которым бы выражалось естество Божие, или самобытность, и бытие, ни с чем другим не связанное. А имя Сущий действительно принадлежит собственно Богу и всецело Ему одному, а не кому-либо прежде и после Него, потому что и не было и не будет чем-либо ограничено или пресечено. Что касается других имен Божиих, то некоторые очевидным образом означают власть, а другие домостроительство, и последнее, частью до воплощения, частью после воплощения. Например: Вседержитель и Царь или славы (Ис. 23:10), или веков (1 Тим. 1:17), или сил, или возлюбленного (Пс. 67:13), или царствующих (1 Тим. 6:15), и Господь Саваоф, или, что тоже Господь воинств [4] (Ис. 3:15), или сил (Ам. 6:8), или господствующих (1 Тим. 6:15), — явным образом суть имена власти. А: Бог еже спасати (Пс. 67:21), Бог или отмщений (Пс. 93:1), или мира (Рим. 10:20), или правды (Пс. 4:2), Бог Авраама, Исаака, Иакова (Исх. 3:6) и всего духовного Израиля, который видит Бога, — суть имена домостроительства. Поскольку нами управлять можно посредством страха наказаний, надежды спасения, а также славы, и через упражнение в добродетелях; то отсюда заимствованы предыдущие имена, и имя Бога отмщений назидает в нас страх, имя Бога спасений — надежду, и имя Бога добродетелей — подвижничество, чтоб преуспевающий в чем-либо из сказанного, как бы нося в себе Бога, тем более спешил к совершенству и сближению с Богом посредством добродетелей. Сверх того, имена эти суть общие наименования Божества; собственное же имя Безначального есть Отец, безначально Рожденного — Сын и нерожденно Исшедшего или Исходящего — Дух Святой.
