Иоанн Златоуст - Письма к Олимпиаде
А та худая молва, которую распустили по воскресении, сказав, что пришли ученики Его и украли Его (Мф. 28, 13), сколь многих соблазнила, сколь многих вела в обман? Эта молва тогда находила доверие, и хотя она была ложна и куплена за деньги, все же возымела силу в сознании некоторых после печатей, после столь великой очевидности истины. Народ же и не знал учения о воскресении. Это и неудивительно, когда и сами ученики не верили – тогда они и не знали, говорится, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых (Ин. 20, 9). Итак, сколько, думаешь, соблазнилось в те дни? Но долготерпеливый Бог переносил, все устраивая по Своей неизглаголанной мудрости.
5. Потом, после трех дней, ученики опять скрываются, прячутся, становятся изгнанниками, пребывают в трепете и постоянно меняют место за местом, чтобы укрыться; и после пятидесяти дней начав показываться и творить знамения, даже и тогда не пользовались безопасностью. Но и среди более слабых происходило множество соблазнов, когда ученики были подвергаемы плетям, когда церковь была потрясаема, когда ученики изгонялись, когда враги во многих местах делались сильными и производили смятения. Так, когда благодаря знамениям ученики приобрели большее дерзновение, тогда опять смерть Стефана причинила тяжелое преследование, рассеяла всех и ввергла церковь в смятение; ученики опять в страхе, опять в бегстве, опять в тревоге. И все же дела Церкви постоянно росли, процветали через знамения, светлели вследствие (положенных в их основание) начал. Один был спущен через окно и таким образом избежал рук начальника; других вывел Ангел и таким образом освободил от уз; иных, изгоняемых теми, которые обладали могуществом, принимали и услуживали им всяким образом торговцы и ремесленники, торгующие пурпуром женщины, приготовляющие палатки и кожевники, живущие на самых окраинах городов, подле самого берега моря. А часто ученики Христовы даже не осмеливались и показываться в середине городов; если же они сами и осмеливались, то не дерзали оказывавшие им гостеприимство.
Так-то текли дела посреди искушений, посреди успокоений, и раньше соблазненные – впоследствии исправлялись, заблудшие приводились опять на путь, и разрушенное до основания устраивалось еще лучше. Поэтому когда святой Павел просил, чтобы проповедь распространялась только среди тишины, всемудрый и все прекрасно устраивающий Бог не сделал по воле ученика, не внял ему, несмотря и на частые его просьбы, но сказал: Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12, 9).
Если желаешь и теперь поразмыслить наряду с печальными событиями и о радостных, то увидишь много если не знамений и чудес, то, во всяком случае, похожего на знамения, и неизреченное множество доказательств великого Промышления Божия и помощи. Но чтобы ты не все услышала от нас без всякого труда, эту часть я оставляю тебе, дабы ты тщательно собрала все радостное и сопоставила с печальным, и, занявшись прекрасным делом, отклонила себя таким образом от уныния, потому что и отсюда ты получишь большое утешение. Утешь весь твой благословенный дом, передав от нас великое приветствие. Пребывай сильной и радостной, достопочтеннейшая и боголюбезнейшая моя госпожа!
Если желаешь писать мне пространно, то извести меня об этом, не обманывая меня однако, что ты оставила всякое уныние и проводишь жизнь в спокойствии. В том ведь и заключается лекарство моих писем, чтобы доставить тебе большую радость – и ты будешь получать от меня письма постоянно. Но не пиши мне опять: «Я получаю большое утешение от твоих писем», потому что это знаю и я; пиши, что получаешь такое утешение, какое я хочу, что не смущаешься, не плачешь, а проводишь жизнь в спокойствии и радости.
Письмо второе
1. Опасно предаваться унынию. – 2. Пример: апостол Павел, отлучив коринфского грешника, потом примирил его с Церковью, чтобы не дать ему впасть в отчаяние. – 3. Душу Олимпиады должна занимать мысль о муках ада или, скорее, о небесном счастье. – 4. Пусть она почерпает утешение в воспоминании своих добрых дел и в надежде на вечную награду. – 5–6. Возвышенная похвала трезвенности, терпению, скромности и другим добродетелям Олимпиады. – 7. Похвала девственности. – 8-10. Вставочное рассуждение об Иове и его бедствиях. Возвращение к предмету. – 11–13. Утешение Олимпиады, скорбевшей об отсутствии святителя.
1. Хотя и того письма, которое недавно пришло к твоей благопристойности, достаточно было, чтобы успокоить горючесть твоей скорби, но так как властная сила уныния весьма изнурила тебя, то я счел необходимым к первому письму присоединить и второе, чтоб ты могла воспользоваться изобильным утешением и чтоб твое здоровье на будущее время не подвергалось опасности.
Итак сюда! Я хочу развеять пепел твоего уныния, прибегнув к другим средствам. Хотя я и думаю, что уныние из гнойной раны и опухоли превратилось в пепел, однако даже и при таких обстоятельствах не следует пренебрегать заботою о твоем здоровье, потому что и пепел, если тщательно не сдувать его, наносит вред самому лучшему из членов, мутя прозрачность глаза и расстраивая все зрение беспечного человека. Итак, чтобы не случилось того же и здесь, уничтожим старательно и остаток зла.
Но и ты восстань и протяни нам руку, потому что как обычно случается с телами больных, – что уничтожается (всякая) польза для здоровья, если врачи будут исполнять свой долг, а те не станут выполнять требуемого от них, – так обыкновенно бывает и с душою. Чтобы этого не случилось, старайся же и ты с подобающей тебе рассудительностью содействовать нам со своей стороны, чтобы таким образом польза происходила с обеих сторон.
Но, может быть, ты скажешь: «Я желаю, но не могу, потому что не в состоянии удалить от себя густое и мрачное облако уныния, даже и при упорной настойчивости». Это только отговорка и предлог. Я знаю благородство твоего ума, знаю крепость твоей богобоязненной души, знаю обилие рассудительности, силу любомудрия, знаю, что тебе достаточно только приказать свирепствующему морю уныния, чтобы оно сделалось спокойным. А чтоб это стало для тебя более легким, окажем и мы, со своей стороны, содействие. Как же именно будешь ты в состоянии легко сделать это? С одной стороны, обдумывая все, заключающееся в первом письме (потому что многое в нем сказано нами в виду этого предмета), с другой – делая вместе с тем и то, что я теперь приказываю.
Что же именно? Когда услышишь, что одна из церквей пала, а другая колеблется, третья заливается свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая – морского разбойника вместо кормчего, третья – палача вместо врача, то хотя скорби, – потому что не должно переносить этого без боли, – но скорби так, чтобы печаль не переходила должных границ. В самом деле, если и в тех делах, в которых мы сами погрешаем и в которых имеем дать отчет, излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а напротив даже очень пагубна и вредна, то еще более излишнее и напрасное и, сверх того, сатанинское и пагубное для души дело малодушествовать и сокрушаться о погрешностях других.
2. И чтобы знать тебе, что излишняя скорбь действительно дело сатаны, я расскажу тебе древнюю историю. Один коринфский муж (1 Кор. 5), причастившийся святых вод и очищенный через Таинство Крещения, получивший участие в страшной Трапезе и сделавшийся участником всех вообще наших Таинств (а многие говорят, что он занимал даже место учителя), после этого священного введения в общение Таинств, после того как был допущен ко всем неизреченным благам и занимал в Церкви первые ступени, согрешил тягчайшим грехом. Посмотрев нечестивыми глазами на жену своего отца, он не остановился на этой бесчестной похоти, но привел свое необузданное желание даже и в действие: и то, на что он отважился, было не только блуд, но и прелюбодеяние, а лучше сказать, дело гораздо более тяжкое, чем прелюбодеяние. Поэтому и блаженный Павел, услышав (о преступлении) и не в силах будучи дать свойственное греху и надлежащее имя, иначе показал тяжесть этого беззакония, говоря так: Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников (1 Кор. 5, 1). Не сказал «и не терпимо», но «и не слышно даже», желая показать крайнюю степень этого беззакония. Он предает его диаволу, отлучает от всей Церкви и не дозволяет, чтобы он с кем-либо участвовал в общей трапезе. С таким, – говорит он, – даже и не есть вместе (1 Кор. 5, 11). Наконец проникается духом ревности, требуя для грешника высшей меры наказания, воспользовавшись для этого вместо палача сатаною, чтобы через этого последнего измождить плоть преступника. И однако тот самый Павел, который отсек грешника от Церкви, не позволил ему даже участвовать с кем-нибудь в общей трапезе, повелел всем плакать за него [И вы возгордились, – говорит, – вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело (1 Кор. 5, 2)], отовсюду изгонял его как какую-нибудь заразу, закрыл для него доступ во всякий дом, предал сатане, требовал для него столь великого наказания, – этот самый Павел, когда увидел, что он поражен скорбью и раскаялся в своем грехе, и что самыми делами свидетельствует об отречении (от греха), и сам так опять изменился, что тем, кому предписал вышесказанное, дал затем противоположное приказание. В самом деле, сказав: отсеките, отвергните, плачьте и да возьмет его диавол, что говорит он теперь? Дабы он не был поглощен чрезмерною печалью, прошу вас оказать ему любовь, чтобы не сделал нам ущерба сатана; ибо нам не безызвестны его умыслы (2 Кор. 2, 7–8,11). Видишь, как неумеренная скорбь является сатанинским делом и произведением его коварства; видишь, как и спасительное лекарство он делает вредоносным вследствие неумеренности? И действительно оно становится вредоносным и предает ему (сатане) человека, когда он впадет в неумеренность. Вот почему Павел и говорил: чтобы не сделал нам ущерба сатана. Смысл его слов таков: овца покрылась множеством шелудей, была отчужден от стада, отлучена от Церкви, но поправилась от болезни и сделалась такой, какою была прежде (такова сила покаяния), наконец, возвратилась в наше стадо; привлечем же ее к себе всецело, примем с распростертыми руками, обхватим, обнимем, введем в единение с нами самими, потому что если бы мы не захотели сделать этого, то значило бы, что диавол обманывает нас, захватывая не своего, но того, который сделался нашим, захватывая по причине нашей беспечности, утапливая его благодаря неумеренному унынию и, наконец, делая его своей собственностью. Поэтому-то Апостол и присоединил: ибо нам не безызвестны его умыслы, так как диавол имеет обыкновение вовлекать неосторожных в обман даже и при посредстве того, что часто приносит пользу, если это полезное получает не должное применение.
